Альфа Центавра

Фотография стала мешать – Олеся боялась уронить ее и разбить рамку, поэтому встала, и ставя ее на место, увидела отражение в зеркальной стенке шкафа. …Да ничем я не хуже, если меня так же накрасить и одеть! Но тогда почему?.. Она плюхнулась обратно на диван; смотреть ни телевизор, ни DVD не хотелось – ей хотелось плакать.

…Разгромлю сейчас все тут, на фиг!.. Бесполезные слезы отступили, но она подумала: …и что? Разве мне от этого станет лучше? Надо ведь, чтоб всем было хорошо, а не всем плохо… только неужели я одна это понимаю? А как же все эти взрослые, считающие себя умными? Это ж так просто…

Олеся не могла поставить себя на место «умных взрослых», а потому не могла и объяснить, почему они все делают наоборот. Рассуждения зашли в тупик; она просто смотрела на мужчину у водопада, но звездочки больше не плясали в сознании; впрочем, и черно-белого нечто тоже не было…

Резкий звук расколол тишину. Олесе показалось, что в голову ударила молния, и вся ее перепуганная сущность летит в образовавшуюся трещину; она судорожно схватилась за диван, комкая покрывало, и только когда звук повторился, сообразила, что это звонят в дверь. Взгляд инстинктивно ткнулся в фотографию, но мужчина по-прежнему находился у водопада и при всем желании не мог бы переместиться в тесноту лестничной площадки; Олеся перевела дыхание и осторожно подойдя к двери, заглянула в глазок – перед дверью стоял молодой симпатичный парень. Похоже, он увидел, как открывался глазок, и больше не звонил, а спросил:

– Машка, как ты после вчерашнего? Живая?..

Олеся оглянулась, и поскольку в квартире по-прежнему было тихо, ответила:

– Спит она. А ты – Крылов, да?

– Я-то, Крылов, – парень явно растерялся, – а ты кто?

Олеся сама не знала, что на нее нашло – скорее всего, просто ей не хотелось выглядеть чужой в потрясающем, еще не освоенном до конца мире, и она ляпнула:

– Я – ее сестра.

– О, блин! – в линзе глазка лицо парня смешно вытянулось, – откуда у Машки сестра?

– Оттуда, откуда и все берутся. А это ты вчера ее накачал?

– Во-первых, я не накачал, а она реально проспорила… – парень замолчал, решив, что не обязан оправдываться перед сестрой, возникшей ниоткуда, – тебя как звать-то?

– Олеся.

– Слушай, Олеся, может, впустишь меня?

– Не могу. Ключ у Машки, а я…

В это время открылась одна из дверей, и появилась Маша в коротком халатике, эротично перехваченном тоненьким пояском.

– С кем это ты там?.. – она потянулась, зевнула.

– Крылов твой пришел.

– Да?.. – отстранив Олесю, Маша заглянула в глазок, – сейчас, – нашла спрятанный среди кремов для обуви ключ, сунула в круглую дырочку и дверь открылась.

– Привет, – обняв Машу, парень потянулся к ней губами, но она подставила щеку, и то явно нехотя.

…Молодец, Машка! Так их, козлов, и надо учить!.. – злорадно подумала Олеся, – а как ему хочется – только что не слюни до полу!..

– Я это… – отпустив девушку, Крылов обиженно шмыгнул носом, – у тебя ж теперь телефона-то нет; так я узнать – мы ж, вроде, в «Дырявый барабан» вечером собирались…

– Это когда? – Маша удивленно вскинула брови, – пока я блевала?

– Нет, когда я домой тебя привез – ты обещала…

– Думаешь, тогда я лучше соображала? – Маша засмеялась, – и, вообще, Крылов, денег у меня нет, чтоб по клубам тусить – дернули вместе с сумкой. Так что, если есть на что, приглашай.

– Да тоже нету, – кавалер вздохнул, – я думал, типа, сходим, а потом я тебе отдам…

– Ой, Крылов! – Маша всплеснула руками, – ты сам-то веришь в это? Напомни, а то память у меня девичья – кому ты когда хоть сколько-нибудь отдавал.

