Алиедора

Теперь доньята пошлёт ещё одну птицу, вторую. Пусть в Некрополисе знают, что она выполнила задание.

И да, она счастлива. Правда, очень хочется спать — эликсиры, которыми она поддерживала силы, вдруг, как-то все сразу, словно прекратили действовать. Что ж, Гончая, немного поспать теперь не грех. След дхусса она не потеряет.

Веки смежились. Обо всём важном она подумает завтра, завтра, завтра…

Нет!

Волна ядовитого, кисло-металлического запаха. Гниль. Совсем рядом. И очень, очень сильная.

Алиедору подбросило, словно сама земля оттолкнула от себя.

Это что ещё за чудо?

О дхуссе и его спутниках она почти сразу забыла.

…Это явно шло по их же следу, как и сама Алиедора. Невысокая нескладная фигурка, девчонка в сером поношенном платьице, ноги босые. Но, конечно, девочкой это существо только казалось.

Ходячий сосуд с Гнилью. Её вместилище, её лоно. И тащится за дхуссом. Интересно знать, зачем?

Доньята подавила первое желание преградить незнакомке дорогу. Нет, пусть идёт. Гончая двинется следом, невидимая, словно тень во мраке. Откуда девчонка взялась — узнаем. Своевременно или немного позже.

…В своём убежище Алиедора досидела до темноты. И лишь после этого осторожно, не торопясь, ведя гайто в поводу, двинулась в путь — по свежему следу.

Где-то впереди трепетала кожистыми крыльями мёртвая и сожжённая птичка, отправленная доньятой со вторым, самым важным донесением в Некрополис.

Гончей предстояло взять достойную добычу.

Глава 16

— Кхе, кхе, тьфу, тьфу, да когда уже доберёмся-то? — пыхтел алхимик Ксарбирус. Близкое море не приносило прохлады — откуда-то с юга примчался незваный и нежданный суховей.

— Не хнычь, господин хороший, скоро на месте будем, — фыркнул Брабер, непринуждённо перекидывая с плеча на плечо красно-золотой меч. — Задуло и впрямь знатно, не припомню такой жары…

— Горы, вот они, — заметил и Тёрн, останавливаясь возле запыхавшегося алхимика. — Скоро вверх двинемся. Станет прохладнее. А там леса. Да и осень… не запоздает.

Всю дорогу от храма Феникса, ставшего вратами домой для демона Кройона, пятеро спутников разговаривали мало, и по большей части всё сводилось к пикировкам между гномом и алхимиком разной степени забавности. Гончая Стайни откровенно жалась к Тёрну и бросала на него порой такие взгляды, что смущался и отворачивался даже во всех щёлоках мытый Брабер. Нэисс молчала, наглухо замкнувшись в себе; Тёрн несколько раз подступался, но, натолкнувшись на несокрушимую стену, не стал ломиться силой.

План отряда был прост и понятен: проводить мэтра Ксарбируса до его родного Семме, оттуда же повернуть к северу и, обогнув Таэнгский хребет, трактом, нанизавшим на себя десять Свободных королевств, добраться до охваченного войной Меодора.

О том, что он собирается делать дальше, Тёрн предпочитал не распространяться.

Лето уходило, истаивало, на прощание дохнув испепеляющей, достойной южных пустынь жарой. Без ушедшего Кройона керван казался сейчас такой же пустыней.

— Ты всё молчишь, — упрекнула дхусса Стайни, после того как стенания Ксарбируса и наигранно-бодрые шуточки Брабера понемногу стихли. — Идём на войну, а как воевать станем? И с кем? С Некрополисом, с Гильдией моей бывшей? С Навсинаем? Со всеми ними и ещё с кем-нибудь в придачу? А эту самую Мелли, что так за нами и волочится, станем на големов и зомби натаскивать?

— Ты всё шутишь, Стайни. Мелли ни на кого натаскать не удастся.

— Не удастся? А рыцари?

— Им только казалось. Она делала что хотела, к чему её подталкивала природа и Гниль вдобавок. Нет, оставим её, она несчастное, больное существо, чью жизнь, право же, более милосердно было б пресечь сразу после рождения, как ни дико мне произносить такие слова…

— Ага, вот и ты про «меньшее зло» вспомнил!

— Я о нём никогда не забываю. — Дхусс глядел прямо в глаза бывшей Гончей. — Только это не меньшее зло. Душа её осталась бы чиста. Не замарана Гнилью.

