Алрой
Шрифт:
7.7
Чем гуще тревога, тем неповоротливее время. Туман неизвестности окутал еврейский квартал Хамадана. Уж в который раз почтенный Бостинай вопрошает седобородых старейшин — победа или гибель, падение или величие? Мирьям погружена в молитвы — лишь спасения брату просит, не думает о высоком. И простая мысль может наполнить сердце до краев.
Две недели, как властитель Хамадана ушел побеждать и карать. Две недели нет вестей. И вот часовой на вышке возгласил, что видит вдалеке военный строй. Жители облепили городские стены. Ликование и предвкушение среди мусульман, холод и
«Бог един!» — торжественно провозгласил командир охраны.
«И Мухаммед — Пророк Его!» — подхватил часовой.
«Завтра обрежем носы еврейским псам!»
«Утрачен скипетр!» — в отчаянии воскликнул Бостинай.
Удрученная, бессильная, приниженная Мирьям кинулась вон из дома, нашла в саду кучу пепла, обсыпала себя. «Господи, не оставь Давида!» — шептала.
Медленно и торжественно шествовали муллы к городской стене — излить потоки благословений на голову Хасана-победителя. Муэдзины проворно взобрались на минареты, чтобы тягучими голосами напомнить жителям Хамадана и всему свету, как велик Аллах.
«Хотел бы я знать, жив ли Алрой?» — спросил командир охраны.
«Если жив, его посадят на кол!» — заявил стражник.
«А если мертв, труп его отдадут на съедение собакам!» — добавил командир.
«Бостиная ждет петля.»
«И его племянницу — тоже.»
«Увидим. Говорят, Хасану нравятся черные глаза.»
«Надеюсь, истинный мусульманин не коснется иудейки!» — взволнованно произнес черный евнух.
«Они приближаются. Какую пыль подняли, однако!» — воскликнул командир.
«Я вижу Хасана!» — крикнул стражник.
«Я узнаю его черного коня!» — подхватил черный евнух.
«Любопытно, сколько драхм стоит Бостинай?» — задался вопросом командир стражи.
«Несчетно!» — ответил стражник.
«Надеюсь, добро свое он честно приобрел», — вновь выразил надежду евнух.
«Проверим», — сказал командир, — «Как бы там ни было, тысячу, которую я должен старому Моисею, я не верну. Теперь мы свободны от долгов евреям.»
«Разумеется», — подтвердил евнух.
Всадники совсем близко. Авангард достиг городской стены.
«О, Боже, кто это гарцует впереди?» — спросил командир охраны, несколько смущенный.
«Никогда прежде не видел его», — ответил стражник, — «Одежда наша, сельджукская, не иначе, кто-то из Багдада.»
Зазвучали трубы.
«Кто командир охраны?» — крикнул воин внизу.
«Я!»
«Открыть ворота царю Израиля!» — прозвучал приказ.
«Кому?» — спросил изумленный командир.
«Царю Давиду. Богу было угодно отдать нам на истребление армию Хасана. Мы не оставили в живых ни самого Хасана, ни командиров, ни солдат сельджукских. Я — Джабастер, посланец владыки нашего. Этот меч — мандат мой! Немедленно прикажи открыть ворота, и мы преподнесем вам, мусульманам, подлинного милосердия урок. А заупрямитесь, то, как говорит наш царь, ворвемся силой, всех поубиваем без разбора, включая стариков и сосунков.»
«Немедленно позвать сюда почтенного господина Бостиная!» — взвизгнул испуганный командир охраны, — «Он вступится за нас!»
«И не забыть достойную госпожу Мирьям, она так милосердна!» — присовокупил стражник.
«Я возглавлю процессию!» — вызвался выполнить приказ черный евнух, — «Кто, как не я, знает к женщине подход!»
С нерастраченными благословениями и с неподобающей
статусу богохульной поспешностью возвращались муллы в святилище знаний и истинной веры. Муэдзины на минаретах не исторгли из раскрытых от удивления ртов положенные Аллаху славословия. Обожающие иудеев мусульмане толпами рвались к дому Бостиная и Мирьям, вызывали их преданными голосами, и каждый желал первым поцеловать края одежды господина и госпожи.Широко распахнулись ворота. Джабастер и его воинство вошли в город, заступили в караул. На площади перед большой мечетью собрались правоверные горожане, чтобы празднично и достойно встретить победителей. Огни на минаретах раздвигали ночные тени, освещали спешно развешанные на городских стенах ковры, гобелены, гирлянды цветов. Громкой ликующей музыкой приправили правоверные Хамадана идиллию счастливой встречи с армией иудеев. Горожане и воины приветствовали друг друга радостными возгласами. Появился знакомый всем вороной конь, достойно неся в седле своего седока. Люди упали ниц, кричали: «Долгой жизни тебе, долгого царствования тебе, Алрой!»
Вот идет депутация самых почтенных горожан. Во главе ее старик и скромная девица с опущенными долу глазами. Милости и защиты победителей приготовились просить. Всадник спрыгнул с коня, обнял девицу, вскричал: «Мирьям! Сестра! Сейчас, наконец, сознаю мой триумф!»
7.8
«Пей!» — сказал курд Кислох индийцу Калидасу, — «и не забывай, приятель, что мы больше не мусульмане!»
«Чтобы вполне вкусить букет вина, пить его надо из золотой посуды», — сказал гебр, чей отец был выходцем из Эфиопии, — «эту безделушку я раздобыл на базаре», — продолжил он и показал всем изящный золотой кубок, отделанный драгоценными камнями.
«Я думал, мародерство запрещено», — усмехнулся негр.
«Верно. Но взять вещь в долг мы можем себе позволить.» — парировал гебр.
«Что до меня, я человек умеренных страстей», — изрек индиец, — «Даже турка, пса поганого, не обижу. Хозяина, у которого я на постое, я всего лишь обратил в слугу, не перерезав ему горло. Удовлетворился его гаремом, баней, лошадьми и прочими безделицами».
«С кем мы повелись, однако? Он ведь настоящий мессия!» — с благоговейным страхом произнес Кислох.
«Я прежде не шибко верил в силу скипетра Соломона-царя, покуда своими глазами ни увидал, как его величество снес голову с плеч доблестного сельджука», — сказал Калидас.
«Он — мессия. Нет места сомнению», — подтвердил гебр.
«Сомневаться в этом — значит вообще ни во что не верить», — заметил индиец.
«Забавно», — усмехнулся негр, — «я веры не имел вообще, теперь же единым махом удостоился наилучшей!»
«Большая удача!» — сказал гебр, — «Чем позабавим себя сегодня вечером?»
«Можно пойти в кофейню и силой вливать вино в турецкие глотки», — придумал индиец Калидас.
«А что, если поджечь мечеть?» — предложил изобретательный курд Кислох.
«Я чудно развлекся сегодня утром», — сказал гебр, давясь от смеха, — «Вижу, на базаре дервиш просит подаяние, а в ухе у него цепь продета. Я отыскал второго нищего, проткнул ему нос и цепью связал обоих вместе!»
«Ха-ха-ха!» — развеселился негр.
Самый искрометный юмор прост и непринужден и его ценителю представляет дело в новом свете.