Алое восстание

Вспоминаю слова Танцора и гляжу на свои руки, грубые, изрезанные, обожженные. Они становились нежными от любви Эо. Теперь ее нет, и руки огрубели от ненависти. До хруста сжимаю кулаки, костяшки пальцев белеют, как ледышки.

— Что я должен делать?

10 Ваятель

У нас была соседка, смешливая девчонка лет пятнадцати, мы выросли вместе. Она так любила своего юного мужа, что, когда того обварило в забое и ожог загноился, пошла в Гамму и продала свое тело за антибиотики. Муж ее не был таким сильным. Встав на ноги и узнав обо всем, он прихватил с работы тесак и выпустил покупателю кишки. Дальше понятно. Девочку звали Лана, она была дочерью дядьки Нэрола. Теперь ее нет в живых.

Пока Танцор разбирается с делами, сижу в пентхаусе — так называет их дом Гармони — и смотрю телик. Щелчком пальца гоняю каналы один за другим и все думаю про ту историю… У того типа из Гаммы ведь тоже была семья, он точно так же всю жизнь копался в земле, как и я. Прел в скафандре, толкался в душевой и никогда не видел солнца. Потом получил от щедрот Сообщества пакетик лекарств, и поглядите, что вышло. Вот же хитрые гады, как ловко они разжигают ненависть между нами, по сути братьями. А ведь стоит только нашим прознать об этой краденой роскоши наверху, кланы объединятся. Шахтеры — народ вспыльчивый. На что будет похож их бунт? Думаю, на ту сигарету Даго: гореть будет ярко, но недолго.

Я спрашивал Танцора, почему Сыны Ареса подкинули в трансляцию только запись казни, не лучше ли было показать всем, что творится на поверхности планеты.

— Потому что любой мятеж сейчас подавят за считаные дни, — объяснил он. — Нам придется избрать другой путь. То, что нельзя разрушить снаружи, надо подрывать изнутри. Мы не террористы, наша цель — уничтожить систему.

Когда он сказал, чего хочет, меня разобрал смех. Кто я такой? Пылинка. На одном только Марсе тысяча городов. Космос патрулируют флоты бронированных монстров, напичканные ракетами, которые способны расколоть планету, как орех. А дальше Луна с ее десятикилометровыми дворцами, откуда Верховный консул Октавия Луна со своими преторами и императорами правит всей Солнечной системой. Даже Повелитель Праха, создавший новый мир из осколков взорванной им Реи, признал себя вассалом Октавии. Ей верно служат двенадцать всадников-олимпийцев, легионы ауреев и бессчетные, как звезды, полчища черных — и это только элита! Серая полиция патрулирует города и обеспечивает неприкосновенность иерархии. Белые контролируют систему правосудия и следят за чистотой идеологии. Розовые развлекают и ублажают высшие цвета. Серебряные занимаются финансами и логистикой, желтые — медициной и естественными науками, зеленые — развитием технологий. Синие покоряют звезды. Медные — бюрократы. Каждый цвет имеет свои функции, по-своему укрепляя могущество золотых.

О некоторых цветах я прежде и понятия не имел. Чего тут только не показывают — соблазнительных красоток в модной одежде и причудливых уродцев с биомодификациями, почти потерявших человеческий облик, женщин с такой гладкой кожей и идеальной грудью, что они кажутся представительницами иного вида, и мужчин с искусственно нарощенными мышцами, мужчин, которые похваляются своими телесами, как девица побрякушками.

Что может противопоставить всему этому шахтер из Ликоса, будь он хоть трижды проходчик?

Мои размышления прерывает голос Танцора, он стоит в дверях.

— Гармони пришла, нам пора.

Спускаемся втроем на гравилифте. Снова пытаюсь спорить:

— Я хочу драться! — Знаки на руках у меня подкрашены, волосы тоже, в глазах яркие контактные линзы. В форменном балахоне вольных алых и с инструментами уборщика на плече никто не распознает во мне ржавого крота. — Ваше задание не по мне, я просто не смогу, да и никто не сможет!

