Алиби

Служащие группами выходили из учреждений. Одни направлялись домой, другие — за покупками, третьи — на стадион. А для него рабочий день только начинался. Нужно было все продумать.

Улицы, ведущие к парку, подполковник Ковачев миновал быстрыми шагами, но, едва пересек бульвар Евлогия Георгиева, пошел медленнее.

Майор Влахов подробно доложил о деле. Его рассказ был добросовестным, исчерпывающим. И все-таки он не удовлетворял Ковачева. Не только потому, что в тоне коллеги из угрозыска проскальзывала обида. Мол, попадается интересное дело, его у нас сразу отбирают. Слушая доклад, Ковачев не мог освободиться от ощущения, будто его ведут мимо аптечных полок, где стоит множество пузырьков с доказательствами и склянок с фактами, но все без этикеток — не знаешь, где нужное целебное средство и где смертоносная отрава. Это бессистемное нагромождение фактического материала обескураживало.

С утра Ковачев несколько раз подряд прочел все материалы следствия. Отдельные документы изучил досконально. И теперь в его сознании всплывали показания свидетелей, заключения экспертов, фотографии и схемы. В голове царил хаос бесчисленных фактов, они набегали волнами, подавляя мысли.

А сколько возникало вопросов, на которые не было ответа! Кто убил Якимову? Каменов или кто-то другой? А если другой, то кто? Почему он убил ее? Имела ли эта любовная история какую-то связь с обнаруженным передатчиком? Кому принадлежал передатчик? Каменову? Почему он покончил с собой?

Замешан ли в этом деле Лютичев — человек, который передал милиции серую коробку, в то время как имел возможность ее уничтожить? Вопросы, вопросы... И ни одного ответа.

Откуда начать, где конец нити этого запутанного клубка? Как вытянуть нить, не запутав его еще больше?

Сидя на скамейке и глядя перед собой, Ковачев не замечал кипящей вокруг жизни: малыши играли в свои незамысловатые игры, матери кормили младенцев, студенты листали учебники, готовясь к экзаменам, бабушки катили коляски, пенсионеры читали газеты... А в его уме факты сменялись фактами. Словно фигуры на шахматной доске — можешь переставить какую захочешь. И так, и эдак... Переставишь, и положение усложняется еще больше. Потому что всякий ход открывает десятки возможностей, каждая из которых предлагает новые...

Взять, к примеру, один факт — обнаружение передатчика.

Допустим, что с ним работал Слави Каменов. Передавал шпионские сведения. Но какими сведениями мог располагать он, адвокат? А сведения, видимо, были очень важными, раз шпиона снабдили совершенной, ультрасовременной техникой. Очевидно, кто-то ему их давал. Кто? И почему именно ему? Нужно проверить, изучал ли когда-нибудь Каменов радиодело, был ли знаком с электронной техникой.

А Лютичев? Не подозревал о шпионской деятельности своего приятеля или же был его соучастником? Но ведь он сам отдал им коробку.

Может быть, Якимова была соучастницей Каменова? А их отношения служили лишь ширмой для прикрытия нелегальной деятельности. Каменов убил ее из ревности или, может быть, по приказу? Убил не свою любимую, а провинившуюся сообщницу.

А может быть, Каменов совсем не шпион. Он нашел аппарат у Стефки. Взял его. И исчезновение передатчика стало причиной убийства Якимовой. Убийца Якимовой — человек, с которым она была в ресторане. Каменов его знал, знал, кто убийца. Поэтому и сказал Доневым: «Стефка убита. Я пойду сообщу в милицию». Но почему вместо этого он спрятался у своего приятеля? Возможно ли, чтобы Лютичев был замешан в этом деле?.. Ну, хватит!

Задавать вопросы — почему так поступили Каменов, Якимова, Лютичев, — и совсем не знать этих людей! Так нельзя. Двое из них уже мертвы. Но с Лютичевым он может встретиться, как только пожелает. Сейчас время подходящее — наверно, Лютичев уже вернулся домой.

Ковачев медленно поднялся и отправился в Лозенец.

Он помнил адрес и легко нашел улицу и дом. Обветшалый деревянный забор, свежевыкрашенный зеленой масляной краской. Сквозь деревья проглядывал маленький одноэтажный домик.

Лютичев копался в саду. Ковачев оглядел его стройное, мускулистое тело. Голый до пояса Лютичев пропалывал сорняки на грядках. Его лицо, фигура, каждое движение словно излучали порядочность, честность трудового человека.

Лютичев краем глаза заметил остановившегося у забора незнакомого человека. Выпрямился и взглянул на него.

Ковачев вошел в калитку.

— Здравствуйте. Я пришел поговорить о Слави Каменове.

Тень пробежала по лицу Лютичева.

— Чего говорить. Вы кто такой?

Пришлось предъявить служебное удостоверение. Но и это не растопило льда, сразу образовавшегося между ними. Ковачев хотел поговорить с Лютичевым не как со свидетелем, а как человек с человеком, как коммунист с коммунистом. Поговорить дружески, вместе попытаться разрешить вопрос, который, наверное, мучает их обоих. Но как сказать об этом, внушить доверие к себе? Является какой-то незнакомец, тычет служебное удостоверение и лезет с интимными разговорами, хочет копаться в твоей душе, в твоих воспоминаниях.

Лютичев пригласил его войти в дом, но Ковачев предпочел посидеть в садике, под деревом. Хозяин пошел принести стулья. Поджидая его, Ковачев думал о том, что самым естественным, самым человеческим было бы допустить, что Лютичев — честный гражданин, который ничем не провинился ни перед законом, ни перед своей совестью. Что он принял друга детства так, как и он, Ковачев, принял бы, скажем... Вельо, если бы Вельо неожиданно приехал из Стара-Загоры и попросился переночевать у него на квартире...

Появился Лютичев. Они сели. Секунду оба смотрели друг другу в глаза. Ковачев приветливо улыбнулся. И в глазах Лютичева словно зажегся огонек,

— Я хочу вас попросить, чтобы вы рассказали мне что-нибудь о Слави. Но не как следователю, а как человеку. Представьте, что я приятель Слави, который хочет понять, что он был за человек, почему покончил с собой.

— Вы его знали? — неожиданно спросил Лютичев.

— Нет, я никогда не встречался с ним. Даже трупа его не видел. Знаю его только по фотографии...

«Эх, ты... приятель, человек... а сам предъявил для начала служебное удостоверение, — подумал Лютичев. — Даже не видел его. Эх, вы!»

Сначала неохотно, словно по принуждению, Лютичев рассказал, как они вместе с Каменовым росли на одной улице. Постепенно воспоминания увлекли его, он оживился, начал пускаться в подробности — как они дрались с соседскими ребятами, как он, Лютичев, был предводителем.

— Чуть хулиганом не стал, но потом, после казармы, набрался ума. Женился, и Слави стал моим кумом.

Из его рассказа было ясно, что Лютичев любил своего приятеля за его добродушный, спокойный характер, за его отзывчивость и скромность. Но после того, как Каменов поступил в университет, они виделись все реже — «раз-два в год».

— И все-таки в последние дни перед смертью он пришел к вам. Эти дни были для него особенно важными. В его жизни разыгралась какая-то трагедия, которая заставила его наложить на себя руки.

Лютичев помолчал, внимательно оглядел Ковачева, словно оценивая его, и твердо сказал: