Алла в Стране ЧБ

Затем она решила немного заштриховать нарисованное стекло, чтобы придать ему замутненность. Снова посмотрела на стену и заметила ошибку — в действительности стекло кажется темнее. Тогда она добавила штрих и снова взглянула на стекло.

Нет, теперь перестаралась — стекло казалось светлее.

Она немного стерла штрих и тут же пожалела об этом — жирные линии грифеля только размазались по нарисованному стеклу и даже слегка заляпали человечка, как будто тот не умывался, по меньшей мере, целый год. Снова проведя ластиком по бумаге, девочка случайно бросила взгляд на стену и вдруг заметила, что в этот момент настоящее стекло замерцало. И перестало, как только она прекратила стирать.

Алла снова повозила ластиком по бумаге, и настоящее стекло опять замерцало, становясь светлее. Тогда девочка опять нанесла штрих — и теперь стекло замерцало, но стало более темным.

Алла посмотрела на лампу. Та горела совершенно ровно, без всякого намека на мерцание.

Девочка повторила свой опыт.

Настоящее стекло реагировало на прикосновения карандаша и ластика к нарисованному.

Как это может быть? — удивилась девочка.

Она задала этот вопрос не только себе. Зачем-то — и человечку на бумаге, как будто он мог быть живым.

— Ну, и почему? — спросила она, глядя в блокнот...

И вдруг бумажный листок рассыпался под ее пальцами. Через одну-две секунды от него не осталось и следа, и перед Аллой был следующий чистый лист блокнота.

Она не успела даже как следует удивиться. Потому что в следующее мгновение что-то вдруг заскреблось за окошком.

Девочка испуганно смотрела на стену. Ведь она сама видела, что оно заложено кирпичами снаружи. Значит, никто не мог подобраться к нему с улицы. Но кто же тогда царапает оттуда?

Царапанье прекратилось. Только Алла хотела спокойно вздохнуть, как раздался тонкий противный скрип.

Окошко вдруг приоткрылось, словно кто-то со всей силы надавил на непослушную старую раму с той стороны. Шепчущие звуки тут же ворвались в подвал.

Ей подумалось, что если она сейчас закричит, то проснется. Ведь она спит — а как же иначе объяснить то, что происходит?!

Но в том-то и дело, что она, во-первых, не могла крикнуть (в горле будто застрял ком), а во-вторых, точно знала, что не спит, потому что до боли ущипнула себя за руку... И ничего не изменилось. Шепчущие звуки никуда не делись. Окошко открылось еще шире. Девочка зажмурилась, боясь даже взглянуть на того, кто пытался пролезть сюда.

Вдруг в подвал проник слабый тоненький голосок:

— Я шам... Я шам...

Как показалось девочке, голосок этот по определению не мог принадлежать страшному существу, и только это заставило ее открыть глаза.

Алла увидела самого странного коротышку, какого могла себе только вообразить, и который пытался просунуть свою большую голову в щель между рамой и приоткрывшейся створкой. Он был очень похож на того человечка, которого она нарисовала. Как будто сошел с листка. Вот только нельзя было сравнить оригинал и рисунок, потому что последний странным образом растворился в воздухе вместе с листком. И будто вместо него возник «настоящий» человечек.

Девочка сразу отбросила желание вытащить телефон из-под подушки и сфотографировать невероятного коротышку. Теперь она боялась спугнуть его неосторожным движением.

А человечек, действительно, смешной и нескладный. У него была большая, круглая голова, белая и лысая, заляпанная кляксами черных пятен. Целиком пролезть в подвал мешали огромные, такие же заляпанные, в пятнах, уши. В этот момент кто-то другой, с той стороны, кого еще не было видно, решил втянуть человечка обратно, но вышло только хуже, поскольку одно ухо его все же пролезло, а теперь не давало вернуться назад. Человечек захныкал и потребовал от того, кто тянул:

— Я шам, пусти, я шам спьявьюсь. Ай, ухи, ухи мои! — смешно шепелявя, тихонько возмущался он, шмыгая носом и отирая его грязной маленькой рукой.

— Не справишься, я тебя знаю, — ответил голосок невидимого пока еще другого существа. Этот голосок звучал чуть пониже, но все равно казался таким же мультяшным.

Наконец, круглоголовому человечку удалось еще немного приоткрыть окошко-дверь, чтобы освободиться, при этом заржавевшие петли скрипнули так громко, что грозили разбудить всех, кто находился в подвале.

Но проснулся один Борька, он спал на соседней раскладушке. Мальчик потер заспанные глаза и приподнялся, еще не понимая, почему Алла не спит. И почему выглядит такой встревоженной.

— Тс-с-с! — девочка приложила палец к губам и взглядом показала туда, куда, казалось бы, ему смотреть вовсе нежелательно.

Заскрипели пружины раскладушки, когда мальчик повернулся.

Увлеченный борьбой с дверцей-окошком, круглый человечек, заслышав шум, только теперь посмотрел в их сторону. Глаза его испуганно увеличились.

— Чиавек! — тихонько заверещал он, и тут же голова его, безо всяких усилий, нырнула обратно.

Взамен показалась голова другого коротышки. Если у первого она напоминала тыкву, то у этого — длинный кабачок с соседней грядки, но с такими же большими ушами и такими же черными пятнами грязи на белой голове. Этот человечек тоже был лысым, однако на голову его была нахлобучена маленькая кепка с несоразмерно длинным козырьком, непонятно каким образом державшаяся на макушке. Он долго хлопал круглыми глазками, разглядывая удивленную Аллу. Казалось, длинноголовый человечек был изумлен в не меньшей степени, чем она.

— И правда, человек! — пропищал он. — Кажется, это девочка.

— Фефочка? — послышался за дверцей голос первого человечка.

Теперь они оба мешали друг другу, когда круглоголовый попытался высунуться снова, пихая собрата. Окошко открылось еще сильнее, и оба наверняка бы выпали, но ржавая петля больше не поддавалась.

— Дейстительно, фефочка, — подтвердил круглоголовый.

Он посмотрел на Борьку, который, вытянувшись, застыл на раскладушке, открыв от удивления рот.

— И майцик. Фефочка и майцик.

— Девочка и мальчик, — согласился длинноголовый в кепке, продолжая хлопать глазками. — Это знак! Не иначе!

Они будто были поражены сим фактом.

— Вы кто? — наконец, осмелилась спросить, Алла. Она уже забыла о том, что сама нарисовала круглоголового человечка. Казалось, он существовал всегда — а она только лишь подумала о нем, когда попыталась представить, перед тем, как изобразить на бумаге.

— Я — Нуль! — гордо сказал круглоголовый.

— Я — Нуль! — не менее гордо произнес длинноголовый.