– Ладно тебе, в краску-то вгонять, – Крылов театрально потупил взор, – а у сеструхи твоей тоже ничего нет?

– У кого?.. – Маша застыла с открытым ртом; потом громко сглотнула, – у моей сеструхи? – она повернулась к Олесе, – слушай, инопланетянка, ты чего тут плетешь?

Олеся покраснела, чувствуя себя полной идиоткой.

– Я пошутила, – она виновато опустила голову, но тут же снова подняла ее, – а что я, правду скажу?.. Он все равно б не поверил!

– В принципе, да, – и Маша вдруг засмеялась, – о, блин, ситуация! Прикинь, Крылов, мы с Анькой подобрали это чудо на улице; она ничего о себе не помнит, жить ей негде, а я как раз квартирантов выгнала…

– Мы идем в «Барабан» или нет? – перебил Крылов.

…Неужто Машка не видит, какое он дерьмо!.. И она еще водку с ним пила – точняк, ведь хотел трахнуть, пьяную!.. И трахнул бы, если б был ключ, а то соседка спугнула… это ж я спасла ее!.. Сказать или не сказать?.. Господи, что я несу! Точно, крыша поехала…

– Ау! – Маша покрутила пальцем перед носом задумавшейся Олеси, – ты в клуб с нами пойдешь? Там клево. Только спонсировать будешь ты, а я тебе отдам, когда отец пришлет очередную «пенсию». Честно, я не Крылов… давай, ты мне займешь штуки три, а я тебе реально расписку напишу, идет?

– Идет, – Олеся в упор взглянула на сразу повеселевшего Крылова, – только он-то нам зачем? Ты ж такая классная; как ты могла влюбиться в такое…

– Но-но, детка! Ты базар-то фильтруй! – перебил Крылов, не желая дослушивать, кто он есть; он даже сделал шаг к сразу напрягшейся Олесе, но тут Маша громко захлопала в ладоши, и все внимание переместилось на нее.

– Слушай, Крылов, а, правда – шел бы ты лесом! Сколько можно тебя поить-кормить?..

– Ах так? – лицо его покраснело, то ли от злости, то ли от обиды, но явно не от стыда, – сама-то ты кто, если б не пахан твой!.. И подругу себе нашла – бомжиху! – чтоб не нарваться на адекватный ответ, он вышел, напоследок хлопнув дверью; правда, еще было слышно, как стоя на лестничной площадке, он пробормотал, – девок что ли мало?..

– А ты молодец, – Маша щелкнула Олесю по носу, но совсем не зло и не больно – Олесе даже понравилась такая фамильярность, обычно принятая между близкими подругами, – в принципе, я давно собиралась послать его, но как-то все цеплялось одно за другое…

Олесе эти объяснения не требовались – она знала, что все сделала правильно и уже мысленно прощалась еще с тремя тысячами, тоскливо понимая, что если тратить такими темпами, но денег не хватит и на неделю.

Маша пошла на кухню, и Олеся следом; усевшись друг против друга, они закурили.

– Если честно, мне ничуть не жалко, – однако тема себя исчерпала, и Маша задумчиво уставилась на странную девушку, так внезапно свалившуюся в ее жизнь, – в одном он прав, – сказала она наконец, – видуха у тебя конкретно не клубная. Давай-ка, вымой голову; потом я тебе черты лица набросаю; может, еще найдем, во что нарядить тебя. Пошли, дам тебе шампунь, полотенце.

Олеся решила, что три тысячи – это фигня, о которой не стоит и думать.

Свою ванную Олеся ненавидела, и совсем не потому, что ванна там пожелтела от ржавчины, а отвалившиеся плитки сравняли количество серых квадратиков с количеством белых – это сущий пустяк; ванная вызывала к жизни самые жуткие воспоминания, которые даже через столько лет Олеся переживала, словно заново. Моясь, она каждый раз прислушивалась к шагам в коридоре, ждала удара в дверь, звона отвалившейся задвижки о кафельный пол и ухмыляющегося мужчину с запахом перегара; ее начинала бить дрожь, мочалка падала из рук, но нагнуться за ней означало потерять контроль над ситуацией, поэтому Олеся поспешно смывала мыльную пену и кое-как вытершись, натягивала джинсы. Она давно решила, что пока отчим будет стаскивать их, успеет сделать с ним… может быть все-таки даже убьет!.. Ну, типа, не нарочно.

