Алоха из ада

Когда я приближаюсь к печи, толпа держится на почтительном расстоянии. Я медленно подхожу к машине, ожидая реакции Гобах. Не думаю, что они вообще видят меня. Они дроны, обслуживающие мертвецов. Держу пари, они даже не видят живых. Они даже не дёргаются, когда я прохожу мимо них. Я подпрыгиваю, хватаюсь за клапан и забираюсь на машину, направляясь туда, где видел, как работает Черновог. На ходу шепчу кое-какое простое худу.

Вытекающий из труб пар скатывается вниз и окутывает верхнюю часть котла ураганом непроницаемого жара. Я добираюсь до платформы Черновога и поднимаюсь. В метре над головой я вижу его. Черновог представляет собой отрицательное пространство в облаках пара. Окутанный горящим туманом призрак в форме ангела. Здесь наверху чертовски жарко. Если бы я покумекал, то опробовал бы на нём греко-римский стиль. Намазался маслом и прикончил бы его голым, вместо того чтобы заворачиваться в шерстяное пальто и тяжёлые ботинки. Запишу это в свою записную книжку на следующий раз, когда придётся уничтожать одного из совершенных творений Господа.

Черновог стучит гаечным ключом по ручкам управления печкой, пытаясь остановить то, что заставляет котёл выпускать так много пара. Я являю гладиус и врезаю ему по ноге. Он вскрикивает, когда я сжигаю часть его левой ноги, и затем проделывает свой трюк паукообразной обезьянки и скрывается высоко в тумане. Я двигаюсь к середине платформы, высматривая любое странное движение в облаках пара. Прислушиваясь к движению над головой и ощущая смещение веса на платформе. Черновог спрыгивает позади меня. Я притворяюсь, что не замечаю. Когда он оказываюсь рядом, я опускаюсь на одно колена, разворачиваюсь и делаю взмах по его ногам. Задеваю край одной из них. Он снова вскрикивает. Но даже с раненой ногой, он прыгает прямо через мою голову на котёл, прежде чем исчезнуть.

Этот говнюк где-то наверху. Я ловлю проблески пустого пространства в клубах пара. Пот заливает мне глаза. Мне приходится постоянно вытирать его рукавом пальто, просто чтобы видеть. Из-за шипения пара трудно расслышать его передвижения.

Что-то врезается мне в левую руку. Черновог замахивается тяжёлым разводным ключом. Я уклоняюсь, и он исчезает. Я смотрю на свою роборуку. Ни царапины. Я слишком долго восхищаюсь этим. Черновог прокрадывается сзади и наносит удар получше в моё правое плечо. На секунду боль ослепляет меня. Я падаю вперёд и едва не прожигаю Гладиусом дырку в собственной ноге.

Я поднимаю глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Черновог карабкается на четвереньках вверх и прочь. Я поднимаюсь на ноги, пытаясь разглядеть, куда он направился, когда он прыгает сзади мне на спину. Я разворачиваюсь и откидываюсь на спину, прижимая его к горячему металлу передней части котла. Черновог слегка корчится, кусается и пытается отхватить мне кусок уха. Когда я стряхиваю его, он скрывается.

На этот раз у меня не было и шанса найти его. Он катится мимо меня и бьёт разводным ключом по ноге. Я делаю Гладиусом мах вниз, но промахиваюсь на считанные сантиметры. Потом он снова оказывается у меня на спине. Затем исчезает. Бьёт меня разводным ключом по руке. Врезается в грудь и опрокидывает на спину. Снова исчезает. Урод на самом деле становится быстрее. Я встаю на колени и использую ограждение, чтобы подняться на ноги. Из-за пара и пота в глазах я ничего не вижу. Я кружу, беспорядочно размахивая Гладиусом сквозь клубы пара, просто пытаясь держать его подальше. Ангел в моей голове говорит что-то ужасное, и мне хочется запихнуть его обратно в темноту, но, боюсь, он может быть прав.

Я играю в игру Черновога. И не могу одолеть его.

Я срезаю Гладиусом прутья с края платформы. Я устал. Из-за пара практически невозможно дышать. Передо мной мелькает мечущийся взад-вперёд по поверхности котла Черновог. Я убираю гладиус. А это считается играть в опоссума, когда ты собираешься сделать что-то, что может быть равносильно самоубийству?

