Алистер

Шарлотт сузила веки и махнула полами халата, удаляясь с мерзким выражением. Дальнейшие часы она не плакала, как я рискнул предположить. Я не был удовлетворён сказанным и её диалогом.

Мне бессчётное количество раз что-то не нравилось в клиентах, но этот начал выводить меня с первой встречи. Я увидел Шарлотт и вмиг разобрался, что с ней я намучаюсь в тот редкий случай, когда перед моим приходом всё безбожно брошено в реку. Надежда есть всегда, она помогает выбраться из безвыходной ситуации. Ей бы покрепче взяться за камушек на обрыве, смогла бы ответить жизни.

Люди, есть в вас безнадёжность, и иногда она непробиваема. У всех есть причина жить, будь то любимый, работа, солнечный луч — последнее даже лучше: вечность будет вашим ориентиром.

Громкость слов не пугает, она манит, выкладывает перед вами путь. К сожалению, не у всех живых есть тот, кто скажет это. И Шарлотт я уже сказал излишне.

— Алистер, ты погуляешь со мной? — Банжамин выпрыгнула в гостиную и уставилась на меня. Она практически светилась, что особенно отличалось от Шарлотт.

— Попозже. И на улице холодно. У тебя есть тёплая одежда?

— Есть! — непоколебимо выкрикнула девочка.

Как её ещё не украли? По рассказам она много гуляет.

— Все взрослые медленные, — фыркнула и пыталась утащить меня, но только пыхтела.

— Да, согласен. Я медленный.

На это Банжамин погримасничала и вовремя заметила на мне пальто, намекая, что я уже готов. Я вообще готов куда угодно и когда угодно на прогулку, но мне не поможет сейчас походить. Я не в том мире, чтобы отдыхать почём зря. Тихий — то ещё место для отдыха. Когда я нахожусь в первом облике в Тихом, я чувствую предвкушение и опасение, как бы кого ненароком не задеть. Облегчение приходит во Мраке, моём доме, и гулять я не буду: пропущу самые важные мгновения клиента. Я исчезну перед Банжамин и брошу её, выполняя свой долг. А девушек бросать неприлично, к тому же у меня их целых две, как оказывается.

Тик-так, тик-так. С минуты на минуту я брошу это дело и буду занят следующим заданием. Мне не терпится оставить всё позади и…

— Сбежим сегодня?

— Я не закончил с твоей матерью. Я должен уладить некие дела, — сгладил углы.

— Бросим её и сбежим. Поделом. Она как-нибудь сама. Ты должен забыть про неё, и мы сыграем свадьбу. Я подросту, и ты полюбишь меня как девушку. Не бесконечность же мне быть ребёнком. Мама почему-то закрывалась с разными мужчинами, а я с тобой буду. Ты же не против?

Тут моя душа отпала.

Яблочко от яблони недалеко укатилось. Банжамин? Но чтобы она сказала мне такое? Это вполне может быть бред малолетки, но у меня плохое предчувствие. Какое же оно плохое… Она что, думала об этом, когда я пел ей колыбельную, успокаивал, разговаривал? Банжамин, она же девочка… Стоп, она не всерьёз. Я утрирую.

— Когда мы поженимся, я нарожаю тебе детей. Ты будешь моим, а я буду не одна на работе. Сразу предупреждаю: подозревать меня не смей! Я сама решу, с кем и когда мне быть.

— Ты же шутишь. Ты мечтала о принце на белом коне и прописала всю вашу совместную жизнь. Я же прав? Ага, не волнуй меня больше так, — я присел, как старик с загруженной спиной. Загруженной жизнью!

— Я серьёзно, — Банжамин безвинно похлопала ресницами. — Мы поженимся и будем вместе. Ты не хочешь?.. И ладно, я хочу. А отказывать женщине нельзя.

Воспитание у этой будущей девицы не лихое. Либо смотрела много никчёмных фильмов, либо научилась у матери, к чему я больше склоняюсь. Шарлотт испортила девочку окончательно, но на этот раз я не прикрываюсь за словом «утрирую», это настоящая проблема. Ведь Банжамин тронула пуговицу моей рубашки. Я немо отрыл рот от безысходности и встал на ноги.

— Нет… Убери руки. — Сразу её прикосновения стали для меня такими же противными, как у Шарлотт. Ну молодец, научила дочь, отличная мать.

Тик-так, тик-так, тик-так.

Не обращаясь к часам, я уверен, что они настраиваются. Скоро будут ходить ровно по миллисекундочкам, и мне необходимо отправиться к Шарлотт, дабы узнать причину её смерти. Ранее часы не подавали знаков — она была спокойна как удав. И не спала. Неужели безвыходное самоубийство? Она задумала его ещё сначала, а день выпал на сегодня, чтобы теперь я выполнил свою задачу. Самоубийство способно облегчить душу лучше любого бальзама, но окончательно сломить человека.

Выводы человека перед самовыпелом существуют самые разные, например: «Я освобожусь после смерти», «Будущее моё настанет после этого, я буду работать над собой в мире Сатаны», «Я заслужил». И у Шарлотт будет вывод, связанный с тем, что она вынесла после мучительных дней позора и предательства.

— Ты куда? Я с тобой, — Банжамин пошла вслед за мной с планами о «нашем» будущем.

— Не ходи туда. Я справлюсь сам.

— Ты променял меня на эту шлюху? — возмутилась она. У меня ещё кое-что отпало.

— Как язык повернулся? — я разуверился в этом чёртовом семействе. Выходит, Банжамин хочет быть со мной, отодвинув мать и назвав её… не могу. Я-то это слово не произносил, но мир испорченнее, чем могло выйти. — Не иди за мной.

— Нет уж, она уведёт тебя! Как ты не понимаешь? Я стараюсь ради себя, дай хотя бы кошелёк! Как ты ещё вернёшься? Ой, а дай часики, они наверняка дорогие!

— Нет уж.

Вырвалось из меня не то, что пряталось внутри — там-то намного хуже. Эти часы у меня с первого моего дня работы. Неспроста же они достались именно мне. Для меня они чертовски важны. И чтобы какой-то живой заявлял на них свои права…

— Почему? — удивилась Банжамин.

Вот тут она и показала своё истинное лицо: избалованная лгунья. А избалованная из-за своего отца, который дарил ей платья и золотые украшения, лежащие у неё в шкафу. У жены не было такой роскоши, зато у дочери их навалом. Строила мне глазки, а я лишь мог гадать, врёт ли. Была мысль, но я её не развил, отдаваясь работе с Шарлотт, с тем. И то не очень получилось.

На её восклицание я отвернулся и стремительно пошёл в спальню к Шарлотт, но девчонка догнала меня и вместе со мной закрылась в комнате. Так мы оказались в одном помещении. Проводник, клиент и посторонний.

Я полностью отвлёкся от Банжамин, потому как она забудет всё, стоит её матери покончить с жизнью. Я не приближался к ней, я наблюдал за женщиной, которая сидела ко мне спиной и наводила марафет у туалетного столика. Часы разрывались от точно ходящего времени. Минута присоединилась к часу, а секунды отбивали ровный ритм.

Она сидела неподвижно, и у меня начали вырисовываться картины её трагичной погибели.

— Я не буду винить тебя за твоё решение. Я уйду и не буду боле тебе мешать.