Алька. Технилище

– Вы понимаете, мы думали на время работы с вашим активом в вашем общежитии остановиться и гостиницу не заказали.

При этих словах Юрка состроил такую благостную рожу, что меня стал разбирать дикий смех, и я, чтобы не заржать, выдохнул из себя весь воздух и закаменел, боясь пошевелиться.

Комендантша хотя и убедилась в правильности своих предположений, но оказалась женщиной сердечной, пожалела трёх московских прохвостов.

– Давайте паспорта.

Заперев наши паспорта в здоровенный железный шкаф, она сказала:

Трое суток, не больше, ночевать все трое будете в одной палате, на этаже два туалета, всё бельё на дезинфекции – спать будете прямо на матрацах, являться в общежитие до девяти вечера, опоздаете – будете ночевать на улице, отпирать этаж будут в девять утра. Соберётесь уехать раньше – я в этом кабинете каждый день с девяти до пяти вечера. Всё, пошли, сторожу вас представлю.

Напугала – спать без белья, мы ж в турпоходе.

Два с половиной дня мы провели в этом старинном, прекрасном, настоящем западном городе, мне он очень понравился. Я впервые был во Львове – хорошо звучит, как бы в остальных городах союза я-то уж бывал частенько. Увы, нигде, кроме Крыма, до этой поездки я не был. Ходили, глядели на это удивительное смешение архитектурных стилей, разглядывая то ли барокко, то ли рококо, не очень понимая, где тут ренессанс или готика, да и не важно. Башка напитывалась совершенно другой информацией, чем та, которая вливалась в неё в течение года, усталость и депрессия мои испарялись потихонечку. Мне было наплевать на то, что спать приходится на матрасе, брошенном на дикую панцирную сетку, как-то, набродившись по городу, мы довольствовались на обед здоровенной паляницей и восьмисотграммовой банкой баклажанной икры: распластали хлеб на куски, намазали икру и стрескали на парковой скамейке. Впрочем, деньги тогда у нас ещё были, но было неважно, захотели так и были счастливы. Помнится, во Львове нам очень понравились двери, и не какие-нибудь музейные или двери важных учреждений – такие двери обычно красивы в любом городе, нет, все двери: жилых домов, магазинов и контор, совершенно старых развалюх и домов, явно отреставрированных, хотя таких было немного, зданий и в центре, и на окраине, все двери в городе были или новые, или отремонтированы, или отреставрированы, и всё это придавало всему городу в целом какой-то нарядный вид.

Город выглядел как немолодой человек, одетый в очень старомодную ветхую одежду, поношенную и где-то потерпевшую урон, но чистую, тщательно выглаженную, местами заштопанную, при этом так умело, что этого практически не видно. И это вызывало уважение, как вызывает уважение, когда человек следит за собой в любом возрасте. Ощущалось, что горожане любят и уважают свой город и следят за его состоянием настолько, насколько им позволяет их карман – городской бюджет.

В первый же день мы скинулись на питание и общие дорожные расходы, Юрка достал всю свою наличность, предложил нам добавить по столько же, что мы и сделали, доверив ему распоряжаться кассой.

Часть нашего времени заняли попытки загнать часть Юркиного ржавого железа, все попытки были неудачными, железо не хотели брать никак, ни за какую цену, даже в подарок. Юрок не унывал, говорил:

– Алек ты пойми, Львов – это же большой город, отъедем в глубинку – там очередь стоять будет.

Может быть, но задарма-то что ж не взять? Хотя кто их поймёт, автолюбителей.

На третий день мы вручили нашему доброму коменданту букетик цветов, воровским образом нарванных нами на какой-то запущенной лужайке, сердечно поблагодарили за гостеприимство, получили свои паспорта. Поинтересовались у неё относительно такого хорошего состояния дверей, и оказалось, что в городе, стараниями его главы была реализована программа, в соответствии с которой были приведены в порядок все двери. Очень толковое решение, понятно, что на всё денег всегда не хватает, тогда сделай то, на что хватит. Тепло попрощавшись, мы убыли в Ужгород.

Ехали ночным поездом, помнится, что места там были только сидячие, как в экспрессе «Москва – Ленинград», с той разницей, что наш поезд тащился еле-еле, как паршивый кобель, останавливался у каждого куста. Впрочем, нам было наплевать – мы заснули, едва усевшись в кресла, и проснулись в Ужгороде.

По приезду перекусив в какой-то забегаловке недалеко от вокзала, используя в качестве навигатора «язык», тот самый, который доведёт до Киева, нашли в гаражах на окраине автомастерскую, занимающуюся ремонтом машин, и предложили свой автохлам, увы – железо наше и здесь никому не глянулось. Все автомастера дружно нас убеждали, что такой мусор никто и никогда не купит, поскольку сама работа по замене весьма дорога, и какой тогда смысл менять одно старьё на другое, если вскорости придётся менять снова – больше потеряешь на работе. Лукавый заход Юрка купить за полцены, чисто так, для налаживания партнёрских отношений, был со смехом отвергнут. Огорчённые таким невезением, мы поинтересовались у трудяг:

– Отцы, а где у вас пивка холодненького испить коробейникам можно?

