Альтернативная история – пособие для хронохичхайкеров
Шрифт:
Чем менее фантаст уделяет места в произведении объяснению точек расхождения истории, тем сложнее для читателя задача дешифровки текста. Прошли времена, когда автор подробно и обстоятельно рассказывал о причинах появления фантастического допущения. В лучшем случае в произведении будет присутствовать некая небольшая «вводная», прямо или косвенно объясняющая фантастическое допущение (как образец см., например, пролог к «Седьмой части тьмы» В.Щепетнева). Большинство же фантастических произведений в жанре альтернативной истории сейчас регрессировали до уровня космической оперы, когда объяснению фантастическому допущению порой даже не уделяется особого места — читателю вполне достаточно, что такое произведение находится в ряду себе подобных. Поэтому вполне естественно, что метод альтернативной истории вошел в арсенал фантастов наравне с другими фантастическими изобретениями. Б.Невский пишет: «во многих произведениях историческая альтернатива — лишь повод для иллюстрации авторских мыслей, такой же художественный
И.В.Бестужев-Лада в «Вопросах философии» писал:
«Прогнозирование прошлого — нужно ли и можно ли? Как известно, историческая наука исключает сослагательное наклонение («если бы — то…»). И это понятно: если ставится задача описать и объяснить какое-то событие — а именно к этому сводится задача любой науки — то всякие чисто умозрительные (виртуальные) конструкции тут неуместны. Однако не менее хорошо известно, что, помимо науки, существует еще целых шесть равнопорядковых с ней форм общественного сознания, начиная с философии. И в последней без сослагательного наклонения никак не обойтись. В самом деле, какие уроки истории можно извлечь из того или иного исторического события, если оно могло произойти только так, как произошло, а следующее произойдет только так, как произойдет? Иное дело, когда рассматриваются различные варианты — тогда, по крайней мере, можно ориентироваться на лучший. Кстати, и в самой науке иногда возникают аналогичные ситуации. Например, в исследованиях будущего, где в противоположность исследованиям прошлого (т. е. истории) приходится иметь дело не с событиями, которые можно описать, но невозможно изменить, а с проблемами и целями, сообразно которым события будущего можно изменить, но невозможно фиксировать, как состоявшиеся события прошлого. Возникает вопрос: нельзя ли инструментарий исследований будущего обратить в прошлое с целью расширить диапазон оценок в философии истории, сделать их более обоснованными?» (Бестужев-Лада, 1997). В специальной исторической литературе подобные ретропрогнозы и АИ-модели практически не встречаются (исключение составляют, пожалуй, небольшое эссе Н.Эдельмана о декабристах, работа Коваленко о столыпинских реформах да недавняя коллективная монография «Выбирая свою историю»), а в фантастике АИ-сюжетов накоплено уже предостаточно.
Культурологам еще предстоит изучить феномен возникновения этого любопытнейшего литературного явления, эксперимента, рожденного на стыке фантастики и истории, литературы и вещеведения, философии и политики. Согласитесь, всегда интересно посмотреть на современную технику в старинном антураже, или на известных личностей в новых, неожиданных ролях. Автору нет нужды расписывать, допустим, манеру говорить и внешность В.И.Ленина или Дж. Вашингтона — стоит только упомянуть известное Имя, как у читателя срабатывает механизм подстановки известного исторического портрета в неожиданную сюжетную ткань повествования. Поэтому-то нами, россиянами, тяжело воспринимаются многочисленные американские произведения о победе Южан над Северянами: не тот культурно-исторический фон, а потому читать произведение, состоящее из сплошных лакун, не очень-то весело.
Более-менее ясно очерчиваются некоторые мотивы, толкающие писателей на создание альтернативных историй:
1. Глубокое разочарование в окружающем мире.
2. Желание самому побыть миротворцем.
Критик Н.Ф.Александреев в предисловии к одному из сборников писал, что авторы, работая в этом жанре, во-первых, упражняются в начатках абстрактного мышления, а во-вторых, отключаются от воспаленных проблем современности. Создавая, правда, новые проблемы новых миров.
Немаловажное значение играет и то обычное для фантастики обстоятельство, что писатель-фантаст в первую очередь является еретиком. «Только еретики могут двигать вперед социальный прогресс, будоражить и разрушать догмы. Фантастика — наиболее удобное и точное оружие в руках художника …. Только она должным образом может отразить грандиозные перемены и перспективы общества» (Булычев, 2004). Мало ли, что история не имеет сослагательного наклонения! Камни тоже до недавнего времени не могли падать с неба. «Книги фантаста, разрушая неизбежную инерцию мышления, растормаживают воображение» (Бугров, 1988, стр. 179). Или вот еще в тему: ««Джонатан Свифт был основоположник так называемой фантастики — такой литературы, где нет бога кроме автора, почему она и тоскует по свободе — недостижимой, непостижимой» (Лурье, 2002, с. 264)
Пол Андерсон прямо написал: «Я ненавижу эту историю — ее грязь, расточительность, ограничения, ее головную боль и безумие». Думаю, многие из авторов произведений жанра АИ, каких бы политических идей и эстетических воззрений они не придерживались бы, могут согласиться с этим высказыванием американского нф-классика.
