Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск им. Велимира Хлебникова. Выпуск третий

Она хотела ещё что-то сказать, но относительная тишина, установившаяся в ночном вагоне, была нарушена какой-то вознёй. В проходе возник мужской силуэт. Не обращая внимания на узлы, чемоданы и ноги пассажиров, мужчина пробрался внутрь. Бесцеремонно прижав к стенке сидевшую у окна на противоположной полке женщину, он втиснулся рядом с ней. Женщина пыталась протестовать, но наглый тип ткнул её в плечо:

– Заткнись, толстуха!

И принялся бесцеремонно разглядывать Михаэля и Клаву. Увидев в руках Михаэля корзинку с едой, новоявленный сосед осклабился:

– Эй, рыжий! А много не будет? Поделился бы по-христиански.

– Это с тобой-то делиться? – ответила за Михаэля Клава. – Ты и так с центнер весом. Обойдёшься, не похудеешь.

Нахал и в самом деле был таких размеров, что не мог вместиться полностью и сидел полубоком.

– Да уж покрепче твоего шпингалета. А с этим делом у него как? Помощь не нужна? А то я завсегда готовый.

– Ты бы лучше на фронте себя показал! – вспыхнула Клава. – Там люди головы кладут, а такой матёрый детина в тылу ошивается!

– А у меня от войны освобождение. Я по здоровью к армии непригодный, – ухмыльнулся непрошеный собеседник. – Ну так как? Хочешь фартового мужика? У тебя таких точно не было. – И, перегнувшись, положил ладонь на колено Клавы. Михаэля он игнорировал, как видно, сразу решив, что тот неопасен.

Дело принимало плохой оборот. Требовалось что-то предпринимать, но Михаэль не решался. Ему легче было вместе со всеми идти в бой, чем оказаться со злом один на один. Он и боксом стал заниматься из-за того, что не хватало ему уверенности в себе. Клаве удалось сбросить ёрзавшую по колену ладонь, но негодяй навис над ней, пытаясь поцеловать в губы. Вокруг реагировали по-разному. Одни возмущались, другие делали вид, что происходящее их не касается. Мужчина на верхней полке даже отвернулся к стене, всем видом давая понять, чтобы на него не рассчитывали. Михаэль понял: если он сейчас, сию минуту не вмешается, в нём разочаруется не только Клава, но и сам он будет презирать и ненавидеть себя. Только не тянуть. Как говорил Юрис в Эстонии: «Прикладом действуй, штыком, да хоть палкой». Главное – действовать.

Палки под рукой не было, но ненавистный живот был перед глазами. От удара в солнечное сплетение здоровяк переломился, хватая ртом воздух, а Михаэль, схватив за руку Клаву, бросился в проход, спотыкаясь и задевая людей. За спиной они слышали голос, обещавший, сквозь матерную брань, оторвать Михаэлю ноги. Неожиданно поезд замедлил ход. Показалась большая станция, и Клава с Михаэлем выскочили на перрон. Выскочил и преследователь и бросился за ними. Обернувшись, Клава увидела в его руке нож и закричала:

– Помогите! Милиция!

Человек с ножом настигал, но милиционер уже бежал к ним, на ходу расстёгивая кобуру. Преследователь остановился, изображая страх, а сам сжимал нож, лезвие которого прятал в рукаве пиджака. Это видели Михаэль и Клава, но не видел молодой неопытный милиционер. Выстрелив в воздух, он подбежал к бандиту и почти сразу же упал на спину, широко раскинув руки. Вокруг не было никого. Все теснившиеся на перроне люди бросились к подошедшему поезду, надеясь попасть в вагоны. Убийца рванулся в противоположную сторону, но оттуда уже бежали на выстрел солдаты военного патруля во главе с офицером. Михаэль увидел летящий в его сторону предмет, но лишь тогда всё понял, когда начальник патруля подобрал лежавший у его ног окровавленный нож. Бандит, как ни в чём не бывало кивнув на Михаэля, прокричал офицеру:

– Товарищ лейтенант! Это он убил!

В ту же секунду патруль скрутил растерявшегося от неожиданности Михаэля. Клава ахнула.

– А вы кто будете, девушка? – спросил лейтенант. – Вы что, были с ним?

– Да не убивал он, товарищ офицер! – закричала Клава. – У него и ножа-то не было! Вот этот убил, здоровый. А нож подбросил. Он бандит.

Но державшийся уверенно и спокойно убийца только рассмеялся:

– Да врёт она, дура малохольная. Этот рыжий её охмурил. Он вообще нерусский. Вы бы документы его липовые проверили. Заслали его к нам, не иначе…

– Проверим, – пообещал лейтенант, – и твои заодно. Ведите их в отделение.

Старший лейтенант милиции Рагозин находился в должности две недели. Оставшись хромым после ранения в ногу под Лугой, он был комиссован и прямо из госпиталя направлен на узловую станцию начальником милиции. Людей не хватало, времени на их подготовку не было, и бывший строевик-пехотинец очень смутно представлял себе, что и как он должен делать. В распоряжении Рагозина находились двое: старшина Иван Иванович, солидный пятидесятилетний мужчина, единственный кадровый милиционер, и молоденький сержант, полчаса тому назад убитый таким же, как он, молодым, но подозрительным типом в солдатской форме по имени Михаэль Гольдштейн. Так было обозначено в документах.

В том, что убил именно Гольдштейн, Рагозин сомневался мало. Воевал он в стрелковом корпусе, сформированном из подразделений довоенной латвийской армии, а попал туда Рагозин потому, что большинство солдат и офицеров корпуса – латышей дезертировали. Он ничего не знал ни о Рабочей гвардии, ни о латышских добровольцах в Эстонии, но был уверен, что латышам доверять нельзя. А парень – латыш. Вот и убил. Что тут неясного?

– По законам военного времени мы тебя без суда расстреляем, – без злобы, но твёрдо сказал старший лейтенант, – и разбираться не станем. Не до разборок сейчас. У тебя что написано? Гольдштейн Михаэль, боец латышского стрелкового полка. А на самом деле какой ты боец? Ты – латышский фашист, убивший советского милиционера. Повидал я ваших на фронте. Враги. На моих глазах целый корпус дезертировал.

– Но ведь я не латыш, – дрожащим голосом стал оправдываться Михаэль, понимая, что расстрел на месте – не шутка и что начальник именно так и поступит, – я еврей. Только родился в Латвии. Зачем мне милиционера убивать? Нас самих фашисты убивают…

– Вот-вот. Родился в Латвии – значит, своим помогаешь, – никак не отреагировав на еврейское происхождение Михаэля и не дослушав, сказал Рагозин. – Пробираешься в советский тыл. Зачем? Для диверсии?

– Там же сказано, в документах: после ранения направляется в Горький, в формируемую Латышскую дивизию.

– Товарищ милиционер, – вмешалась находившаяся в комнате Клава, – да говорю же я вам: не убивал он! Тот бандюга убил. Я всё видела. Вы лучше его проверьте.

– Им старшина занимается. Тебя саму ещё не проверили.

– Но он же гнался за нами.

– Потому и гнался, что дружка твоего заподозрил. Значит, так, гражданка. Разговаривать с тобой некогда. Вот тебе бумага – и пиши всё, как было. Ну что там, Иван Иванович? – спросил Рагозин входившего старшину. – Выяснил?

– Да вроде как в порядке бумаги, только, сдаётся, это лицо я уже где-то видел. А где – не припомню пока.

– Да и неважно, – отмахнулся Рагозин. – Ну что, давай и того мужика сюда. Пора закрывать эту тему. По-моему, всё понятно. Николай к сопляку этому, солдатом переодетому, побежал. Думал, что свой, что помощь нужна. А тот его коварно – ножом.

– Товарищ начальник, – подняла голову Клава, – ведь он, милиционер ваш, не к нам бежал, а прямо к смерти своей, к гаду этому. – И Клава показала на появившегося в сопровождении старшины лоснящегося мордоворота. – Он ко мне приставал в поезде, а Михаил заступился. Что же вы, советская милиция? Хотите казнить невинного? Разберитесь сначала.