Alma Matrix или Служение игумена Траяна

– Вот он, господа, вот он, Гайда! Великий и недосягаемый! – Миша вышел из комнаты редактора с листком в руке.

– У нас тут что-то произошло, пока меня не было? – Макс опрокинул чайник в чашку, схватил пригоршню булок и пристроился на диване рядом со Сковородой.

– Пока тебя не было, Гайда взялся придумать с нуля русскую литературу.

– Я сказал, – Гайда был жутко собой доволен, – я сказал, что смогу придумать строчку, которую раньше уже придумал кто-то из классиков.

– Да ты их наизусть должен знать тысячами, – Макс засовывал булочки в рот целиком.

– Нет-нет, были условия. Во-первых, стихи не в счет. Во-вторых, это парни задают мне узкую тему, а я уже пишу одно предложение на эту тему, типа прозой. А потом проверяем в интернете.

– Ну?

– Тема была «Весенний дождь». Вот мое предложение, – Гайда уставился на листок и торжественно прочел: – В сумерках за окном прошумел легкий майский дождь.

– Ого, – Настоящий одобрительно покачал головой.

– Неплохо, – оценил Варицкий.

– Вполне, – сказал Сковорода и сел за компьютер. – В сумерках за окном прошумел легкий майский дождь, да?

– Ага.

Сковорода нажал на ввод и удивленно уставился на монитор.

– Чего там? А?

– … Бунин.

– Что? – парни все разом кинулись к компьютеру, сшибая друг друга.

Сковорода уже нажал на ссылку, и теперь на экране высвечивалась фотография худенького Бунина, а справа была надпись «Русская классическая литература. Иван Алексеевич Бунин». Чуть ниже значилось – «Тёмные аллеи. 3. Пароход «Саратов». А еще ниже – «В сумерки прошумел за окнами короткий майский дождь. Рябой денщик, пивший в кухне при свете жестяной лампочки чай, посмотрел на часы, стучавшие на стене…»

Больше всех поражен был сам Гайда. Парни хлопали его по плечам и вопили что-то, а он стоял и читал, и читал.

– Настоящий, – наконец сказал он, – помнишь, ты утверждал, что научился мыслить в контексте святоотеческого предания?

– Хочешь сказать, что научился мыслить в контексте русской классики?

– Ну а ты посмотри на это, – Гайда тыкал пальцем в экран. – Если бы вы меня не отвлекали, я бы и дальше написал, про рябого денщика.

– Ладно, ладно, – Варицкий пытался успокоить хохочущих друзей, – у нас не так много времени до вечерних молитв, а нужно обговорить серьезные дела… Всё, хватит, слышите?

Парни собрались в редакции, находящейся над актовым залом Академии, чтобы обсудить идею создания семинарской газеты для внутреннего пользования. Идея эта давно витала в воздухе и передавалась с курса на курс, но так и не была осуществлена. У Семинарии имелся свой журнал, выходивший один раз в два месяца, но это было совсем не то, чего хотелось студентам. Журнал находился под контролем администрации и зачастую использовался в качестве большой цветной визитной карточки, которую давали важным гостям в довесок к прочим подаркам. Студенты не находили ничего близкого в журнале, редко в нем сами печатались и читали его неохотно. Журнал был прилизан, он был вычищен от семинарского духа, все новости в нем были отфильтрованы специально для светских друзей Академии, все статьи дышали официозом. Делали журнал Варицкий, Гайда, Настоящий, Сковорода и Задубицкий, за что себя иногда ненавидели, но не отступались – послушание давало свободу в графике и свободу в общении с дежурными помощниками. «Двадцать четыре часа позора, – говорил всякий раз Варицкий в день выхода журнала, – и у нас снова два месяца независимости и относительного благополучия».

Но теперь им захотелось большего. Им захотелось свободы слова. Большой студенческой газеты только для своих. О семинаристах, для семинаристов и сделанной семинаристами. Название было готово уже несколько лет – «Alma Matrix». Этот шуточный перифраз «Alma Mater – Мать кормящая» Гайда с Настоящим обнаружили в дневниковых записях семинариста XIX века. И если для него перевод был «Кормящая самка-производительница», то друзья увидели тут аллюзии на любимый всей семинарией фильм «Матрица» братьев Вачовски. «Матрица кормящая» – название было готово давно, а теперь представился шанс, который не использовать было нельзя. Сегодня они узнали, что отец Траян на целых сорок дней уезжает в США, устраивать там работу филиала Академии. «Сорок дней – это очень много», – глубокомысленно подвел итог общему собранию Варицкий и на следующее утро побежал к ректору обтекаемыми формулировками просить благословения на очередную студенческую инициативу.