Я знаю, что он собирается сделать, и жду, пока не увижу, что он это делает. Пустота в облаке пара устремляется ко мне, когда Черновог спрыгивает с высоты, надеясь приземлиться на меня и раздавить мне грудь. Я рявкаю одно боевое аренное худу, затягивая последний слог, пока Черновог не оказывается в сантиметрах надо мной. И тут произношу его и скатываюсь с платформы, в то время как воздух превращается в огонь.

Кому нужен Мейсон? Такое чувство, что я сам только что взорвал Вселенную. Я никогда прежде не использовал в замкнутом пространстве взрывающее воздух заклинание. Я решил, что оно может сработать, потому что единственные, кто ещё не призраки, это Черновог, Семиаза и я. После наложения подобного заклинания весь фокус заключается в том, чтобы держаться от него подальше. Падая с печи, я едва опережаю взрыв. Я бормочу ещё одно аренное заклинание и создаю воздушный карман, чтобы смягчить падение. Не совсем то же самое, что приземляться на перину, но это уберегает мои кости от превращения в карамельный пуддинг.

Я всё ещё ничего не вижу. Пар повсюду, а жар от печи ощущается таким же горячим, как прежде. Души воют и карабкаются от взрыва. Несколько минут спустя пар растворяется, и температура понижается. Как по волшебству, из тумана появляется котёл. Он рухнул сам по себе, дно покорёжилось, а облицовка и трубы попадали. Дно представляет собой перекорёженный шлак, а транзитные трубы свисают с потолка металлическими сталактитами. Черновог со своими дронами тю-тю.

Из одной из труб струится прохладный воздух и белый небесный свет, освещая Тартар на многие мили вокруг. Я даже не утруждаю себя проверкой того, что находится на другом её конце. Надеюсь, на Небесах есть электрические одеяла, потому что сегодня ночью будет холодно.

Свет из второй трубы яркий, но мерцающий и более холодный, чем Небесное сияние. Это путь к звёздам и земле. Надеюсь, Нешама, Мунинн и Руах на Небесах, и остальные двое братьев слышали, что здесь только что случилось. Мальчики, уборка второго прохода.

Из третьей трубы ничего не выходит. Ни свет. Ни воздух. Вообще ничего. Я вскарабкиваюсь в нижний конец. Дует лёгкий ветерок, но он практически неуловимо струится вверх. Ангел чувствует это задолго до меня. Но я знаю, что важно. Земля над головой разверзнута. За ней клубятся чёрные тучи, подсвеченные снизу пожарами на холмах. Адские пол-акра никогда не выглядели так хорошо.

— Семиаза, — кричу я.

Он встаёт под трубой и смотрит в небо.

— Никогда не думал, что снова увижу это небо.

— Можешь позже написать сонет на эту тему. Забирайся сюда и начинай подниматься.

Я являю гладиус, сую его в трубу и быстро вытаскиваю. Повторяю под углом к предыдущему отверстию, только на полметра выше, и так далее. Помещаю ногу в первое отверстию, руку во второе, и подтягиваюсь. Пробиваю отверстия для подъёма на всем пути до самого верха.

Выбравшись, я вижу мост на Четвёртой улице. Мило. Это достаточно близко, чтобы Медея Бава ощутила взрыв. Надеюсь, падающие искры погубили её красивый газон.

Семиаза кричит в трубу, чтобы остальные тоже поднимались. Таящиеся карабкаются по стенкам трубы, держась за неё, как гекконы. Они добираются до верха и бегут во мрак, улюлюкая на ходу.

Растущие по обочинам железнодорожных путей кустарники и сухостой горят. Из кучи брошенных железнодорожных шпал получается симпатичный костёр. Жаль, в аду нет маршмэллоу.

— Давай, генерал. Доставим тебя в Пандемониум.

Он смотрит на промышленные отходы вокруг.

— Как? Мы на другом конце ада.

— Видишь те милые жирные тени у железнодорожных шпал? Я покажу тебе короткий путь.

Мы направляемся к костру, но прежде, чем взять его в Комнату Тринадцати Дверей, я останавливаюсь.

— Что случилось с Уриэлем? Я знаю, что Аэлита убила его, так что он должен был оказаться в Тартаре. Если бы он всё ещё был там внизу, то нашёл бы меня.

Семиаза кивает, но не смотрит мне в глаза.

— Меня не было там, когда Уриэль прибыл в Тартар. Слышал, что Гобах ждали его. Его тотчас отправили в печь.