Алмазная маска

Изображение дождливого утра, болотистой равнины, застывшее на экране дисплея, неожиданно дрогнуло. На находящуюся в рубке Доротею плеснула волна — аппарат погрузился в воды залива Вайндлестроу.

Смену изображений на экране дисплея Доротея отмечала краешком сознания, она по-прежнему во все глаза смотрела на хрустальный сосуд.

— Твое физическое тело, — наконец вымолвила она, — ни капельки не внушает отвращения.

В рубке сам по себе раздался добродушный смех.

— Надеюсь, что так. В детстве, когда я обнаружил, какую удивительно злую шутку сыграла со мной природа — в смысле мутаций — я много дров наломал. В какие только обличия не превращался — даже котом разгуливал. Потом Марк и дядя Роги объяснили мне, что к чему. Что не стоит дразнить людей, что надо беречь мой дар и не использовать его для наживания врагов, тем более для пробуждения в окружающих самых древних и темных инстинктов. Ну, насчет колдунов, чудищ, злых духов и тому подобной ерунды… Вот такая философия.

— Ты испытываешь боль, когда освобождаешься от тела?

— Нет. Я же сам создал свое тело, сам регулирую ощущения.

— И твой голос?

— Всего лишь колебания молекул, которые я привожу в движение посредством сокрушительной силы. Когда я принимаю телесную форму, то обычно создаю речевой аппарат и легкие — это придает голосу натуральный тембр. Частично леплю что-то напоминающее пищеварительный тракт, иначе как общаться с людьми за столом. Случается мне и мужской туалет посещать по, так сказать, социальным причинам. Вы же знаете, что представляют из себя мужчины Братство фанфаронов!

Она рассмеялась и невольно отвела взгляд в сторону.

Экран быстро темнел. Машина устремилась ко дну под углом в шестьдесят градусов, однако члены экипажа не ощущали падения.

— Включить пронзающий луч, задействовать защитное сигма-поле. — В рубке раздался механический голос электронного мозга, управляющего машиной.

— Заткнись, — коротко ответил Джек. — Занимайся своим делом. Когда прибудем на место, сообщишь. Не надо беспокоить нас по пустякам. Понял?

— Принято, — ответил динамик. Голос прозвучал куда тише, в нем послышались нотки уязвленного самолюбия.

Доротея улыбнулась.

— Что поделать, — отозвался Джек — Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на пререкания с машинами по всякому поводу и без.

— Правильно… Только я считала, что все члены семьи Ремилардов бессмертны.

— Исключая меня. Мутация, которая со мной случилась, перемешала всю генную цепочку. У меня есть предел — что-то около тридцати лет. Ну, может, чуть больше.

Ее лицо было непроницаемо.

— А регенерирующий автоклав не может помочь тебе?

— Он рассчитан на обычное человеческое тело. А я ненормален. Не думай об этом, Алмазик. Я еще попыхчу на этой земле, прежде чем со славой кану в небытие. Так что насчет сегодняшнего испытания не беспокойся. Сдюжим!..

Она кивнула и преувеличенно внимательно принялась изучать данные, появляющиеся на шкалах приборов и маленьких экранах. На главном мониторе висело изображение чернильной тьмы, по которой изредка пробегали серые пятна. Буровой самодвижущийся аппарат мог подсветить свой путь, но прохождение слоев литосферы никого, кроме специалистов-геологов, не могло заинтересовать.

— Думаю, сейчас самое время попрактиковаться в создании нашего диаконцерта, — предложила Доротея без всякого энтузиазма.

— Да, время еще есть. До магматической полости нам спускаться более шести часов. Я бы хотел сказать тебе кое-что… Если ты не возражаешь…

— Нет, конечно. Но… Если ты не сочтешь меня слишком назойливой… Я бы хотела побольше узнать о твоей жизни. Из бесед с дядей Роги я знаю, как ты родился. Не совсем обычным образом… Однако о многом он умолчал. Вероятно, он решил, что, если я узнаю о твоей тайне, это вызовет у меня отвращение.

