Альтист Данилов
Шрифт:
Он позвонил из автомата Клавдии.
– Данилов, слушай! – горным ручьем зазвенела в трубке Клавдия. – Я тебе звоню, звоню, а ты вот где! Я тебе сейчас все расскажу, как у нас идут дела с Войновым, ты порадуешься за меня. А сейчас скажи, ты отметился?
– Я-то отметился… – сказал Данилов.
– И прекрасно! Я всегда знала, что ты чудесный, милый человек. Слушай, вчера я вязала Войнову шерстяные носки, ты знаешь, чего мне это стоит, но я связала пятку! И при этом поддерживала с ним светский разговор… А утром, представь, он любит морковное желе и бульон с фрикадельками, я все приготовила, да еще как!..
«Мне хоть бы раз связала носки», – подумал Данилов и сказал сурово:
– Уволь меня. Меня не интересуют ни пятки, ни фрикадельки, ни профессор Войнов, ни твоя у него стажировка!
– Ну, Данилов…
– Я-то отметился, но тебя не
– Я так и знала! Так и знала. Ты пожадничал?
– Не надо было ставить меня в глупое положение, могла бы предупредить о взносе и передать мне деньги.
– Ах, наказание какое! Ты просто бессердечный человек! Ну свои бы дал или занял у кого!
– Спасибо за совет.
– Что же делать-то теперь?
– Не знаю… И кто эти будохлопы? Хлопобуды эти?
– Тише, тише… это тайна…
– Вот и хорошо. И все твои заботы будут для меня теперь тайной. Список я тебе перешлю по почте…
– Погоди… Это не для телефона. Ты где?
– На Горького. Сейчас зайду в кулинарию.
– Хорошо, через двадцать минут я буду там!
«Нужна ты мне!» – думал Данилов, стоя в кофейне бывшего магазина «Украина» и пережевывая бутерброд с жирной, словно на ней полагалось жарить, любительской колбасой. Как все было нелепо! Сам он, Данилов, стоял на краю жизни, вихри внутренней музыки и предчувствия того, что он в музыке должен сделать, мучили его. Наташа, несмотря на все отчаянные усилия воли Данилова, никак не выходила из его сердца и его души, альт, может быть, исчез навсегда, и каково от сознания этого было Данилову, а он занимался какой-то чепухой, будто бы опять был связан с совершенно чужой, неприятной ему женщиной, пустой и взбалмошной бабой! И ведь она ему совсем не была нужна, да и он ей годился лишь как вспомогательное средство, как багор матросу или банка для червей невскому рыболову!
«Нет! Я сейчас же встану и уйду!» – сказал себе Данилов.
Но сейчас же возникла красивая, бисквитная с шоколадом и цукатами, Клавдия. Была она в лисьей шубе и лисьей же рыжей шапке.
– Ну вот, – сказала Клавдия Петровна, – насчет Войнова ты успокойся. Там у меня все идет хорошо, тьфу, тьфу, постучи по деревяшке…
– Я успокоился…
– Теперь про очередь… Как же это ты?.. Неужели у тебя не было пятнадцати рублей?
– Действительно, – сказал Данилов. – Экая вдруг со мной оплошность произошла…
– Ну хорошо, – сдалась Клавдия. – Я виновата. Но ты сам понимаешь, – про очередь никому ни слова. Это эксперимент… И его можно сглазить, понимаешь?
– Нет, – признался Данилов.
– Ну какой ты… Помнишь, как «Современник» получился? Бедные, голодные, никому не известные актеры после работы по ночам, по утрам, за чашкой кофе что-то там репетировали, кричали, ругались, во что-то верили и вдруг – бац! – «Вечно живые»! «Современник»! Билеты с рук! Собственный буфет! А теперь их еще и лоно МХАТа приняло в свои объятья! Вот и наши. В неурочные часы, на общественных началах…
– Прости, но пятнадцать рублей? Это уж иные начала…
– А-а! – махнула рукой Клавдия. – Но зато они у нас и не бедные, и не неизвестные. А наоборот! И все с будущим – а стало быть, с гарантией для нас…
– Кто они? Кто эти будохлопы-то?
– Хлопобуды, – поправила Клавдия. – Научно-инициативная группа хлопот о будущем. «Хлопобуды» – это Ростовцев придумал.
Тут она оглянулась и заговорила страшным шепотом. То есть не то чтобы страшным, а скорее зловещим. Опять я не прав. Клавдия Петровна вообще не умела говорить страшно и зловеще. Она заговорила шелестящим таинственным шепотом. Медные застежки лисьей шубы Клавдия Петровна расстегнула, и на ласковой шее ее странным светом взбрызнули японские инкубаторские жемчуга. В инициативную группу хлопот о будущем, понял Данилов, сошлись замечательные умы. Люди ключевых, на сегодняшний день, профессий. Те же кибернетики, имеющие дело с ЭВМ, из института Лужкова, понадобились им лишь на подсобные работы, связанные с расчетами, просчетами и прочей математикой. Высшей и низшей. А так ядро группы составили социологи во главе со знаменитым Облаковым, футурологи, юристы, психологи, философы, два частных фрейдиста, специалисты по экономическим и международным вопросам и бог весть еще кто, даже один писатель: ну этот для того, чтобы править протоколы и ведомости и – если возникнет нужда – простыми словами описывать удачные дела хлопобудов. А на вторых ролях – для консультаций и практических действий – группа предполагала использовать – и использовала
уже! – людей любых профессий: и начальников ЖЭКов, и агитаторов, и вагоновожатых, и врачей, и охотников, и собаководов, и парикмахеров, и мозолистов, и мастеров наземной часофикации, и реставраторов лица, и преподавателей вузов, и модельеров от Зайцева, и детективов, и дизайнеров, и аквариумистов, и председателей месткомов – да кого хочешь, лишь бы все эти лица были деловые и значительные, не больные и не старые, лучше до сорока, и могли протянуть на своем посту еще, по крайней мере, два десятка лет.– Ну хорошо, – сказал Данилов, – а ты чего ждешь от хлопобудов?
