Алмазная нелюбовь

– Как скажешь, – папаша мерзко кривит губы, и я отвожу взгляд. Пальцы Вита незаметно поглаживают мою шею, и это, как ни странно, немного успокаивает. Я рада, что он рядом. – Как ты знаешь, у Анджея вышла новая коллекция. Мы поразмыслили и решили, что промо-фотосессию и показ можно сделать в свадебном стиле. А ты так удачно как раз выходишь замуж. Это будет идеальная реклама: и для коллекции, и для вашей свадьбы, на которую мы пригласим всех самых влиятельных людей...

– Я не буду лицом твоей новой коллекции, – отрезаю я, не дав ему договорить. – Мне хватает фарса со свадьбой. Катись к черту, папочка.

– О чем ты вообще говоришь, – этот человек явно не понимает, что я ему больше не принадлежу. Может, я по-прежнему невольница, но теперь я не в его клетке. – Ты всегда...

– Нет, – повторяю я. – Больше нет.

– Марина!

– Твоим последним приказом было заставить меня выйти замуж. Теперь я тебе не принадлежу. Теперь я принадлежу своему мужу.

Готова поспорить, от такого заявления у Вита в штанах вздрагивает и напрягается мужская плоть, но он не подает виду, лишь крепче сжимая мою шею и вторя моему решению:

– Если Марина против – думаю, мы можем идти, – с этими словами он поднимается с дивана и протягивает мне руку. Я встаю следом.

Но тут папаша просто взрывается: вскакивает с места, принимаясь размахивать руками и брызгать слюной.

– Неблагодарная тварь! Я вырастил тебя! Дал тебе все, что нужно! Образование, деньги, дом на берегу моря! Какого хрена ты выпендриваешься?! Думаешь, раз замуж вышла – я теперь над тобой власти не имею?! Да мне стоит только позвонить отцу твоего муженька – и все по-моему будет, ясно?! Тебе ясно, маленькая дрянь?!

Следующие десять секунд пролетают в моем сознании, как одна: Вит задвигает меня за спину, кулаки у него сжимаются, и он со всего размаха ударяет моего папашу в лицо. Тот валится спиной на собственный стол, ножки мебели скрежещут по полу, а Вит хватает меня за руку и тянет прочь из кабинета, в сторону общего коридора и лифта. Вслед нам смотрит ошалевший Кир.

24 глава

Выбежав на улицу, я сразу прячусь за угол: не хочу, чтобы папаша, взирая со своего пятьдесят первого этажа, видел дочь-букашку, покачивающуюся растерянно между башнями-гигантами. Слезы невольно брызжут из глаз, и я не понимаю, что делаю, когда утыкаюсь лицом в плечо Вита и принимаюсь отчаянно рыдать.

Вит несколько секунд молчит и даже не двигается. Наверное, сражается сам с собой: обнять? отпихнуть? утешить? съязвить? Но наконец его руки ложатся на мою спину, закрывая от холодного весеннего ветра, и я еще крепче вжимаюсь в его тело, не переставая плакать.

Боже! Как же так вышло! Как так вышло, что единственным моим утешителем и защитником стал уличный бандит? И как так вышло, что я позволила ему это все: видеть мою боль и мою слабость, обнимать меня плачущую, лечить меня простуженную, подшучивать надо мной, до лихорадочного жара сплавлять свое тело с моим длинными ночами?

Неужели я настолько опустилась? Лишилась гордости? Самоуважения?

Или наоборот, впервые за долгие годы обрела их?

По-крайней мере, я не испытываю перед ним стыда и неловкости. И даже если он – последний негодяй в этом мире, он хотя бы честный негодяй: не будет улыбаться мне в лицо и прятать за спиной нож, как делали многие и многие люди в моей жизни: от псевдо-друзей, сраженных наповал моим богатством, до собственного отца, равнодушного ко всему, кроме своих алмазных месторождений...

– Ну ладно, хватит уже реветь, у меня вся толстовка мокрая, – ворчит Вит. Я поднимаю на него глаза, а он в ответ отводит взгляд. Он снова смущен. Я принимаюсь поспешно вытирать слезы:

– Я в порядке.

– Не обязательно, – он качает головой. – Не обязательно быть в порядке и уж тем более не обязательно мне об этом врать. Просто... ну, мы же врезали ему, так ему и надо, он надолго запомнит эту встречу и в следующий раз подумает десять раз, прежде чем наезжать на тебя со своими приколами.

– Вряд ли, – хмыкаю я. – У него туго с причинно-следственными связями. Но все равно спасибо, – я приподнимаюсь на носочки, чтобы чмокнуть его в уголок губ.

– Не за что. Отплатишь, когда будем дома, – он ухмыляется и сразу как будто расслабляется: шуточки шутить для него проще, чем быть серьезным. Но я не в обиде, у всех своя защитная реакция.

– Он правда может сделать что-нибудь? Повлиять на твоего отца? Приказать ему посадить меня в подвал, например? – я морщусь, припоминая отцовские угрозы, которые тот выбрасывал изо рта, разбрызгивая вокруг, как ядовитая гадюка, свою слюну.

– Да нихрена он не может, – уверяет меня Вит. – Он строит из себя равноправного партнера и грозного босса, но на деле боится моего папашу, как огня. Нечего и думать об этом. Расслабься, киска.

– Не зови меня так, – фыркаю я.

– А как звать? – он ухмыляется. – Детка? Принцесса?

– По имени.

– Нееет, – протягивает мужчина. – Это слишком скучно.

– Тогда я буду звать тебя засранцем.

– Заслуженно, – он кивает, протягивая мне руку для шутливого рукопожатия, и я прячу улыбку, поворачиваясь к нему спиной:

– Надо ехать домой.

– Что, не терпится отплатить мне за мое благородство?

Вместо ответа я быстро ударяю его сзади локтем в живот. Он притворно корчится, рычит, а потом хватает за шею и шепчет в самое ухо, отчего по всему телу разбегаются мурашки:

– А вот за такое можно и по заднице получить...

Папаша не выполняет свою угрозу и не звонит отцу Вита. Вместо этого он находит другой способ повлиять на меня – через Анджея. Тот срывает мой телефон спустя два дня и прерывающимся голосом умоляет:

– Не бросай нас! – и я в очередной раз просто задыхаюсь от ненависти к своему папаше:

– Что он сказал тебе?

– Что если ты не станешь лицом новой коллекции – он уволит меня!

Я пытаюсь успокоить друга:

– Ты его лучший и любимый дизайнер, он не посмеет...

– Он уже уволил Анжелу, – говорит Анджей о своей сестре и главной помощнице в ювелирных делах.

– Твою же мать, – я хватаюсь за голову. Вит, который валяется рядом на кровати и жадно поедает сочное яблоко, смотрит на меня с подозрением, когда я заканчиваю разговор, нетерпеливо спрашивает: