Альманах «Российский колокол». «Новые писатели России». Литературная премия М. Ю. Лермонтова. Выпуск №4

Запах чистого белоснежного белья вызвал у нее дрожь. Мертвая тишина пугала ее. Не было привычного шепота, суеты и скрипа заржавевшей кровати. Гостья привычно качалась, сидя на большой широкой постели. Целая палитра разнообразных чувств волной захлестнула ее! Громкий отчаянный плач пронзил тишину! Нина Ивановна, немного шокированная поведением своей воспитанницы, сидела рядом, пыталась ее обнять. Как раненный зверь, вырывалась Шабалкина из теплых, материнских рук, глотая горькие слезы, кричала: «Не могу я здесь больше! Не могу!» Напоив сироту чаем с успокаивающей микстурой, Нина Ивановна не спала. «Бедняжка!» – думала женщина.

В понедельник откровение Нины Ивановны стало предметом обсуждения. Говорили все, особенно врачи в медпункте.

Острая боль пронзила меня. Вернуться в постель не могла – не пускали. Сколько так пролежала? Не помню, полчаса, может час.

Вдруг послышались твердые, быстрые шаги. Все бросились по койкам врассыпную. Полоса света стремительно расширилась, обняла и, казалось, согрела меня. Уборщица включила свет. Он на миг ослепил.

– Да батюшки, да ты что! О Господи! Кто ж тебя так? Сволочи!

На следующий день, помню, было воскресенье с острой болью в животе меня увезли на «скорой». Поликлиника находилась от нас недалеко – через дорогу. Новый декабрьский день девяностого года встречала в больничной палате. Открыла глаза. Желтые стены больничной палаты мрачно смотрели на меня. Белый халат. Молодая женщина приятной внешности склонилась надо мной. Странный разговор: родить сможет или не сможет. Недоумевала, как связаны острая боль внизу живота и роды. Как потом выяснилось, цистит.

Этот день Анька Шабалкина не выходила из палаты, не слезала с постели. Целый день она сидела и плакала. Первый раз на людях плакала навзрыд. Окружающие шокировали ее слезы: староста раскололась. Ее ничуть не удивило, что эти убогие, эти маменькины дочки все свалят на нее и припомнят все-все-все обиды. Иного она от них не ожидала, но воспитатели!.. Если они воспитатели, они же должны были понять, что кто-то должен был приучить этих убогих к порядку, кто-то должен научить их, как сделать так, чтобы тебя любили. Она их учила, и даже любила – тех, что были послушными…

Сколько дней провела в стенах больницы, не помню. Все они были долгими и скучными, как очередь в магазине. Врачи и больные словно призраки слонялись по темному коридору. Я плакала день и ночь. Опасаясь за мой рассудок, врачи кололи снотворное. После укола куда-то «улетала». Сколько времени умещалось в провалы памяти – дни или часы?..

Отец приехал на машине, забирать домой на зимние каникулы. Его не пустили. Через маленькое окошечко в железной двери я первый раз увидели его слезы! Два года прошло с тех пор, как папы не стало. Царство ему Небесное! Слезы мужчины всегда трогают до глубины души! С опаской оглядываясь по сторонам, я тихо сказала:

– Не плачь! Лучше забери меня отсюда! От противных уколов голова трещит!

Отец, ощущая на губах, дрожащих от холода, солоноватый вкус собственных слез, прошептал:

– Лапочка моя! Я вытащу тебя из этого кошмара!

Через полчаса после очередного укола сидела в теплой машине, на заднем сиденье. Папа взял меня под расписку домой. И тихо падал пушистый белый снег, укрывая крыши лечебных корпусов. Меня провожали яркие новогодние огни небольшого городка. Серебряный лунный свет освещал ночную дорогу.

Последнее дежурство

В юности было у меня увлечение – собирать интересные истории в газетах. Вырезки из журналов и газет лежали в отдельной белой папке. В студенческие годы мы продали в небольшом поселке двухкомнатную квартиру и переехали в частный дом, который постепенно достраивали. Папка с историями, к сожалению, потерялась, но некоторые истории мне особенно запомнились своим необычным сюжетом и концом. Одной такой историей мне, дорогие читатели, хочется с вами поделиться.

Конец ознакомительного фрагмента.