Алмаз «Шах» (сборник)

— Ничего, — успокоил Галин. — Стартовый рывок выдержишь. Поскучай, у нас еще полчаса.

Он вернулся к люку и, используя его как промежуточную ступеньку, взобрался на верхушку «Тетры». Намертво вцепился всеми манипуляторами за основание кронштейна.

— Гал, ты где?

— На месте я, на месте, — спохватился Галин. — Не жарко?

— Чуть больше трехсот Кельвинов.

— В полете будет прохладнее.

К вечеру поверхность Венеры остыла, линия горизонта отодвинулась метров на триста. Стало намного темнее. Базальтовые плиты различались только вблизи, дальше они сливались в сплошную угольно-черную массу. Небо казалось низким и темно-коричневым. В атмосфере никакого движения.

— Гал, — опять позвал Ломов.

— Ну?

— Справа между плитами что-то струится. Как будто язычки пламени. Может, посмотреть?..

— Я тебе посмотрю! — рассердился Галин, но тут же сменил тон. — Микель, прошу тебя, никаких эксцессов. Вспомни Блейка.

— Понял.

— То-то же… — Галин посмотрел на часы. — Так, теперь блокируй манипуляторы. Сделал?

— Да.

— До старта одна минута… Ухватись руками за пояс комбинезона, а то разобьешь что-нибудь.

— Уже.

— Тридцать секунд… Десять… Сожми зубы, напряги мышцы… Пять… три… Внима-а-ание… Ноль!

Глухо громыхнул отстрел. Галина мотнуло лицом на обзорный экран. На секунду он потерял сознание, но тут же вскочил на ноги. Как его угораздило сорваться? С такой удобной развилки — лицом в жесткую траву. Теперь оправдывайся… Галин смущенно поднял глаза. Ломоносов уже стоял перед ним, широко расставив ноги и засунув кулаки в карманы китайского халата. Насмешливо прищурился:

— За яблочками рановато вроде, господин разбойник?

— Михайло Васильевич! — Галин истово прижал руки к груди. — Не со злым умыслом пришел к вам. Хотел посмотреть, как вы наблюдаете явление Венеры на Солнце.

— А ты почем знаешь? — Ломоносов нахмурился. — Кто таков?

— Меня зовут Галим Галин. Я планетолог, исследователь планет, значит.

— Образ у тебя скуластый… Татарин, что ли?

— Татарин и есть.

Неожиданно для самого себя Галин перекрестился.

Ломоносов покривил губы в усмешке.

— И как же ты планеты исследуешь?

— Ну… летаю на них. Камни собираю, изучаю.

— На чем летаешь? На палочке верхом?

— Корабли построили, Михаил Васильевич. Планетолеты называются. Мы же ваши потомки, после вас двести пятьдесят лет минуло.

— Это как же?

— Представьте, что время — это бесконечная дорога, по которой идут люди. Кто-то впереди, кто-то сзади. Другими словами, кто-то сегодня, а кто-то вчера. Я пришел к вам из завтра.

Ломоносов впился в Галина взглядом голубых глаз. Долго молчал, мучительно морща переносицу. Спросил шепотом:

— Из завтра?.. Тогда скажи: сколь много мне жить осталось?

— Что вы, Михаил Васильевич! Вы бессмертны! Наши дети изучают закон Ломоносова, смотрят в ночезрительную трубу и телескоп вашей системы. Горы на Венере по вашим словам названы…

Глаза больного профессора потеплели.

— Стало быть, помнят потомки?.. Ну спасибо тебе, господин Галин, утешил. А то бьюсь, бьюсь, как белуга о сеть. Помощников знатных не хватает, кругом немчура… Вот скажи…

— Гал! — донеслось из-за высокого забора. — Гал! Что с тобой?

— Тебя, что ль, кличут?

— Это Ломов, мой спутник. Наверное, что-то случилось.

— Пойди, больно голос жалобный.

Галин торопливо побежал к забору. Остановился.

— Михайло Васильич, вы и вправду «Илиаду» читали?

— Читал. — Ломоносов улыбнулся. — Гомера и Марциала весьма высоко ставлю. Еще приходи, веселый господин Галин!

— Приду!

— Гал! — кричал Ломов. — Гал, тревога! Вокруг тебя «осы». Гал, почему молчишь?

— Сейчас, сейчас. — Галин перемахнул через забор, огляделся. У него саднило щеку, из носа текла кровь. Обзорный экран был пуст, Ломова не видно. — Миша, ты где?

— Гал! — отчаянно закричал Ломов. — Включай ультразвук!

Галин, не думая, ударил ладонью по выступающей красной кнопке. От торжествующего вопля Ломова едва не заложило уши.

— Ага-а-а! Как рукой смело!.. Разлетелись, голубчики!.. Крой их дальше!.. Не нра-а-авится?

Гал поморщился. Ему никак не удавалось вставить хоть одно слово. Похоже, Ломов был на грани истерики.

— Тихо! — гаркнул Галин прямо в микрофон. Ломов, оглушенный акустическим ударом, смолк. Галин ласково продолжал: — Миша, успокойся, Миша, возьми себя в руки, Миша…

— Что ж ты молчал? — Ломов едва не всхлипывал. — Зову, зову, а ты молчишь…

— Ударился головой, слегка оглушило.

— Слегка?! Ты не откликался почти полчаса…

— Ну, успокойся и расскажи.

— От перегрузки у меня удлинились надруки. — Ломов со всхлипом втянул воздух. — Ты был выше, потом мы поменялись местами… Тебя закрывал шар. Откуда ни возьмись «осы». Кружат надо мной. Ударил ультразвуком. Их отнесло в твою сторону. Вижу: облетели шар, сели. Кричу не переставая. Они уже образовали кружок… Наконец ты отозвался… — Ломов захлебнулся мелким смехом. — Понимаешь… Хи-хи-хи… Их как метлой смело!.. Даже чешуя встопорщилась… Аха-ха-ха… Я видел их удивленные рожи!.. Охо-хо-хо…

Ломов булькал и клокотал, как кипящий чайник. Галин молчал. Он чувствовал, что лицо расплылось в идиотской ухмылке. Тело словно ватой набито.

— Послушай, — сказал вдруг Ломов нормальным голосом. — А ведь ультразвук действует на «ос». Я был прав.

— Ты молодец.

— Это Галилей молодец. И ты тоже. Не пойму, ты такой реалист — и поверил в сон. Не ожидал… Скажи честно: почему ты взял ультразвуковые генераторы?

— Ну… — Галин замялся. — Во-первых, чтобы ободрить тебя, я взял бы и черта на поводке…

— А во-вторых?

— Я сам видел сон, — сказал Галин.

6. ТОНКОЕ, КАК ВОЛОС, СИЯНИЕ

Двадцать лет назад на Васильевском острове едва ли набиралось пять каменных домов. Кунсткамера, трехэтажное здание 12 коллегий, дворец Меншикова — и обчелся. Все прочее было одноэтажно и деревянно. Остров сплошь порос дремучим лесом, сквозь который от Малой Невы к низкому морскому берегу был прорублен Большой проспект. Здесь-то и любил бродить, вдыхая прохладный сырой воздух, новоиспеченный адъюнкт Михайло Ломоносов.