— Ты сказал, что готов выполнить любое задание, — холодно отвечает Танцор.

— Но это… — И в самом деле, только полный псих может за такое взяться, но я не смерти боюсь, а того, что Эо меня не узнает. Не хочу явиться к ней демоном ночного октоберфеста. — Поищите кого-нибудь другого, а мне лучше дайте лучевик или бомбу!

— Мы тебя вытащили специально для этого, — хмурится Гармони, — и больше ни для чего. От тебя зависит самый грандиозный проект Ареса, о котором он мечтал с самого начала.

— Скольких уже вы для него вытащили?

Гармони бросает взгляд на Танцора, тот молчит. Она отвечает за него:

— Мы знаем про девяносто семь, и все провалились. Ни один не выдержал обработки.

— Ни хрена себе! И что с ними стало?

— Умерли… — Она пожимает плечами. — Сами или попросили о смерти.

Криво усмехаюсь:

— Эх, зря дядька Нэрол доставал меня из петли…

Танцор хватает меня за плечо и разворачивает к себе:

— Послушай, Дэрроу… Послушай меня! Да, им не повезло, но ты-то совсем другой. Я нутром чую!

* * *

От взгляда в ночное небо, исчерченное контурами небоскребов, кружится голова и подкашиваются ноги. Мир вокруг будто шатается, опрокидываясь в бездонную глубину космоса. Я поспешно опускаю глаза и стараюсь внушить себе, что это просто еще один туннель, как у нас из поселка на форум.

Ночная жизнь Йорктона — так называется город — не перестает меня изумлять. Вдоль улиц рядами тянутся разноцветные светящиеся шары. Здесь сектор высоких технологий, вдоль дороги струятся непрерывные видеополосы, и люди в транспорте и на движущихся пешеходных дорожках подолгу застывают с опущенной головой, словно трости с изогнутой рукояткой. Из-за ярких огней вокруг светло почти как днем. По пути встречаются все новые незнакомые мне цвета. В этом секторе чисто: бригады алых уборщиков выполняют свою работу быстро и аккуратно.

Шагаем втроем по узкой полосе, отведенной алым, она не движется, как другие. Неподалеку полоса для медных, пошире. Там идет женщина, и видеоканалы на ходу перестраиваются, показывая ее любимые программы, но если поблизости оказывается кто-то из золотых, все мигом гаснет. Случается это редко: они предпочитают гравиботы. Медные, черные, серые и серебряные тоже имеют право летать, если получили специальную лицензию, но лицензионные гравиботы громоздки и неудобны.

Прямо под ногами вдруг появляется реклама крема от ожогов: женщина странно худосочных пропорций украдкой приподнимает полу красного кружевного халата и наносит крем на голое тело в таком месте, где едва ли кому-то приходилось обжигаться. Я вспыхиваю и отворачиваюсь, потому что видел обнаженной лишь одну женщину в своей жизни.

— Придется тебе забыть о скромности, — хмыкает Гармони, — иначе никакая маскировка не поможет.

— Срамота, — бурчу я.

— Просто реклама, детка. — Смеясь, она переглядывается с Танцором.

Над нами неспешно пролетает золотой, совсем старик, я таких старых еще не видывал. Мы почтительно склоняем головы и умолкаем.

— Здесь, наверху, за работу платят даже алым, — объясняет Танцор, — немного, но достаточно, чтобы приручить. Все свои деньги они тратят на товары, которые, как их заставляют думать, им нужны.

— Как и прочим трутням, — шипит Гармони.

— Так они не рабы? — спрашиваю я.

— Рабы, которые не в силах перестать сосать из титек этих ублюдков.

Танцору трудно идти с нами вровень, и я замедляю шаг, несмотря на недовольное ворчание Гармони.

— Все устроено в интересах золотых, — говорит он, — развлекательные программы, деньги и подачки в седьмой день каждого земного месяца, чтобы приучить к постоянной зависимости. При этом создается видимость свободы. Если насилие для золотых — своего рода спорт, то манипулирование массами — форма искусства.