Нежными, чуть полными пальцами в двух изумительных перстнях – с сердоликом и бриллиантом – Клавдия Петровна донесла сигарету «Уинстон» к чистой тарелке и легким движением стряхнула пепел на фаянс.
– Это сложный вопрос, – сказала она. – Это и философский вопрос. Тут все словами не назовешь, тут надо страждать. Да, страждать… И особая интуиция тут нужна. Ты можешь не понять… Или понять не так.
– И все же? – сказал Данилов. – Вдруг и пойму.
– Каждый порядочный человек, уважающий себя, – сказала Клавдия Петровна, – желает жить хорошо и даже лучше, чем хорошо. И желает занять положение, какое ему по душе. Перейти из последних в первые. Ну не в первые, а в восьмые. Какая разница!
– Ты со мной, что ли, была в последних?
– Не в самых последних, – мило улыбнулась Клавдия Петровна. – Но, Володенька, увы, близко к ним… Не обессудь. И хватит об этом. Нынешним своим положением я довольна. Вот ежели все выйдет у меня с Войновым, я и совсем на время успокоюсь… Но на время… Ведь жить-то надо страстями!
– Страстями? – спросил Данилов.
– Да, – сказала Клавдия Петровна, – страстями. Ты живешь чувствами, а мне нужно – страстями. Это не я придумала, это нынче стиль такой.
– Я знаю, что это не ты придумала…
– А теперь у меня все есть или с Войновым будет. Я женщина заурядная, но своего стою. Я в соку. Я красивая. Я красивая, а, Данилов?
– Красивая, – согласился Данилов.
– Что нужно женщине? Слава? Удачи в общественной деятельности? Я проживу без них, я и так эмансипированная. Славы деловой мне и задаром не надо, она не по мне, я смотрю на работу как на свободу от домашних дел, унизительных для женщины, отупляющих ее, – вон взгляни на свою знакомую Муравлеву, она вся погрязла в бездуховности! Одна коса оттуда торчит. И то – натуральная… И перегрузки мне не нужны. Они вообще – для любителей. Славы иной, увы, я уже не получу, мне не стать ни Софи Лорен, ни Надеждой Павловой…
– А если бы ты вовремя постаралась, – спросил Данилов, – ты что же, стала бы ими?
– Ах, отстань! Слушай серьезно. Итак, отбросим славу и подвиги. Остается любовь. Остается вечная и главная мелодия женщины. И здесь для меня первое правило – не быть в любви несчастной. Но и не делать несчастным мужчину. Или мужчин.
– Естественно, не таких мужчин, как я, – сказал Данилов.
– Сам посуди, Володенька, ты человек неустойчивый и легкий, ты можешь увлечь неопытную доверчивую девушку с пылким воображением и без приличного туалета, но составить счастье женщины с богатой и требовательной натурой ты не способен… Ты вот даже пятнадцать рублей… Хотя я не жалею о прошлом и за квартиру я тебе благодарна… Но профессор Войнов сильная и деловая натура. Ты, Данилов, оркестрант. Войнов даст мне все… То есть я и сама бы этого всего достигла, но уж когда Войнов возьмет меня под руку, я словно бы иной персоной стану… На другие места мы станем садиться… И уж с этих мест на худшие меня не пересадят. Я и салон заведу.
– Прости, но, скажем, Волконская Зинаида была интересна гостям, умела и музыку писать, и стихи, и играла неплохо…
– Какой ты, Данилов, бестактный! Твоя Волконская была бездельница, а я работаю для народа… Сорок часов в неделю… Но это одно про Войнова… А другое… У меня теперь будет машина, и не «Жигули», а «Волга» дача, не садово-огородный сарай, а приличная профессорская дача в Загорянке… Квартиры будет две…
– Две? – встрепенулся Данилов.
– Что? – взглянула на него Клавдия Петровна и, сообразив, что разговор может принять неловкий для нее оборот, заторопилась: – И надо будет обязательно выехать за границу. Войнов уже согласился вывезти меня хотя бы года на три… И ему нужно для работы… Но, конечно, не в Турцию… Что там в Турции!.. Они, турки эти, в гаремах с утра до вечера пьют кофе и душат свободы!.. Есть же и другие страны – Италия, Франция, Англия, наконец, и оттуда Войнов сможет взглянуть на турецкие проблемы.