Али-паша

Достигнув его к вечеру, он всю ночь напролет расставлял посты и дозоры, чтобы никто не мог ускользнуть, и на рассвете внезапно напал со всеми своими людьми на фальшивомонетчиков и застал их на месте преступления. Али тут же приказал повесить главаря у ворот дома и вырезать жителей селения.

Внезапно девушка сказочной красоты прорвалась к нему сквозь толпу солдат и, ища спасения, прильнула к его коленям. Изумленный Али стал ее расспрашивать. Она подняла на него глаза, полные наивной веры и ужаса, оросила руки его слезами и молвила:

– Господин, умоляю, заступись перед визирем Али за мать мою и братьев. Отец мой, увы, уже погиб. Видишь, вон он висит на двери хижины. Мы ничем не могли прогневать грозного властелина, который приказал убить его. Мать моя бедная женщина и в жизни никого не обидела. Мы - слабые и беззащитные дети. Защити нас!

Поддавшись невольному волнению, паша прижал к груди невинное дитя и, улыбаясь сквозь слезы, ответил:

– Нашла кого просить: я и есть этот злой визирь.

– О, нет, нет! Ты добрый, господин мой, ты добрый!

– Ну что ж, дочь моя, успокойся и укажи свою мать и братьев. Я повелеваю сохранить им жизнь. Твои мольбы спасли их.

И когда в порыве благодарности девушка простерлась ниц, он поднял ее и спросил, как ее имя.

– Василики.

– Василики! Царица! Имя твое - прекрасное предзнаменование. Василики, отныне мой дворец станет твоим домом.

Вслед за этим Али велел конюшему собрать родных девушки, волею его избавленных от смерти, и доставить их в Янину вслед за той, которой предстояло безграничной любовью воздать ему за благодеяние.

Мы исчерпаем все сокровища доброты, сокрытые в душе Али, когда расскажем, как по дороге в Янину на него накатила прихоть явить благодарность. Разразившаяся гроза принудила его укрыться в какой-то нищей деревушке. Он спрашивает, как она называется и, услыхав ответ, на минуту застывает в изумлении, словно пытаясь воскресить смутные воспоминания. Затем Али осведомляется, нет ли в деревушке женщины по имени Нуза. Ему отвечают, что здесь в самом деле есть одна дряхлая старуха по имени Нуза, которая изнурена болезнями и живет в глубокой нищете. Он велит привести ее. Дрожа от ужаса, несчастная является и падает перед ним ниц. Паша сам поднимает ее:

– Знаешь ли ты меня?
– спрашивает он.

– Пощади, могущественный визирь, - отвечает несчастная, думая, что пришел ее смертный час, так как кроме жизни ей нечего терять.

– Вижу, что хоть ты и знаешь меня, но не узнаешь.

Старуха смотрит на него в изумлении, ничего не понимая.

– Помнишь, - продолжает Али, - лет сорок назад юноша попросил тебя спрятать его от гнавшихся за ним врагов? Не спрашивая ни кто он, ни как его зовут, ты спрятала его в своем бедном жилище, перевязала ему раны и разделила с ним скудную пищу; потом, когда он смог вновь пуститься в дорогу, ты вышла проводить его до порога и пожелала доброго пути и удачи. Пожелания твои исполнились, добрая женщина. Этого юношу звали Али Тепеленский. Юноша этот был я.

Старуха на мгновение онемела от удивления, а потом ушла, благословляя пашу, пожаловавшего ей до конца ее дней доход в пятнадцать тысяч франков.

Но эти добрые порывы, подобно двум молниям, лишь на мгновение осветили темный горизонт жизни Али-паши. Вернувшись в Янину, он вновь предался самодурству, интригам и зверствам. Не довольствуясь своими огромными владениями, он опять принялся при каждой возможности отвоевывать владения соседних пашей. И вот войска его заняли сначала Фокиду, потом Этолию, и Акарнанию, большую часть земель которых он опустошил, а жителей вырезал.

Тем временем он принудил Ибрагим-пашу отдать младшую дочь Аден-бею, племяннику Али, рожденному Хайницей в кровосмесительном браке с убийцей первого мужа. Новый союз с семейством, которое он не раз обирал и подвергал гонениям, давал ему новое оружие против Ибрагим-паши и его родичей на случай, если он захочет вплотную наблюдать за сыном паши или задумает завлечь членов этого семейства в очередную западню.

