Алеш и его друзья

Но Алеш, к моему удивлению, не смеялся. Он стоял какой-то бледный, и из глаз его текли слезы.

— А-пчхи! — взорвался он через минуту. — Чего это вы наложили в эти проклятые лепешки?

— Ха, негодяй! — взревели Ченда, Руженка, Мирек и я. — Так ты сам съел лепешки, а слону не дал?

— Да, — выдавил из себя Алеш, громко чихая. — Я съел лепешки, а дал ему взамен сахар, который оказался у меня в кармане. Они ведь так вкусно пахли…

— Ну и вожак… — покачала головой Руженка.

— Не знаю, можно ли считать, что эта месть нам удалась? — посмотрел я на мокрого Ченду, а Ченда уставился на меня.

— А то нет, — захохотал Мирек, указывая пальцем на Алеша.

Алеш, вытаращив глаза, чихал, как старый моряк.

Так что хоть мы его и наказали, это скорее можно считать шуткой, а по сути дела ничего не изменилось — Алеш как был, так и остался нашим вожаком. И хотя можно было свалить вину на Руженку, никто на нее не сердился, ведь все время, пока цирк стоял на Летенской равнине, все забавы придумывала она, и мы замечательно проводили время.

Так, например, мы подружились с паном Алоисом и лошадью Фердинандом и могли приходить в цирк в любое время. Больше всего нам нравилось бывать на репетициях, и каждый из нас фантазировал, кем бы он хотел стать в цирке.

Мирек, к примеру, мечтал работать на трапеции, а Ченда — быть шпагоглотателем. Алеш выбрал профессию укротителя львов, и только надо мной ребята смеялись, потому что мне больше всего нравились дрессированные собачки. Эти фокстерьеры умели делать потрясающие вещи. Я всегда мечтал иметь собаку, хотя и предпочел бы немецкую овчарку. И если б мне дома позволили, я бы ее упорно дрессировал, пусть тоже научится делать потрясающие вещи, тогда я с цирком и Руженкой мог бы ездить по всему миру.

Это были чудесные дни и недели, только мне было неприятно, что Руженка уже не оказывала мне предпочтения перед остальными мальчиками — вероятно, я сам тому виной: она за меня болела, а я так и не стал вожаком. Но с другой стороны, мы весело и интересно проводили время, так что это было не столь уж и важно.

И вот наступила пятница — верно говорят, что пятница день несчастливый.

— Вам известно, что сегодня пятница? — спросила нас учительница.

Мы закричали, что известно, но Мирослава Драбкова взмахом указки попросила нас замолчать и спросила, а известно ли нам, что сегодня, в пятницу, мы расстаемся с Руженкой, которая покидает нашу школу.

Я обернулся к Руженке, мы с Миреком как раз вытирали доску, и Руженка мне подмигнула — дескать, все правда.

— И потому, — продолжала учительница, — сегодня в одиннадцать часов мы идем на дневное цирковое представление. Думаю, это будет самым прекрасным прощанием.

То же, что и наша классная, подумали и другие учителя, хотя Руженка у них не училась. На большой перемене в коридорах царила суматоха, все радостно кричали: «Ура, идем в цирк!»

В цирк шла вся школа. По дороге к трамвайной остановке мы вели себя очень дисциплинированно, потому что радовались походу в цирк, а еще потому, что на экскурсиях Мирослава Драбкова обычно бледнеет и очень волнуется за нас.

На остановке нас ожидал большой сюрприз. Дело в том, что неподалеку от школы есть тупик, где стояли несколько трамваев, ничуть не похожих на обычные. Это старые трамваи, впереди у них вагон с вагоновожатым, а сзади прицеп с открытыми площадками. Про эти старые трамваи нам как-то рассказывал старший брат Ченды Роман. Правда, мы не больно-то ему поверили, что на эти трамваи можно вскакивать на ходу, а также выскакивать, — мы не могли вообразить никаких других трамваев, кроме как с пневматическими дверьми, а в них не войдешь, не выйдешь нигде, кроме остановки. Это все прогресс, который шагает вперед семимильными шагами, и в один прекрасный день, допустим, дети наших детей не поверят, что мы ходили в школу. Я полагаю, наступит такое время, о котором я читал в одной фантастической книжке: там дети учились при помощи телестен, а учителями были роботы, у каждого ученика дома свой робот, и можно было его выключить, когда захочется.