– Иди сюда, – Маша включила свет и со стен на Олесю брызнула небесная голубизна.

– Клево… – она даже открыла рот, а Маша засмеялась.

– Ну, ты, реально, инопланетянка. Короче, вот, шампунь; вот, жидкое мыло, если захочешь принять душ. Волосы я тебе потом сама уложу. Держи полотенце, – положив мохнатую простыню голубого, как кафель, цвета, она ушла.

Олеся разделась и взглянув в зеркало, вдруг увидела себя маленькой и жалкой – как бы она хотела входить сюда каждый день, набирать полную ванну и лежать в ней, никого не боясь!.. …Только этого никогда не будет. Даже если сдохнет отчим и я все забуду; даже если выйду замуж… нет, возможно, что и выйду, но ведь за какого-нибудь урода! Они ж все уроды… Она встала под теплые плотные струи, приятно массировавшие тело, и закрыла глаза. Теперь перед ней плясали не звезды, а брызги, то ли д у ша, то ли водопада с фотографии. Олеся чувствовала, что из глаз катятся слезы, но они тут же смывались водой, и ей совсем не было стыдно. Никто не торопил ее, ведь «люд я м тоже надо срать», но тут она вспомнила: …Мы ж идем в клуб!.. И не в нашу вшивую «Яму», а в «Дырявый барабан»! Это ж круто! Возле него вечно такие тачки стоят!..

Выпрыгнув из ванны, Олеся завернулась в простыню; одежда ее лежала рядом, но как же не хотелось надевать ее? От нее даже воняло ужасной прошлой жизнью!.. Она тщательно притерла пол, поставила на место шампунь, выровняла сбившийся ряд красивых баночек с кремами и вздохнула, – Машка, точно, ляпнула не подумавши – она ж выше меня на полголовы, и фигура… не то, что я – глиста, блин… Придется идти, в чем есть…

Натянула джинсы, футболку; засунула поглубже паспорт, предварительно вытащив из него одну пятитысячную купюру, и только потом вышла. После душной ванной Олеся почувствовала себя пьяной; только опьянение казалось гораздо приятнее, чем от вина – это было опьянение счастьем, от которого возникала только легкость и никакой головной боли.

– Маш! – позвала она, – ты где?

– Иди сюда! – раздался голос с кухни.

Посередине стоял табурет, на столе лежал фен, стоял баллончик с лаком.

– Садись, – и Олеся села.

Зеркала не было, поэтому она не знала, что с ней делают, чувствуя лишь нежные прикосновения, разбиравшие ее жиденькие волосы на отдельные пряди.

– Только, слушай, – Машин голос звучал сзади, и Олеся не могла видеть ее лица, – если в клубе встретим знакомых, не вздумай залепить, насчет сестры.

– Почему?

– Да потому что нет у меня сестры! Понятно?

Олеся никогда не задумывалась, каким образом людям приходят всякие гениальные мысли, но то, что мысль была реально гениальной и пришла, вроде, ниоткуда – факт; сознание, сжавшееся в темный комок от последней Машиной фразы, вдруг озарилось яркой вспышкой и все стало так безусловно, так понятно, что даже удивительно, почему они обе не додумались до этого раньше.

– А чего ты так уверена? – Олеся хотела повернуться, чтоб увидеть реакцию, но Маша твердым движением вернула ее голову на место.

– Не вертись! Почему я уверена?.. Да потому что знаю!

– Но ты ж сама говорила, – Олеся послушно смотрела вперед, на магнитики, облепившие холодильник, – у твоего отца до Риты было две жены; ты – от первой, а, может, я от второй. Вот и получится, что я твоя сводная сестра.

