Альгамбра

К полудню мы оказались возле купы деревьев у заросшего ручья. Здесь мы остановились перекусить. Место было прекрасное, среди пышных цветов и душистых трав, а кругом пели птицы. Зная, что испанские трактиры бедны и что ехать нам по безлюдной местности, мы уж постарались набить альфорхи [5] нашего оруженосца запасами провизии, а его бота -кожаная бутыль, вмещавшая чуть ли не галлон, – была доверху наполнена изысканным вальдепеньяским вином. От этого наше благополучие зависело даже больше, чем от его трабуко, и мы прямо-таки заклинали его не оставлять заботами сумки и бутыль; и надо отдать ему должное – даже его тезка, запасливый Санчо Панса был не столь ревностным добытчиком. Хотя и альфорхи и бота то и дело старательно опустошались, у них было чудесное свойство восполнения, ибо наш недремлющий оруженосец прибирал все, что оставалось от гостиничных трапез, для придорожных пиршеств, до которых он был превеликий охотник.

5

Здесь надо заметить, что альфорхами называются квадратные карманы по концам матерчатой полосы в полтора фута длиною, образованные подверткою. Полосу эту протягивают под седлом, и карманы висят по бокам, словно чересседельные сумки. Это арабское изобретение. Бота – кожаный бурдюк, или бутыль изрядного размера, узкогорлая. Она тоже с Востока. Так мне стало понятно смущавшее меня в детстве евангельское предупреждение – не наливать новое вино в ветхие мехи, то бишь бурдюки (примеч. авт.).

Он разложил перед нами на траве роскошную закуску, гвоздем которой был изумительный севильский окорок, и, отсев подальше, угощался остатками из глубин сумок. Раз-другой приложившись к боте, он возвеселился и застрекотал, словно кузнечик, опившийся росы. Я заметил, что он набивает свои альфорхи так же, как Санчо снимал пробу на свадьбе Камачо; оказалось, что он не худо знает историю Дон Кихота и, подобно многим простым испанцам, почитает ее подлинной.

– Все это было давным-давно, сеньор, – сказал он с вопросительным видом.

– Да, очень давно, – отвечал я.

– Пожалуй, больше тысячи лет назад, – но все еще с некоторым сомнением во взгляде.

– Пожалуй, не меньше.

Оруженосец остался доволен. Нашему простодушному слуге необычайно льстило сравнение с Санчо, который тоже был не дурак закусить, и всю дорогу он сам себя иначе не называл.

Покончив с едой, мы расстелили плащи на лужайке под деревом и на славу отдохнули, по испанскому обычаю. Между тем небо затянуло и с юго-востока подул резкий ветер; мешкать не следовало. К пяти часам мы прибыли в Осуну, расположенный на откосе город с пятнадцатитысячным населением, церковью и разрушенным замком. Подворье было за городом и выглядело довольно сумрачно. Вечер выдался холодный, постояльцы теснились в углу, поближе к брасеро [6] , где хозяйничала иссохшая старуха, похожая на мумию. Встретили нас косыми взглядами, как и принято у испанцев встречать чужаков, но мы дружелюбно и почтительно приветствовали милостивых государей, прикоснувшись к полям сомбреро, и тем потрафили испанской гордости; когда же мы уселись среди них, запалили сигары и пустили портсигар по кругу, победа была полная. Я не знавал такого испанца, чтобы позволил превзойти себя в любезности, а предложить здешнему простолюдину сигару (пуро) – значит стать его приятелем. Только упаси вас бог предлагать ее высокомерно-снисходительно: всякий из них кабальеро и не поступится достоинством ради подачки.

6

Жаровня (исп.).

Наутро, покинув Осуну в ранний час, мы углубились в горы. Извилистый путь вел по живописной, но безлюдной местности; за обочиной там и сям возникали кресты, свидетельства преступлений: мы вступали в «разбойные пределы». Этот дикий и глухой край безмолвных долин и логовин, разделенных горными кряжами, издавна славен своими бандитами. В девятом столетии здесь правил беспощадною рукой мусульманский разбойничий главарь Омар ибн Гассан, непокорный даже халифам кордовским. Во времена Фердинанда и Изабеллы сюда вторгался частыми набегами Али Атар, старый мавританский властитель твердыни Лоха, тесть Боабдила, и места эти были прозваны «садом Али Атара»; здесь скрывался знаменитый испанский головорез Хосе Мария.

Днем мы перебрались через Фуэнте ла Пьедра неподалеку от соленого озерца с тем же названием; в его овальной глади как в зеркале застыло отражение дальних гор. И тут мы завидели Антекеру, древний город воителей, укрытый в лоне мощной сьерры, пересекающей Андалузию. Он лежал в долине, являвшей картину пышного плодородия, в обрамленье скалистых гор. Миновав тихую речку, мы поехали вдоль живых изгородей, мимо садов, где заливались вечерние соловьи. К ночи мы достигли городских ворот. В этом старинном городе все было как искони. Слишком он далеко отстоит от торных путей, и торговые караваны не вытоптали здесь давних обычаев. Я увидел стариков, на чьих головах, как прежде, красовалось монтеро, стародавняя охотничья шапка, когда-то обычная повсюду в Испании; молодежь носила маленькие шляпы с круглой тульею и подвернутыми кверху полями, как опрокинутые чашки на блюдечках; шляпы украшали черные банты, словно кокарды. Женщины все были в мантильях и баскиньях. Парижские моды не достигли Антекеры.