Отцы оживились, дружно бросили свою вялотекущую работу и гурьбой пошли нас провожать, шутка ли, московские гости – коробейники, вдруг в следующий раз что-нибудь путного притащат, а не такое говно, выйдя за ворота гаражей, показали нам узенькую тропинку и сказали:

– Идить по ний намет з пывом. Холодного не обицяэмо, але свиже точно буде.

И что ж тут не понять, на одному мовою размовляэмо. Один народ, тильки трохи заблукали вони.

Путь явно вёл в никуда, впереди синели только верхушки гор, но не доверять людям, которые явно от чистого сердца показали нам маршрут, было западло, и мы с полчаса пёрлись со своими стопудовыми рюкзаками. Когда появилось желание изматерить эту долбаную жару, эту долбаную тропинку, эти рюкзаки с этим долбаным железом, Юрка, нашу спутницу и, главное, самого себя за то, что повёлся на такой дикий развод, на горизонте показалась какая-то будочка. Дотащившись до неё, мы увидели стандартную советскую пивную палаточку с заветным краником в окошке. Оказалось, что из краника можно налить чешское великолепное свежайшее пиво «Старопрамен» – тёплое как зараза, впрочем, после третьей кружки это стало неважным, а после пятой стало понятно, что неважно вообще всё, и идти никуда не нужно, а нужно расположиться табором возле этой славной палаточки, пить пиво, ни о чём не думать, засыпать и просыпаться около неё, лежать на спине, бездумно раскинув руки, глядя в голубой небосвод. Жара стала спадать, и появилась необходимость найти невдалеке уютный сортирчик или хотя бы кустики какие-то, пришло осознание – мы ж туристы, и, взгромоздив на спины наши неподъёмные рюкзаки, мы двинулись в направлении манящих нас своими зелёными макушками гор. По словам торговца чудесным пенистым напитком, следуя прямо, мы неизбежно упрёмся в берег реки под названием Уж, что вскорости и произошло.

Кстати, славный пенистый напиток, оказывается, поставлялся регулярно прямиком из Чехословакии, вот же умеют устраиваться люди.

Подойдя к реке, свернули, шли какое-то время вдоль берега и нашли чудесное место для лагеря: небольшая заводь с пологим входом в воду и небольшим пляжем, закрытая со всех сторон подлеском и густым кустарником. Разбили лагерь: поставили палатку, разожгли костерок, поставили вариться кашу с тушёнкой – однако и поужинать надо, выкопали яму для мусора и подальше в кустах яму для отправления естественных надобностей. Залезли в реку, отмылись до скрипа, поплескались, поужинали и заснули как убитые.

На следующий день после завтрака решили отдохнуть на этом месте где-то день – другой и затем приступить к цели нашей поездки, коей являлась отнюдь не продажа старого автомобильного хлама, а то, что называется турпоходом – пешеходный маршрут по увлекательным местам. Юрок извлёк из рюкзака откуда-то добытую карту Закарпатья, стали прикидывать, где мы примерно находимся и где нам надо побывать, пофантазировали и пошли купаться и загорать, а куда спешить? Впереди почти что целый месяц.

Утром следующего дня или через день наше уединение нарушили трое местных ребят: два парня и девушка примерно нашего возраста, услышали, что кто-то за кустами бренчит на гитаре – я с утра решил взять пару аккордов из тех трёх, что я знал. Посидели, поболтали, мы угостили их чаем из своих кружек, они были вполне приветливы, а уж мы-то тем паче.

Всё то время, что мы находились в лагере, наша спутница, взявшая на себя труд приведения в порядок всех чашек и ложек после скоротечных наших застолий, мыла их в речке прямо у нас под носом. Процедура была проста: разувалась, входила по колено в воду, брала со дна реки в руку горсть песка, стирала песком и водой остатки пищи, споласкивала в воде и бросала в траву на бережок. Делала она это всегда в одном месте, и скоро там собралась вся плотва или что-то другое мелкое, что плавает в быстрых карпатских речках, мы, признаться, на всё это внимания не обратили, да и если бы обратили, что толку – приспособы никакой для рыбной ловли, как я полагал, у нас не было.

Но этой самой ловлей увлекался один из наших гостей, он, видно, по привычке, ходил и что-то высматривал вдоль берега, потом возбуждённый примчался к нам, уселся на бревнышко, извлёк из заднего кармана завёрнутую в бумагу картонку, на которой была намотана леска с разнообразными крючками и поплавками, срезал в кустах упругий прутик, в итоге минут за двадцать этой возни соорудил себе удочку, с которой расположился на берегу, в аккурат над тем местом, где полоскалась наша посуда. Не помню, что он нанизывал на крючок и нанизывал ли что-нибудь вообще, но рыбалка у него пошла с какой-то необыкновенной скоростью. К тому моменту, когда мы собрались покидать наш лагерь, у него было рыбёшек двадцать или чуть больше размером от десяти до пятнадцати сантиметров, которых он еле успевал нанизывать на самодельный кукан из ивового прута.