Владыка неожиданно заявил, что хотел вызвать Варицкого сам. Оказывается, он уже давно задумывался о том, кто будет делать Академический журнал, когда нынешний четвертый курс станет пятым и будет занят дипломными работами. Варицкий уверил, что нынешняя редакция справится, несмотря на дипломы. «Все-таки, Дмитрий, – возразил ректор, – вы бы набрали новую команду и обучили бы их всему заранее. Сейчас качество журнала на очень высоком уровне, и я хочу, чтобы этот уровень поддерживался и впредь. Пусть они сделают пилотный номер этой вашей новой газеты, как раз всё узнают, а если наломают дров, то нестрашно. Это ведь только проба». Варицкий попытался было возражать, что с учениками будет очень долго, но ректор спросил, куда он торопится, и пришлось соглашаться. Не рассказывать же про отца Траяна, что у них всего сорок дней на весь проект, пока он в командировке. В понедельник перед ужином парни развесили объявления о наборе сотрудников в новую газету.

Во вторник Настоящий лежал на диване в редакции и делал вид, что он ни при чем. Приходящие студенты семинарии и студентки Регентской школы пытались заговорить с ним, но быстро понимали, что это бесполезно, замолкали и молча садились за стол, не зная, чем себя занять. При появлении нового лица Настоящий закатывал глаза и шумно выдыхал – ему поручили встретить желающих стать журналистами в создаваемой газете, и для него было мукой видеть столь жалкую смену. Настоящий считал, что проект уже провалился. Они не успеют создать пилот «Alma Matrix», попутно набирая новеньких и обучая их журналистике. Приедет Траян, все разнюхает и зарубит на корню, представив Владыке затею в самом невыгодном свете… Наконец в редакцию пришли Варицкий и Гайда.

– Двенадцать, – сосчитал новичков Гайда. – Отлично. Привет, дамы и господа. Все вы слышали, что у нас будет новая внутрисеминарская газета. Все вы хотите попробовать себя в этом деле. Молодцы! Но никто из вас не знает, что именно вы и будете новой редакцией новой газеты. Не мы. Мы научим вас и отойдем в сторону. Таково условие ректора, – картинно вздохнул Гайда, – он хочет, чтобы мы продолжали заниматься журналом. У нас есть месяц, чтобы научить вас, у вас есть месяц, чтобы научиться. После первого выпуска вы будете делать все сами. Нельзя сказать, что мы очень этому рады, но уж как есть. Начнем?

Двенадцать новичков не знали, что ответить на это предложение и продолжали молчать. Гайда вопросительно глянул на Настоящего, тот пожал плечами и махнул рукой. Мол, делайте с ними, что хотите. Гайда решил, что отступать некуда:

– Вот, – он указал на Варицкого, – наш главный редактор, Дмитрий Варицкий. Он сейчас расскажет вам, что такое журналистика.

– Журналистика, – Дима аккуратно опустил на стол перед слушателями кипу церковных газет и журналов, – журналистика – древнейшая профессия. И наряду с другими древнейшими профессиями она плохо поддается воцерковлению. Но что не удалось сделать вашим предшественникам, удастся сделать вам. Это, – он расправил в руках газету, на первой полосе которой был изображен крестный ход вокруг большого собора, – это не журналистика. – Дима толстым красным маркером медленно перечеркнул первую полосу накрест и отложил газету в сторону.

Настоящий с Гайдой схватили газету со стола и с остервенелой сосредоточенностью стали рвать ее в клочья.

– Это, – Дима, на лице которого не дрогнул ни один мускул, взял журнал, – не журналистика, – и также спокойно поставив на нем крест, отложил журнал в сторону.

Истерика за спиной Варицкого нарастала. Новички ошарашено смотрели на то, как главный редактор методично, совершенно спокойно и почти без эмоций перечеркивал лучшие образцы церковных печатных СМИ, постоянно приговаривая, что «это – не журналистика», а Гайда с Настоящим делали из топовых православных газет и журналов конфетти.