«Все, что мне нужно для всемогущества — это карандаш и бумага» (Оттиц)
Наверное, стоит остановиться на жанровом определении Альтернативной Истории чуть подробнее, ибо терминологическая
сумятица, существующая даже во многих светлых головах, приводит зачастую к появлению поразительных исследований на темы АИ. Например, в журнале «Полдень, XXI век», который вроде бы должен быть профильным фантастическим изданием, несколько лет назад была напечатана статья Дмитрия Быкова «Другой альтернативы у нас есть. Альтернативная фантастика как наше все». Приведу небольшую цитату:«Вопрос о происхождении термина темен: еще в семидесятые годы в США вышло несколько сборников эссе под названием «Альтернативная история», в которых лучшие американские историки исследовали так называемые «точки бифуркации» — поворотные моменты в истории человечества, когда достаточно было крошечного воздействия извне, чтобы все дальнейшее развитие человечества пошло по иному сценарию. Типа Колумб не открыл Америку и так далее. Но сборники эти были переведены в России только в прошлом году, а термин существует примерно с середины девяностых; вполне возможно, что определение в России самозародилось параллельно. Лично я возвел бы его к четырехтомнику Юлиана Семенова «Альтернатива», названному так по одному из первых романов о Штирлице. Штирлицевский цикл и есть классическое произведение еще не оформившегося тогда жанра: по Семенову, ключевой фигурой европейской истории тридцатых-пятидесятых годов был полковник Исаев. Он предотвратил взрыв Кракова, сорвал сепаратные переговоры немцев с американцами и чуть не лично свергнул Перрона» (стр. 249–250).
Это вольное допущение кажется изящной шуткой, игривым допущением, но дальнейший ход рассуждения Быкова показывает, что автор статьи не разбирается в терминологии и ошибочно приписывает криптоисторический корпус текстов к жанру альтернативной истории: «Гениальная формула «В действительности все было не так, как на самом деле» — негласный девиз альтернативщиков всего мира». И далее: «Надо сказать, что народное сознание самого начала работало в жанре альтернативной истории».
Исходя из неверного понимания, что есть АИ, и считая за АИ, похоже, только криптоисторию, Быков причисляет к АИ «серьезный филологический роман Успенского-Лазарчука «Посмотри в глаза чудовищ» — о том, как выжил и стал магом великий русский поэт и стихийный оккультист Николай Гумилев; и фантазии на темы русской истории в исполнении Андрея Белянина (классом ниже), и два выпуска труда Александра Бушкова «Россия, которой не было» (ничего не было, все врали — текст агрессивно невежественный и, как часто бывает у агрессивных невежд, славянофильский); и «Гонец из Пизы» упомянутого Михаила Веллера (о том, как НА САМОМ ДЕЛЕ пришел к власти замполит крейсера «Аврора» Владимир Путин)» (стр. 253). Быков не упоминает ни одного произведения, в котором действия происходили бы не в нашем мире с известной историей, а в ином мире, с измененной историей.
Но не это важно. Важно, что, ругая фактически криптоисторию, Быков делает любопытные выводы:
«альтернативная история — классическое порождение постмодернизма, отрицающего любую правоту как таковую и утверждающего равноправие всех точек зрения — становится могучим оружием… да растления, если хотите. Потому что, если все зыбко и ничто не точно, если Кутузова не было и Багратион был китаец, — под большим вопросом оказываются национальные святыни и национальные же ценности; и не за что умирать или просто жить» (стр. 253)
«Вот и получается, что в конечном счете альтернативная история — игра на понижение. Ибо в множественной, зыбкой реальности не может быть ни правых, ни виноватых (вот почему, кстати, АИ с особенным наслаждением накидывается именно на святыни, на «священных коров»: вы говорите — герой? Да он был мерзавец!). Протестовать против АИ решаются пока только церковники: их оскорбила альтернативная версия страстей Христовых, изложенная Казанцакисом и экранизированная Скорсезе» (стр. 254).
«Дело даже не в том, что АИ легитимизирует псевдонаучные, лжеисторические подходы к действительности. Дело в том, что АИ отменяет реальность» (стр. 254).
Ошибочное использование термина «альтернативная история» идет от незнания значения слова «альтернатива». Альтернатива означает незаменяемый выбор только одного варианта из нескольких, при дальнейшей невозможности реализации других вариантов. Криптоистория же не подразумевает подобной исключительности, в «народной криптоистории» возможно, что в 1947 году Сталин сидит в Кремле и по голодным колхозам трактора распределяет всю ночь напролет, потом оказывается, что там идет оргия с балеринами, как в «Пирах Валтасара» или «Реконстукторе», а в фантастике может статься, что это пришельцы с Сириуса делят медноникелиевые залежи, сверяя карту со снимками из космоса.
Посмотрим, в конце концов, в справочники.
Словарь иностранных слов:
«Альтернатива (от латинского alter — один из двух, другой из двух, один из двух; противоположный, противный): 1)каждая из исключающих друг друга возможностей; 2)необходимость выбора одной их двух или нескольких взаимоисключающих возможностей».
Брокгауз:
«Альтернатива, франц. от лат. необходимость выбора между двумя вещами, одно из двух.»