Мы ехали по широкой улице и остановились у подворья Сан Фернандо. Антекера хоть и солидный город но, как уже было замечено, стоит в стороне от больших дорог, и я предвидел жалкое помещение и предвкушал дурную пищу. Однако я приятно обманулся: нас ждал обильный стол и, что еще важнее, уютные, чистые комнатушки и мягкие постели. Санчо чувствовал себя, словно собственный тезка, когда тот добрался до герцогской кухни, и мне было сообщено перед ночлегом, что альфорхи полным-полнешеньки.

На другое утро (4 мая) я совершил раннюю прогулку к развалинам старого мавританского замка, который был в свое время воздвигнут на руинах римской крепости. Здесь, усевшись на развалинах осыпающейся башни, я насладился великолепным и многокрасочным зрелищем, которое прекрасно само по себе и вдобавок овеяно романтической памятью и туманными легендами, ибо я был в самом сердце края, славного битвами мавританских и христианских витязей. Подо мною, в горной теснине простерся древний воинственный город, столь часто упоминавшийся в летописях и балладах. Вон из тех ворот, вон по тому склону прогарцевал отряд испанских кабальеро, храбрейших и знатнейших: они отправились покорять Гранаду и все были иссечены в горах Малаги, и вся Андалузия погрузилась в траур. А за воротами простерлась долина – сады, поля, луга, – уступающая прелестью разве что прославленной долине Гранадской. Справа над долиною высился кряж и нависала Скала Влюбленных, откуда бросились дочь мавританского властителя и ее несчастный любовник, когда их настигла погоня.

Когда я шел вниз, из церкви и монастыря под горой вознесся призыв к заутрене. На базарной площади уже собирался и толпился народ, торгующий щедрыми плодами долины, ибо здесь находится главный окрестный рынок. В изобилии продаются свежесорванные розы: ведь андалузянке, замужней и незамужней, нужна, для завершения наряда, роза в иссиня-черных волосах.

Вернувшись на подворье, я застал нашего Санчо в оживленной беседе с хозяином гостиницы и двумя-тремя его прихлебателями. Санчо как раз досказал какую-то чудную историю про Севилью, и хозяин, видно, решил, что надо рассказать что-нибудь не хуже и про Антекеру. Когда-то, поведал он, на одной городской площади был фонтан под названием El fuente del toro (бычий фонтан), потому что вода хлестала из пасти быка, чья голова была изваяна из камня. А под изваянной головой было высечено:

En frente del toro Se hallen tesoro

(Во лбу у быка таится сокровище). Многие рыли землю у фонтана, но трудились попусту и денег не нашли. Наконец один умник истолковал надпись иначе. Во лбу (frente) быка, а не где-нибудь нужно искать сокровище, вот он его и найдет. Явился он с молотком поздно ночью и разнес бычью голову вдребезги. И что же, вы думаете, он там нашел?

– Золото и брильянты! – взволнованно выкрикнул Санчо.

– Ничего не нашел, – сухо возразил хозяин. – И фонтана не стало.

Прихлебатели хозяина разразились хохотом: Санчо попросту поддели дежурной хозяйской шуточкой.

Мы покинули Антекеру в восемь утра и ехали вдоль речушки, мимо садов и цветников, источающих весенние ароматы и звенящих соловьиным пением. Мы обогнули Скалу Влюбленных (el pefion de los enamorados), a утром миновали высокогорный городок Арчидона; над ним вздымалась гора о трех вершинах и высились развалины мавританской крепости. Немалым трудом далась нам крутая каменистая улица, которая вела в город, хоть она и носила бодрое имя Калье Реаль дель Льяно (Королевская Равнинная улица), но еще труднее было спускаться по другому склону.

В полдень мы сделали привал в виду Арчидоны на чудесной лужайке, окруженной пригорками в оливах. Плащи наши были расстелены под вязом, возле говорливого ручейка, стреноженные лошади паслись на сочной траве; дошел черед до сумок Санчо. Все утро он был непривычно молчалив – с тех самых пор, как его выставили на смех, но теперь его лицо просветлело, и он победоносно взялся за свои альфорхи. За четыре дня в них поднакопилось изрядно, а особенно они пополнились накануне вечером, в изобильном трактире Антекеры: тут-то наш Санчо и сквитался с шутником-хозяином.

En frente del toro Sе hallen tesoro, –

восклицал он, заливаясь смехом и являя то да се на свет божий нескончаемой чередой. Сначала показалась баранья лопатка, почти совсем свежая, за нею цельная куропатка, затем здоровенный кусок соленой трески в бумаге, потом остаток окорока и полцыпленка, а уж заодно несколько бутылок и россыпь апельсинов, инжира, орехов и винограда. Бота его была полна отменной малаги. Вынимая свои запасы, он наслаждался нашим преувеличенным удивлением, с хохотом опрокидывался навзничь на траву и вскрикивал: «Frente del toro! frente del toro!» («Ax, сеньоры, они там, в Антекере, посчитали Санчо простаком; нет, Санчо знает, где искать tesoro!»)