Устраивая женитьбу племянника, он не упускал из виду и карьеру собственных сыновей. Убедив французского посла в своей преданности императору Наполеону и заручившись его поддержкой, он сумел добиться для Вели фирмана на правление пашалыком Морея, а для Мухтара выторговал пашалык Лепант. Но добиваясь высоких должностей для своих детей, он стремился приумножить собственное могущество и потому сам выбрал им придворных и назначил военачальниками офицеров по своему выбору. А когда сыновья отправились в свои владения, Али оставил заложниками их жен, детей и даже домашнюю утварь под предлогом, что не след обременять себя во время войны подобными вещами: как раз в ту пору Порта открыто выступила против Англии. Кроме того, он воспользовался этой оказией, чтобы отделаться от неугодных людей; среди прочих от некоего Исмаила Пашо-бея, который был его орудием, а потом стал противником. Паша назначил его секретарем Вели, якобы в доказательство своей милости и примирения, но на самом деле чтобы без помех обобрать его, завладев в его отсутствие янинским имением Исмаила Пашо-бея, где были собраны несметные богатства.

Однако тот не позволил себя одурачить и, уезжая, дал волю досаде.

– Этот изверг отсылает меня, чтобы обобрать, - воскликнул он, указывая на Али, видневшегося в окно дворца, - но что бы ни случилось, я отомщу и даже смерть приму с радостью, если смогу погубить его.

По мере того, как росло могущество Али, он все больше стремился укрепить его окончательно. Он начал тайные переговоры с несколькими великими европейскими державами, стремясь обрести независимость и добиться, чтобы его признали греческим князем. Благодаря странной и таинственной случайности весть об этом дошла до дивана, куда были представлены и вещественные доказательства его вероломства: письма, запечатанные его личной печатью. Селим тут же направил в Янину капиджи-баши, что-то вроде полномочного представителя, чтобы рассмотреть преступление паши с юридической точки зрения и предать преступника суду.

Явившись к паше, капиджи-баши представил подлинные доказательства его сношений с врагами государства. Али, понимая, что еще недостаточно силен, чтобы показать свое истинное лицо, все же не мог прибегнуть ко лжи перед лицом столь достоверных фактов. Он решил выиграть время.

– В глазах его величества я виновен, - заявил он.
– Печать действительно моя, не могу этого не признать, но письма написаны не моими секретарями: это не их рука. Наверное, кто-нибудь выкрал печать, чтобы, запечатав эти преступные послания, тем самым погубить меня. Прошу дать мне несколько дней, чтобы распутать это загадочное вероломство, очерняющее меня в глазах моего властелина и всех правоверных. Да благоволит Господь ниспослать мне возможность доказать свою невиновность, ибо я чист, как солнечный свет, хотя все свидетельствует против меня.

После этого разговора Али сделал вид, что занимается тайным расследованием, а сам искал способ выйти из затруднения законным путем. Несколько дней он перебирал разнообразные проекты, и наконец его находчивость подсказала ему, как выпутаться из одного из величайших затруднений, в какие ему доводилось попадать: он приказал привести грека, чьими услугами частенько пользовался, и обратился к нему со следующими словами:

– Ты знаешь, я всегда любил тебя и хочу теперь составить твое счастье. С этого дня ты сын мой, дети твои будут моими, мой дом будет твоим домом, и за все мои благодеяния я требую лишь небольшой услуги. Этот проклятый капиджи-баши, который недавно приехал сюда, привез кое-какие бумаги, запечатанные моей личной печатью, коими хотят воспользоваться, чтобы поставить меня в затруднение и вытянуть побольше денег. Я и без того давал без меры и на сей раз хочу уклониться от поборов, а уж если кому и платить, то лишь такому верному слуге, как ты. Так вот что я думаю, сын мой: тебе будет нужно явиться в суд, когда я скажу тебе, и заявить в присутствии капиджи-баши и кади, что ты автор приписываемых мне писем и что ты без спроса воспользовался моей печатью, чтобы придать им официальный характер.

При этих словах грек побледнел и хотел было возразить.

– Чего ты боишься, мой дорогой?
– перебил его Али.
– Говори, разве я не был тебе добрым хозяином? Ты заслужишь вечную мою признательность; да и чего тебе бояться, коли ты будешь под моим покровительством? Или ты боишься капиджи-баши? Но здесь он не властен. Две дюжины таких, как он, уже брошены в озеро по моему приказу, и если нужно еще что-нибудь, чтобы успокоить тебя, то клянусь Пророком, клянусь головой своей и жизнью сыновей, что тебе не будет ничего дурного от этого чиновника. Будь же готов исполнить то, о чем мы уговорились, и, главное, не вздумай кому-либо рассказать об этом, чтобы все получилось, как нужно.