– Прикольно, – Маша усмехнулась, – но бред. Отец от меня ничего не скрывает.

– А если он сам не знал? – Олеся вспомнила собственную историю, – бывает же так – муж уходит и не знает, что жена залетела; срок еще маленький.

– Бывает, конечно, всякое… – Машин голос стал менее уверенным, но абсурд всегда остается абсурдом, даже если выглядит более-менее правдоподобно, – чтоб доказать, что мы сестры, надо сделать генетическую экспертизу, а без этого…

Олеся понимала, что экспертиза покажет правду, и усмехнулась.

– Я ж просто… но может ведь быть такое?

– Теоретически, может.

– Вот, и я о том же! – воодушевилась Олеся, – а если у меня нет прошлого, так давай придумаем его, как придумали мне имя. Ты не переживай, если захочешь, потом я исчезну – скажешь всем, что сестра уехала домой, а?

– Ты реально прикольная девчонка…

– Я ж и по возрасту подхожу!.. Типа, младшая сестра, а, Маш?.. Ну, пожалуйста…

– И откуда, в таком случае, ты ко мне приехала?

В самом вопросе крылся главный ответ, поэтому Олеся вскочила, бросилась Маше на шею и даже коснулась губами ее щеки, вдохнув тонкий приятный аромат.

– Сядь! – не слишком строго скомандовала Маша, – я еще не закончила! А если я – старшая сестра, ты должна меня слушаться.

Можно было б, конечно, спросить у «старшей сестры», на чьи деньги они собираются гулять, но Олеся послушно уселась на место и снова вперилась в холодильник.

– Откуда я приехала?.. – у нее было плохо с географией, поэтому она сказала, – из Урюпинска. Анекдот помнишь?

– Анекдот-то я помню, – Маша вздохнула, – а ты знаешь, где находится тот Урюпинск?

– Нет.

– И я не знаю, так что, давай – ты приехала из Сибири; вот, просто из Сибири.

– Давай!

– Ох, Олеська, – Маша впервые употребила имя, – реально прикольная ты девчонка… все, глянь, – она поднесла зеркало, и вместо привычных «сосулек», смешно огибавших уши, Олеся увидела локоны, обрамлявшие лицо и делавшие его совсем взрослым.

– Класс… – выдохнула она, – точняк, ты б могла работать парикмахером…

– Нет уж, лучше я буду врачом, как отец, – Маша засмеялась, – а теперь я тебя нормально накрашу. Кстати, ты есть хочешь?

– Не то, чтоб… я не знаю.

– Не, ты, точняк, инопланетянка; если хочешь, так и скажи! – впрочем, ответа Маша ждать не стала, а наклонилась, держа в руке кисточку для туши.

…Какая ж она классная! – подумала Олеся, – а я, дура, бочку на нее катила… а вдруг приедет ее отец, и они возьмут меня к себе?.. Он с женой будет жить в этой квартире, а мы с Машкой в той, другой; я закончу курсы и устроюсь работать, и не надо нам никаких мужиков… нет, если Машка хочет, пусть приводит – я не буду мешать, но только не таких козлов, как этот Крылов… а в остальном, я буду ее слушаться – она классная!..

В ход пошли тени, крем – Олеся чувствовала, как пальцы нежно гладят ее кожу, и млела от удовольствия – никогда в жизни никто так не заботился о ней.

В конце концов, Маша отошла и сдвинув брови, оглянула свое творение.

– Нормально. Сейчас еще маникюр сделаем.

На столе появились хорошо знакомые Олесе предметы, однако осмотрев пальцы с недлинными, но аккуратными ногтями, Маша удивленно подняла голову.

– Похоже, с твоими руками совсем недавно работали. Не помнишь, кто и где?– Нет, – а мысленно Олеся рассмеялась: …Как же, не помнить-то! Да мне их красят каждый день – мы ж все друг у друга модели. Толстая Вероника вчера их делала, только лак я стерла, а то отчим бы орать начал, типа, даже у матери на это нет денег!.. А я что, виновата, если вы все пропиваете?..