— Душа, душа… — Гончая отвернулась. — А что же у меня тогда, а, Тёрн? Скажи, не томи!

— Разве я один из Семи, чтобы на такое отвечать? — Дхусс печально улыбнулся.

Мгновение Стайни молчала, словно не в силах решиться; а потом резко тряхнула головой.

— Спасибо на добром слове, — Тёрн развел руками. — Хотел бы я им оказаться, этим Зверем, честное слово.

— И что бы тогда случилось, мой добрый дхусс? — медовым голосом осведомился Ксарбирус. — Окажись ты и впрямь со властью и могуществом Зверя? Погнал бы всех, так сказать, к счастью жезлом железным?

— Какие жезлы, о чём ты, мэтр… — Тёрн укоризненно покачал головой. — Нет, конечно. Оставил бы всё идти своим чередом. Только… убирал бы излишнее. И ещё дал бы цель. Великую цель — и каждому.

— Каждому? — хихикнул Ксарбирус. — Не напасёсси на всех-то, Тёрн. Кому девета подавай целую кучу, чтобы на ней возлежать, кому — красавиц без счёта. Как всех-то удоволишь, чтобы никто губы не дул?

Тёрн вновь улыбнулся.

— Неправильно вы рассуждаете, мэтр Ксарбирус. У вас всё выходит — дай, дай, дай, мол, только тогда счастье…

— А, слышали мы и другое, — пренебрежительно отмахнулся алхимик. — Нестяжание. Добровольная бедность, коя, как известно, не порок. Взыскивать не земного, но горнего. Об этом особенно любят поговорить служители Прокреатора.

Тёрн только качал головой и улыбался.

— Не о том они все говорили, мэтр. Не о том. Всё думали, что вот сделаю что-то такое, эдакое, и будет мне счастье. Ну, опутаю себя веригами или откажусь от хлеба, стану одну воду пить да ягоды упавшие собирать. Только это ведь всё — напоказ, мэтр, напоказ. Уйти в глухое место да там Прокреатора молить — дело нехитрое. Остаться с сородичами и сделать так, чтобы жилось им лучше, — куда труднее. Не в «нестяжании» дело или там, напротив, в стяжательстве. Что сам себе говоришь, то важно. Если каждый миг с собой бороться надо, «искусы» отгоняя, — то зачем такая жизнь? Промучиться с единой мыслью — поскорее бы помереть?

— А как же надо? — тихонько спросила Стайни.

Дхусс вздохнул.

— Точно знаю, как не надо. Знаю, что когда силы есть, нельзя сидеть сиднем в дальнем углу. Иди к сородичам, иди к тем, кому плохо. Боль утишать, недуг отгонять. Злобу других на себя брать и в себе гасить. А самое главное, самое главное, — он сделал паузу, глубоко вздохнул, — верить, что ты — не червь ничтожный и что душе твоей предназначено куда большее, чем вечное прозябание. Я говорил тебе о великом Мастере, как-то встреченном мною. О том, как он именно «нестяжал», ничего не желал, ничего не хотел, кроме лишь одного — обрести «истинное бессмертие», стать духом, сохранить власть над «телом» и «свободу». Это неправильно. Я это знаю. А верный ответ… я его ищу. Может, обрету в Меодоре, — дхусс окинул спутников взглядом, — а может, и ещё дальше, в Некрополисе. Но никого с собой насильно не волоку.

— А с чего ты решил, любезный мой дхусс, что я вообще потащусь куда бы то ни было дальше моего собственного дома? — сварливо осведомился Ксарбирус.

Тёрн пожал плечами, явно не желая вступать в перебранку.

— Идёмте дальше, — разомкнула губы молчавшая доселе сидха. — До Семме ещё далеко.

* * *

Никогда ещё Алиедора не жила так ярко и полно, как эти последние дни угасавшего лета. Осень уверенно наступала с севера, уже дули холодные ветры, и первые жёлтые листья появились среди ещё пышной зелени. Наблюдать за дхуссом оказалось чуть ли не интереснее, чем выслеживать его. Теперь Алиедора знала куда больше. Знала его имя — Тёрн, знала всех его спутников, знала, что они едят, где предпочитают останавливаться, о чём говорят, о чём спорят, в чём у них согласие, а в чём раздор; словом, Гончая была готова выполнить задание и «пресечь их дальнейшее движение».