Алиса в Зазеркалье (с цветными иллюстрациями)

Алиса вконец растерялась и не знала, что и сказать; помолчав с минуту, Шалтай-Болтай заговорил снова.

— Некоторые слова очень вредные. Ни за что не поддаются! Особенно глаголы! Гонору в них слишком много! Прилагательные попроще — с ними делай, что хочешь. Но глаголы себе на уме! Впрочем, я с ними со всеми справляюсь. Световодозвуконепроницаемость! Вот что я говорю!

— Скажите, пожалуйста, что это такое? — спросила Алиса.

— Вот теперь ты говоришь дело, дитя, — ответил Шалтай, так и сияя от радости. — Я хотел сказать: «Хватит об этом! Скажи-ка мне лучше, что ты будешь делать дальше! Ты ведь не собираешься всю жизнь здесь сидеть!»

— И все это в одном слове? — сказала задумчиво Алиса. — Не слишком ли это много для одного!

— Когда одному слову так достается, я всегда плачу ему сверхурочные, — сказал Шалтай-Болтай.

— Ах, вот как, — заметила Алиса.

Она совсем запуталась и не знала, что и сказать.

— Посмотрела бы ты, как они окружают меня по субботам, — продолжал Шалтай, значительно покачивая головой. — Я всегда сам выдаю им жалованье.

(Алиса не решилась спросить, чем он им платит, поэтому и я ничего не могу об этом сказать.)

— Вы так хорошо объясняете слова, сэр, — сказала Алиса. — Объясните мне, пожалуйста, что значит стихотворение под названием «Бармаглот».

— Прочитай-ка его, — ответил Шалтай. — Я могу тебе объяснить все стихи, какие только были придуманы, и кое-что из тех, которых еще не было!

Это обнадежило Алису, и она начала:

Варкалось. Хливкие шорьки Пырялись по наве. И хрюкотали зелюки, Как мюмзики в мове.

— Что же, хватит для начала! — остановил ее Шалтай. — Здесь трудных слов достаточно! Значит, так: «варкалось» — это четыре часа пополудни, когда пора уже варить обед.

— Понятно, — сказала Алиса, — а «хливкие»?

— «Хливкие» — это хлипкие и ловкие. «Хлипкие» значит то же, что и «хилые». Понимаешь, это слово как бумажник. Раскроешь, а там два отделения! Так и тут — это слово раскладывается на два!

— Да, теперь мне ясно, — заметила задумчиво Алиса. — А «шорьки» кто такие?

— Это помесь хорька, ящерицы и штопора!

— Забавный, должно быть, у них вид!

— Да, с ними не соскучишься! — согласился Шалтай. — А гнезда они вьют в тени солнечных часов. А едят они сыр.

— А что такое «пырялись»?

— Прыгали, ныряли, вертелись!

— А «нава», — сказала Алиса, удивляясь собственной сообразительности. — Это трава под солнечными часами, верно?

— Ну да, конечно! Она называется «нава», потому что простирается немножко направо… немножко налево…

— И немножко назад! — радостно закончила Алиса.

— Совершенно верно! Ну, а «хрюкотали» это хрюкали и хохотали… или, может, летали, не знаю. А «зелюки» это зеленые индюки! Вот тебе еще один бумажник!

— А «мюмзики» — это тоже такие зверьки? — спросила Алиса. — Боюсь, я вас очень затрудняю.

— Нет, это птицы! Бедные! Перья у них растрепаны и торчат по все стороны, будто веник… Ну а насчет «мовы» я и сам сомневаюсь. По-моему, это значит «далеко от дома». Смысл тот, что они потерялись. Надеюсь, ты теперь довольна? Где ты слышала такие мудреные вещи?

— Я прочитала их сама в книжке, — ответила Алиса. — А вот Траляля… да, кажется, Траляля, читал мне стихи, так они были гораздо понятнее!

— Что до стихов, — сказал Шалтай и торжественно поднял руку, — я тоже их читаю не хуже других. Если уж на то пошло…

— Ах, нет, пожалуйста, не надо, — торопливо сказала Алиса.

Но он не обратил на ее слова никакого внимания.

— Вещь, которую я сейчас прочитаю, — произнес он, — была написана специально для того, чтобы тебя развлечь.

Алиса поняла, что придется ей его выслушать. Она села и грустно сказала:

— Спасибо.

Зимой, когда белы поля, Пою, соседей веселя.

— Это так только говорится, — объяснил Шалтай. — Конечно, я совсем не пою.

— Я вижу, — сказала Алиса.

— Если ты видишь, пою я или нет, значит, у тебя очень острое зрение, — ответил Шалтай.

Алиса промолчала.

Весной, когда растет трава, Мои припомните слова.

— Постараюсь, — сказала Алиса.

А летом ночь короче дня, И, может, ты поймешь меня. Глубокой осенью в тиши Возьми перо и запиши.

— Хорошо, — сказала Алиса. — Если только я к тому времени их не позабуду.

— А ты не можешь помолчать? — спросил Шалтай. — Несешь ерунду — только меня сбиваешь.

В записке к рыбам как-то раз Я объявил: «Вот мой приказ». И вскоре (через десять лет) Я получил от них ответ. Вот что они писали мне: «Мы были б рады, но мы не…»

— Боюсь, я не совсем понимаю, — сказала Алиса.

— Дальше будет легче, — ответил Шалтай-Болтай.

Я им послал письмо опять: «Я вас прошу не возражать!» Они ответили: «Но, сэр! У вас, как видно, нет манер!» Сказал им раз, сказал им два — Напрасны были все слова. Я больше вытерпеть не мог. И вот достал я котелок… (А сердце — бух, а сердце — стук), Налил воды, нарезал лук. Тут Некто из Чужой Земли Сказал мне: «Рыбки спать легли». Я отвечал: «Тогда пойди И этих рыбок разбуди». Я очень громко говорил, Кричал я из последних сил.

Шалтай-Болтай прокричал последнюю строчку так громко, что Алиса подумала:

— Не завидую я этому чужестранцу!

Но он был горд и был упрям, И он сказал: «Какой бедлам!» Он был упрям и очень горд, И он воскликнул: «Что за черт!» Я штопор взял и ватерпас, Сказал я: «Обойдусь без вас!» Я волновался неспроста — Дверь оказалась заперта. Стучал я в дверь, стучал в окно И достучался бы я, но…