Алхимик, который знал истину

Едва я это произнёс, как профессор напрягся, а его руки непроизвольно сжались в кулаки.

– Я предпочитаю не затрагивать эту тему, чтобы не ворошить былые раны, - произнёс он, хмуро глядя на меня.

– Мда, Пастор поделился со мной тем, что знал, - ответил ему я, сложив руки на груди, с укором глядя на него.
– Однако, если честно, я ожидал услышать немного больше, придя в этот дом. Всё-таки мы с Селеной и с вами были не чужими людьми, пусть и общались недолго.

– Тебе ли не знать, что бывают вещи, о которых лучше не вспоминать?
– спросил он меня. Затем его взгляд остановился на моей правой руке, и он указал на неё.

– Эдвард, твоя правая рука и левая нога... Это ведь автоброня?

– Хмм, и что из этого следует?
– предложил я ему развить мысль дальше. Он довольно быстро 'раскусил' меня, что лишь подогрело мой интерес. Как он попытается использовать эти знания?

– Я рискну предположить, что это не случайно, - продолжил Эйзельштейн и посмотрел на меня своим пронзительным взглядом, при этом прищурив глаза. Хочет напугать? Смешно. В эту игру можно играть вдвоём.
– Ты ведь совершил преобразование человека, не так ли?

– Смотрю, вы хорошо подкованы в этом вопросе, профессор, - усмехнулся я, отчего Эйзельштейн немного сбавил 'напор'. После я вновь стал серьёзен, одновременно с этим иронично вздёрнув бровь.
– Вот только с чего вы решили, что эти воспоминания мне неприятны, профессор?

Ответом мне было молчание. Плохо он меня знает, раз решил, что на меня можно надавить подобным образом. Впрочем, у меня пока нет желания нагнетать обстановку. Я терпеливый и осторожный.

– Профессор, если у вас нет желания говорить о прошлом, я давить не буду. Это ваше право. Давайте лучше вернемся к настоящему, - дипломатично предложил я и даже мысленно зааплодировал себе, так как в ответ на мои слова я заметил, как на лице Эйзельштейна отразилось облегчение. Что ж, посмотрим, насколько он теперь расположен к доверительному разговору. Хотя профессор и опытный человек, но, похоже, он сам не подозревает, сколько всего интересного можно вытянуть из человека простым разговором. Особенно когда он не знает истинной сути собеседника и его целей. Благодаря найденным документам я и так имею перед глазами практически полную картину.- Вижу, что дела в Нью-Хизгарде процветают. До меня даже дошли слухи, что именно вы отстроили этот город.

Хотите успокоить человека и заручиться его доверием? Говорите о том, что ему интересно и что ему дорого больше всего. И не скупитесь на заслуженную похвалу. Такой подход позволяет найти 'ключик' и 'отворить' многие двери.

– Это именно что слухи, Эдвард, - усмехнулся он и развёл руками. Уже клюнул? Я разочарован.
– Я был всего лишь инициатором. Но без помощи остальных беженцев Хизгарда мне бы ничего не удалось сделать. Так что строили мы все вместе.

– Но ведь именно вы бросили клич для всех алхимиков, чтобы собрать их здесь, верно?
– невинно спросил я, пробуя почву под ногами. Посмотрим, что он ответит.

– Это не совсем так. Те дезертиры пришли сюда по собственному желанию и осели тут, так как им некуда больше идти, - 'честно' ответил он. К его словам нельзя было придраться. Но я знал факты.
– Кто-то из них - преступники в бегах. Другие - бывшие военные и государственные алхимики... Из-за этого на улицах города становиться небезопасно.

Говорил он это с такой уверенностью, что ему можно было бы поверить. Если бы не тот факт, что, во-первых, алхимики в городе отзывались о нём исключительно положительно, чего не стали бы делать случайные гастролёры. А во-вторых, показания майора военной полиции, что я допросил в поезде, это подтверждали. Но не будем спешить.

– Однако по сравнению с тем, что твориться в старом Хизгарде, ситуацию в городе я бы назвал 'образцовой', - заметил я как бы невзначай.
– Мне довелось посетить вчера тот город и скажу прямо, там царит настоящий бардак. Разруха, пепелища, куча химер, весьма агрессивных к слову... И кому только понадобилось делать столько этих ужасных созданий? Да и зачем?

Вопрос был невинным, но Эйзельштейн вновь напрягся. Незаметно, как он думал, для меня. Но моего боевого опыта вполне достаточно, чтобы засечь это. Возникает вопрос, с чего он так остро реагирует? Я что, провожу расследование? Так, просто зашел в гости к старому знакомому, только и всего. Хе-хе. Моё настроение вновь поползло вверх как у борзой, которая вот-вот выйдет на след дичи. Но виду я не показал.

– Я не знаю... Они просто появились непонятно откуда... Я не вникал в это...
– ответил он довольно напряжённо. А я вновь почувствовал, что мне бессовестно врут. Эйзельштейн явно в курсе того, что происходит и как минимум имеет к этому отношение. Если даже не является инициатором. Тут профессор поспешил переменить тему, явно сочтя дальнейшее обсуждение опасным для себя.
– Кстати, Армони сказала, что тебе негде заночевать? Я не буду против, если ты погостишь у нас несколько дней.

– О, это было бы чудесно. Так давно мечтал отдохнуть в спокойной обстановке!
– улыбнулся я. Мой лицо прямо-таки выражало полное доверие и безмятежность.
– Я так тронут, профессор. Я столь внезапно свалился вам на голову, а вы сразу готовы принять меня.

Профессор благодушно закивал, а тем временем решил закрепить результат, немного 'поплакавшись в жилетку'.

– Знаете, с тех пор как я поступил на государственную службу... Всюду эти презрительные взгляды. Ненависть, опаска. Я так устал от этого, - я вздохнул и покачал головой. Профессор с пониманием покивал мне.
– Газеты же изобразили Государственных алхимиков прямо какими-то чудовищами. И никто... Представляете? Никто даже не подумал, скольким солдатам была сохранена жизнь, благодаря нашей алхимии! А сколько бы погибло невинных, если бы мы не вмешались? А как результат...

– Вижу, ты очень сильно переживаешь из-за этого, Эдвард?
– с доверием спросил профессор.

– Знаете, сколько раз меня в газетах называли монстром? А ведь некоторые матери Аместриса пугают моим именем своих непослушных детей!
– поведал я старую, пущенную мной самим, байку.
– А ведь алхимики тоже люди. Сколько моих 'коллег по цеху' спилось после войны. Кто-то даже пытался наложить на себя руки. И никакой благодарности.

– Как ты уже сказал, газеты постарались на славу, - поддержал он разговор. Я кивнул.

– Да, особенно в отношении меня. Даже откопали ту историю в Ризенбурге, о нападении Ишваритов, из-за которого я, собственно говоря, и стал Государственным Алхимиком, - я замолчал, а профессор взглядом подтвердил, что читал её.
– Никто из них не написал, что погибли почти все солдаты и полицейские города. А сколько минных жителей тогда было ранено? Они не написали даже о том, что маленький мальчик едва не обделался от страха в тот день. Однако все поспешили изобразить меня чудовищем, таковым и рожденным.