Альфа. Омега...и...
Шрифт:
Кристофер вскрикивает, изливаясь ему на живот и тут же ощущает такой приятый и вибрирующий узел. Прижимается сильнее. Ощущает, как основание его хвоста массируют, как возле шипа покусывают. И он делает так же, вжимается в его тело, смотрит в эти звериные глаза. Чарующе и завораживающе требуя верности себе, прикусывает в желании его хвост до болезненного стона. И глаза Тайнара обещают быть верным ему и только ему. И все, он растворяется в тепле, в нежности. И его бережно поддерживают под спину, поглаживают ушко, хвост. Его наполняют. И благодарят за перенесенное море блаженства. Кровь играет, бурлит.
"Мой!" - требует серый таури. Рот наполняется острыми зубами. Пометить. Присвоить. Сделать только своим. Заставить думать только о себе! Заставить запомнить обещание быть верным! Мое!
Кристофер со всей силы погрузил зубы в его плечо. Тайнар застонал от боли, чуть крепче сжал руки. Узел слегка ослаб. А над ухом рык: довольный, собственнический и родной. По плечу хлынула тонкими струйками кровь. Альфа выдохнул, замерев. Зубы его омеги еще погружены в его кожу прокусив до мяса, а руки плавно зашли за плечи и когти впились в районе лопаток.
Еще никогда Кристоферу не хотелось так сильно пометить партнера. Он сквозь стиснутые зубы порыкивал, жадно вдыхал через ноздри воздух, аромат его крови. Он будоражил личину зверя. Руками сильнее впивался в его лопатки, запуская когти, раня. И тело под ним едва заметно подрагивало, когда он терзал его.
Тайнар сидел на одежде, замерев и уткнувшись в плечо Кристофера. На лбу и висках выступил пот. Плечо горело огнем. Спина в местах царапин болела. Но он не двигался. Ждал, когда молоденький таури-омега закончит его метить. То, что это метка, Тайнар понял моментально. И даже был польщен. Но, это больно. Чертовски больно. Альфы метят омег делая вязку и изливая внутрь семя. Омега же вполне может оставить шрам на теле альфы, возжелав пометить свои владения. И, кажется Кристофер возжелал.
– Крис, - жалобно простонал Тайнар, когда зубы слегка вышли и опять погрузились в плечо.
Он не двигался, но было адски больно. И возбуждение сошло на нет. Узел ослаб. И омега ощутил это. Аккуратно отстранившись от укушенного места, он замер, созерцая ранки и тонкий поток крови. Его руки перестали царапать спину. Он извиняясь заскулил и принялся зализывать рану, трансформировав язык, наполняя его природным антисептиком.
– Спасибо.
– Выдавил Тайнар ощущая, как боль ослабевает.
– Извини.
– Кристофер повернул к нему виноватое лицо.
– Я даже не понимаю, почему я так сделал.
– Ничего.
– Тайнар погладил его щеку.
– Поможешь?
– он покосился на свое плечо.
Кристофер с готовностью кивнул. Он очень осторожно дотронулся до его плеча, потрогал края ранки. Опустил лицо и ласково стал целовать место укуса. Зализывать. Заживлять. Тайнар вдыхал жадно воздух. Его возбуждал такой сосредоточенный Кристофер. Узел вновь завязывался. И парень постанывал, ерзая попой, насаживаясь поглубже.
Тайнар не двигался. Млел от ласкового язычка, что уже зализал его рану, но все равно упорно ласкал кожу. Метка. Кристофер пометил его. Заулыбавшись, Алой обнял его еще крепче. Парень забился сидя на его бедрах, выгибая спину, подрагивая…
Кристофер вошел в дом и быстро кинулся в комнату в ванную. Что он натворил?! Это же сродни признанию в своем
согласии!Он резко разделся и замер, стоя перед зеркалом. Глаза сияли, на лицо наползала счастливая улыбка. Его украли с пикника. Заставили забыть все на свете. И было чертовски приятно.
Кристофер подошел и повертелся перед зеркалом. Тайнар ни следа на нем не оставил. Умный, чертяка. Зато пометил его изнутри…метка. Зардевшись, он бросился в ванную. Включил воду и не дожидаясь, когда она наполнит наполовину керамическую красавицу, вылил жидкий гель для густой пены. Хорошо пахнет и забивает посторонние запахи. Пена образовалась почти сразу. Густая, пряная.
Когда в ванной было достаточно воды, а Кристофер расслабленно растянулся во всю длину и блаженно замер, в дом влетел Аравель. И потянул носом. Запах Тайнара. И запах Кристофера. Зарычав, он кинулся в сторону спальни парня. Все же сын получит нагоняй!
Влетев в комнату, он увидел брошенные вещи и подойдя ближе принюхался. Так и есть. Ну Тайнар! Ну паразит! Сощурившись, Аравель мягко постучал в дверь ванной и плавно ее раскрыл. Кристофер сидел в воде и сыто покосился на грозного родителя.
– Что, проказник, доволен?
– скривился Аравель.
Парень заулыбался.
– И где он тебя? Тут?
– Нет.
– И на том спасибо.
– Аравель вздохнул.
– Ну что, от него воняло?
– Нет.
– Кристофер сел и сложил руки на край ванны, опустил на них голову.
– Я его укусил.
– Что ты сделал?
– замер Аравель, стараясь не улыбаться.
– Укусил в плечо и поцарапал когтями спину.
– Повинился Кристофер.
Аравель медленно осел на край столика, на котором стояли туалетные принадлежности.
– Пометил?
Кристофер кивнул, опуская голову еще ниже.
– До крови?
– Да.
– Парень закрыл глаза.
– А он что сделал, в то время, когда ты кусал?
– Молча терпел. Сильнее только сжимал. Правда, я попытался потом еще глубже его и еще раз, но он застонал от боли, но не отстранил меня.
– Значит был согласен.
– Аравель вздохнул.
– Ты понимаешь, что это значит? Ты его пометил. Если с тебя можно снять метку всякими там маслами, заглушить и вытравить со временем, то ему ты прокусил ауру.
– И что теперь будет?
– поднял голову с округлившимися глазами.
– Принимай решение.
– Аравель потер лоб рукой.
– Или ты его отпускаешь и создаешь пару с тем альфой, что тебе понравился и метка сойдет на нет за пару месяцев. Либо принимаешь Тайнара с его потрохами. Больше нельзя ни медлить, ни играть, ни выбирать. Крис, делай выбор.
– Извини.
– Парень выглядел виноватым.
– Тебе не за что просить прощения.
– Аравель заулыбался.
– Сделать метку обычно хотят, когда и тело, и зверь духа желают одного и того же самца. Тогда ставят метку. А для этого самого самца, это сродни потери у его партнера девственности вне течки. Больно, но приятно потом, когда нежный язычок залечивает рану. Ты ведь его зализывал?
– Да.
– Покраснел Кристофер.
– Вот теперь хорошенько так подумай. Кого из двоих ты хочешь больше. И делай выбор. И не думай о метке. Пойдешь на поводу у жалости, сам себя потом возненавидишь. Понял?