Поэтому я мысленно извинился перед Романом за то, что не верил его рассказам про старые трамваи, когда наш класс вошел в прицеп. Иначе и быть не могло: учительница требовала от нас образцового поведения, над нами бдит директорское око, и поэтому все опередили наш класс, — ведь дисциплину соблюдали только мы да шестой «В», потому как их классный руководитель — преподаватель физкультуры Потужил, в прошлом известный боксер.

Еще до отправки трамвая мы заняли заднюю площадку и, помня рассказы Романа, принялись разглядывать и проверять всякие приспособления, которых на нынешних трамваях нет.

Так, например, поверху тянулся шнурок, и, если за него дернуть, что-то звякало. Алеш вспомнил, как Роман говорил, что таким образом кондуктор давал вагоновожатому знак, что можно отправляться дальше. Еще на площадке находилась посудина с песком, а рядом — желтая воронка с лопаткой на цепочке. Мы заглянули в воронку и увидели, что ее горлышко выходит на рельсы. Я сразу вспомнил, как Роман объяснял, что если вдруг трамвай разгонится, можно затормозить с помощью песка.

Скамейки были деревянные и расположены не друг за другом, а вдоль вагона, друг против друга.

— Этот трамвай гораздо лучше нынешних, — выразил Мирек наше общее мнение.

Вот так я и понял, почему пекелецкая бабушка время от времени вздыхает: нынче, мол, уж не то, что прежде. Ведь прогресс имеет и много отрицательных сторон, касающихся не только ухудшения среды обитания, как меня учат по телевизору и в школе.

Потому я и люблю ходить с ребятами в Технический музей, который тоже находится на Летне и в котором есть потрясающие старые паровозы и автомобили, а еще — интересные аппараты с глазком; крутишь ручку и видишь в глазок смешные картинки, они то медленно двигаются, то быстро, в зависимости от того, в каком темпе крутишь ручку. Здесь мне все понятно картинки нарисованы на бумаге, мы тоже такие делаем. Бумага складывается полоской, на одной стороне рисуют человечка, который, например, идет и не видит открытый люк, а на обороте — этот человечек в него падает. Полоску закручиваешь трубочкой вокруг карандаша или шариковой ручки, раскручиваешь ее в обратную сторону, и возникает ощущение движения — кажется, будто человечек проваливается в люк. Но это все вы наверняка и сами знаете, это просто небольшое отступление, а наш старый трамвай тем временем поехал.

Мы вели себя, честное слово, образцово, не считая Ченды, который решил проверить, втащит ли нас трамвай на холм на Летне, если через воронку насыпать на рельсы песок. Трамвай этот кошмарный скрежет выдержал бы, а вот вагоновожатый — нет, он остановил трамвай, вытащил Ченду из вагона и дал ему подзатыльник.

Ченда разревелся, а учительница сказала, чтоб мы не вздумали болтать о своем знакомстве с ней. Разве Богоушек мог упустить такой случай! У нас благодаря Руженке вот уже несколько недель не доходили до него руки. Обычно мы с ним частенько сталкиваемся, но последняя наша стычка произошла, когда в нашем классе появилась Руженка.

Богоушек хоть и отличник, но иной раз бывает изрядной тупицей. Мы Мирославу, разумеется, поняли: она не хочет, чтобы мы с ней заговаривали. Если вагоновожатому вздумается узнать, кто наш учитель, он подумает на физкультурника Потужила — единственного взрослого в прицепе, таким образом учительница избежит конфликта.

Но туповатый Богоушек задал Мирославе вопрос:

— А почему с вами нельзя заговаривать?

И неприятность не заставила себя ждать. Вагоновожатый сразу оставил Ченду в покое и накинулся на Мирославу. Он, мол, работает не в зоопарке и возит не павианов! Он — служащий транспортной фирмы нашей столицы Праги! Он дальше не поедет, покуда весь этот зверинец — имелся в виду наш класс — не выйдет из трамвая!