Альфа Центавра

— Там было. Начались перешептывания, из которых даже Ахиллес понял только то, что:

— Сомнительно:

— Достаточно ли этого не то, что для полного счастья, а вообще:

— Можно ли вообще пользоваться? Многие могут подумать:

— Слишком-м-м-м! Нет, оказалось, для этих дам, нет, ибо, как сказала Жена Париса, и некоторые, да нет, многие, и более того — все:

— Ее поддержали, — так как, как объяснила Щепка:

— Увы, но это не Давид.

— Почему? — спросил сам Распи обиженно. И был шекспировский ответ:

— Уже нечего себе даже вообразить.

И так как без мужа:

— Никуда не пускают, — решили взять Дроздовского. Но он отказался раздеваться.

— А это и не нужно, — сказала Ника Ович, — ибо априори ясно:

— У вас есть воображение.

— И такое, — добавила Аги, — что ни в сказке сказать, ни в Мастере и Маргарите представить на Нобелевскую Премию.

— Да, вы нам подходите, — сказала Жена Париса.

— Меня не спрашивайте, я все равно останусь с моим:

— Правителем Омским, — ибо, как у нас говорят:

— Люблю грешным делом праворульные тачки.

— И знаете почему, — решила завести ее Ника, — они дешевле.

Но драка не состоялась, так как. Появился тот, кого тайно ждали. Это был Фрай, но в одежде, как высказался Ахиллес:

— Тигровой масти.

— Косит под Эспи, — сказала бесцеремонно Аги, но Ника за него заступалась:

— Это не тигр, а только его имитация.

— Конспирация, — так сказать. — Щепка. И добавила: — Щас посмотрим. — Она встала, сбросила кольчугу, из специально для нее, только недавно изобретенного волокна, которое не могли пробить лук и стрелы, и названного изобретателем:

— Анна. — К сожалению, как было ясно из его любовного письма Щепке, он был тоже белым офицером, поэтому эта, достойная Видока дама, через месяц узнала, что:

— Вторых таких Иначе, как Колчак — не бывает. — И следовательно, он и изобрел специально для нее этот пиджачок, который с трудом брала пуля, но а стрелы вообще — нет. Но назвал этот свитер Колчак почему-то Анна — имя, ей давно забытое, как нить Ариадны, ведущая только:

— Систематически в Места Отдаленные, — но не настолько, чтобы можно было улететь на Альфу Центавра. — Поэтому:

— Пули Фрая, который нажимал на курок нагана одной рукой, а другой почти одновременно его взводил с верхней стороны — не попали в нее, четыре застряли в кольчуге — три она отбила мечом. Вопрос:

— Как пули могли застрять в кольчуге, если она ее сняла? — Ответ дал давно Робинзон Крузо, отвечая на вопрос Пятницы:

— Почему и вы, как все, не едите очень вкусных лудэй?

— Многие, даже, как ты говоришь, все, боятся подавиться, ибо мы не ходим по улицам и даже дома без двух кольтов 45 калибра, и небольшого мешка с патронами. Ты понял?

— Понял.

— Что ты понял?

— Понял, что это шутка.

— Варна-а!

— Тогда разреши я сам отвечу на мной же мне поставленный вопрос?

— Попробуйте.

— Вы не едите Их, так как когда-то поняли, что и вы такие же люди, как те, кого мы едим. А мы нет: нам кажется, что мы кушаем Других.

— Очень хорошо, — ответил Робинзон Крузо, — но, к сожалению, это ошибочное мнение.

— Как же тогда?

— Дело в том, что когда мы раздеваемся, снимая при этом и ремень с кольтами, потом мы опять надеваем его.

— Как?

— Точно также, как после уборной. Только с одним Но.

— И это?

— Не афишируем это. Как вы обычно еще, выходя к столу:

— Можете садиться — я оделся.

— Но почему?!

— Потому что это и так ежу понятно.

— К сожалению, у нас нет ежей.

Потом приставила Хоттори Ханзо к его горлу.

— Одно неосторожное движение, и головы не будет, — сказала Аги, — честно, я пробовала. Но Фрай немного потужился, сказал:

— Это ваше, ладно возьмите, и выплюнул еще не переварившуюся Кали. Тем не менее Ника Ович сказала:

— Она почти съедена.

— Напрасно вы на меня наговариваете, прекрасный синьор, синьора, я всегда ем:

— Не переваривая, — ее соки непосредственно переходят в мой орган. — И убежал, пока все раздумывали.

— Нужна вода живая и мертвая, — сказала Жена Париса, и добавила:

— Его надо догнать, потому что он отдал не всё. — Фрай в это время уже нагибался и одновременно подпрыгивал, как будто пытался незаметно пролезть между Сциллой и Харибдой, а в данном случае:

— Над и Под разрубленным на две — верхнюю и нижнюю — части Амера Нази.

— Это я сделала, — сказала Ника Ович, и показала на свой пулемет Максим, который только недавно заклинило, как заклинило и ее сознание, что именно Фрай:

— Дал ей это достойное место — у пулемета. — Теперь вспомнила. Щепка бросила свой меч, и двери закрылись.

— Попала или нет? — спросили одновременно Жена Париса и Аги.

— К сожалению поздно — он ушел, — сказала Ника Ович. Им почему-то стало страшно, и Аги и Ника попросили Махно, сходить узнать, как он там:

— Кончился?

— Я занят, неужели вы не видите, — ответил Махно со сцены. И удивительно, он уже почти полностью собрал барабанную установку.

— Да хрен с ним, я сама схожу, — сказала Ника.

— Я с тобой, — сказала Аги. Но пошли все вместе, вчетвером, а Распи все это время так и продолжал стоять со спущенными парчовыми шароварами, заправленными в красные, атласные сафьяновые полусапожки, надетые им специально для презентации, а так-то бродил в длинных черных, как его страшная борода. Она, собственно говоря, и помогла, когда оказалось, что Фрай еще жив, хотя меч Хаттори Ханзо попал ему между лопаток, и более того:

— Он родил. — Родил через рот совсем уже давно съеденную Елену Прекрасную.

— Тут вообще возникает мысль, — сказал Махно, тоже прибежавший посмотреть на это чудо: — Не все рождающиеся уже были когда-то здесь, и появляются на свет опять и опять всё те же, и те же Хомы. Фрай исчез так быстро, что никто и не заметил. И стало понятно почему, когда доктор наконец надел свои баснословной красоты зеленые парчовые с узорами штаны, и осмотрел, как он сказал:

— Всех новоприбывших. Кали еще можно откачать, но ее вряд ли.