— Ну и?..

— Удивительно, но это не так.

— А ты сильно рассердилась на меня, когда я пытался наладить с тобой дальнодействуюшую связь? Прошу простить…

— Я решила, что ты собираешься заманить меня в ловушку и открыть всем, что я — оперант. В ту пору это значило, что меня увезут с Каледонии. Поэтому и скрывала свои способности. Сколько могла…

— Я был просто бестактный идиот. Я слишком быстро взрослел — то есть поглощал знания, а так, в сущности, оставался ребенком, да еще избалованным, постоянно привлекающим внимание родни. Если бы не дядя Роги, я бы еще долго ходил задрав нос.

— Он объяснил мне, что ты ищешь бесед со мной, потому что одинок.

Невидимый разум коротко, сухо рассмеялся.

— Знаешь, встречаются древние старики, которые сами не знают, что несут. Я люблю дядю Роги, но иногда он становится невыносимо болтлив.

— Зачем стыдиться одиночества? Или скрывать его. Это вполне обычное состояние…

— Убеждаешь, что я не монстр и тоже способен испытывать чувства? Спасибо.

— Я рада, что ты ничего не скрываешь. И даже смеешься. — Она повернулась в сторону кристаллического хранилища, с улыбкой глянула прямо в его середину. — Это говорит о твоем психическом здоровье.

— Может быть. Я никогда не позволял хандре, всяким сопливым слабостям взять над собой верх. Так же, как и ты… Насколько я знаю.

— Я просто привыкла держать себя в руках. Единственный человек, память о котором не дает мне покоя, — это моя мама.

Она начала рассказывать Джеку о своей матери.

Позже, задумываясь о неожиданно накатившей на нее откровенности, Доротея сначала решила, что Джек незримо надавил на ее сознание, заставил раскрыться. Сердце не хотело этому верить, да и зачем вообще брать в расчет такое пошлое объяснение. В ту минуту ее потянуло исповедаться совсем по другой причине, простой, незамысловатой. Потому что Джек слушал. Ему было интересно… Память о детских годах камнем висела на шее, и не было другого способа избавиться от гнетущего груза, как рассказать другому человеку о том, что испытала она тогда на острове Айлей. Кто, кроме Джека, мог понять ее? Только он мог оценить, что она вынесла, разрываясь между любовью к матери и бабушке и желанием постоять за себя.

Она рассказала ему все — и об убийстве матери, дяди Роби и тети Ровен, и о таинственном ангеле, помогавшем ей советами… О том, как один за другим открывала сундучки с разноцветными могучими силами. Поведала о Фурии и Гидре…

Замолчав, она на мгновение почувствовала ужас от содеянного и страшное облегчение.

— Не знаю, почему я все тебе выложила, — призналась она. — Это не в моих правилах.

— Мне так хотелось побольше узнать о тебе. Все-все, что ты любишь и что не любишь. О чем мечтаешь и даже чего боишься…

Она одарила хрустальный сосуд долгим изучающим взглядом.

— Я открою, чего боюсь больше всего на свете. Я боюсь бесчеловечного мутанта, который насильно заставил меня открыть душу.

— Клянусь, у меня и в мыслях этого не было! В доказательство позволь поведать тебе историю, касающуюся некоего маленького детского разумишки, который вдруг обнаружил, что у него нет ни рук, ни ног, ни головы, ни слез, ни смеха, ни соплей… Ну, ничего, что было у других детей.

Доротея молча поднялась и заварила себе кофе. Потом она вернулась на прежнее место. Джек выплыл из хрустального дома и тончайшим, просвечивающим серебристым облачком расплылся над пультом управления. Он рассказал о своем рождении, о детстве. Голос его звучал ровно, временами даже весело и едко, и от этих смешинок у Доротеи слезы выступили…