Альвийский лес

— Я пойду в аиллоу и приведу молодого круглоухого. Вы отпустите мою аиллуа и меня.

Калека вздохнул с облегчением. Он быстро заговорил на своем грубом языке, объясняя двум многокожим. Старший внимательно посмотрел прямо в глаза Уаиллару и наклонил голову вперед. Уаиллар не понял, что это значит, но решил, что будет считать этот жест согласием.

Старший похрипел о чем-то с младшим, после чего все трое ушли от клетки и скрылись в своем ааи.

Только тут Уаиллар понял, что все это время был напряжен, как в бою, и устал, как от сражения с пятью опытными и сильными аиллуо. Он отошел вглубь клетки и рухнул на помятую, полумертвую траву. Аолли опустилась рядом с ним.

— Мой аиллуо, не вини себя. Ты сделал все, что мог. Ты сделал больше, чем любой воин за много и много лет. Великое Древо решило за нас, и мы должны смириться с его волей. Я счастлива, что ты не попадешь к столбу пыток и не умрешь. Если круглоухие отпустят тебя, уходи и не думай обо мне. Ты будешь жить в нашем ааи, ты найдешь себе другую аиллуа, — в её голосе слышалась боль, — она не будет такой неудачницей, она родит тебе детей…

— Я обещал твоему отцу, что вернусь с тобой или умру. Если для того, чтобы вернуть тебя домой, надо вывести круглоухого — да хоть всех, кто сидит сейчас в оллаау, — я это сделаю. И никто меня не остановит. И не говори мне про других аиллуа, у меня есть ты, и никогда не будет другой. Но у меня другой план. — Аолли подняла голову. — Нам главное — выйти отсюда и оказаться в лесу. Я уговорю их, чтобы они сами вывели нас и доставили в лес. Они отпустят меня, чтобы я привел молодого круглоухого. А я приведу воинов. Это будет лучший поход чести в моей жизни. Их уши будут на моем ааи, за всё, что они делали с тобой.

Почему-то даже сейчас он не сказал Аолли, что её отец запретил ему возвращаться без нее, и если он нарушит запрет — любой аиллуэ: воин, женщина, безымянный уолле — может и должен его убить. Уаиллар не рассказал и того, что Ллуэиллэ лишил его имени. Ему было стыдно вспоминать об этом — настолько, что он и не вспомнил.

Позже это сильно отразилось на ходе событий.

Меж тем день перевалил далеко за половину, и солнце стало заглядывать в угол двора, где стояла клетка. Солнечное пятно упало на емкость с водой: сначала задело краем, потом стало заползать всё дальше и дальше. Уаиллар спросил жену:

— Вода к вечеру сильно нагревается?

— Да. Пить неприятно.

— Там же растет олуора, попросила бы её прикрыть воду от солнца.

— Мне было так тоскливо и плохо, что — всё равно…

— Так попроси сейчас, любовь моя!

Аолли пододвинулась поближе к сосуду с водой, протянула руки в сторону куста олуоры — по совести говоря, довольно чахлого — который торчал из-под стены, и заговорила с ним. Олуора медленно развернула свои резные листья поперек лучей солнца и приподняла ветки, прикрывая кружевной тенью воду.

— Вот и славно, — сказал Уаиллар, — теперь вода останется прохладной до вечера.

Аолли спросила, как он добрался до аиллоу многокожих. Уаиллар принялся рассказывать, по принятому у воинов обычаю стараясь сделать рассказ красочным и остроумным. Особенно ему удалось описание заплыва через озеро, он даже сумел сымпровизировать несколько строф. Аолли рассмеялась, было видно, что её настроение улучшилось.

Про бой с тремя воинами аиллуо он не стал говорить, чтобы не волновать жену.

Потом седой круглоухий принес им ещё плодов, и они поели даже с удовольствием.

А потом опять пришли два многокожих воина и калека.

Глава 11. ДОРАНТ

1

Больше всего мешало даже не то, что Асарау знал слишком мало слов, а то, что он часто произносил их неправильно. Доранту это бросалось в уши: добрые Боги наградили его хорошим слухом, и он даже любил петь на голоса с женой и дочкой, когда никого не было рядом из чужих.

Асарау щебетал, как альвы, но было заметно, что щебетал не в тон. И каждый раз, как он попадал мимо тона, альвы переглядывались и переспрашивали.

Доранту даже показалось, что он понимает отдельные мотивчики этого щебетания, сопоставляя их с тем, что переводил Асарау.

Когда калека-воин радостно подтвердил, что альв-самец согласился привести примеса Йорре в обмен на свою и своей альвы свободу, Дорант даже не обрадовался. Ему-то прекрасно было понятно, что трудности только начинаются. Он перевел сказанное Харрану и предложил пойти посоветоваться.

И они пошли в дом, где засели в том же зале, в котором завтракали утром.

Харран, мягко опустившись в кресло, потребовал у слуги вина, копченой свинины и фруктов. Дорант жестом удержал Асарау, собравшегося было сбежать из-за стола, где он, несмотря ни на что, чувствовал себя недостаточно уверенно с двумя дворянами из Империи. Харран посмотрел на это с неудовольствием, но потом, видимо, сообразил, что воин гаррани не понимает их языка. Каваллиер, озабоченный своим заданием и нелегкими думами о том, что нужно сделать, чтобы его выполнить, естественным образом отреагировал на вопрос Харрана:

— Дорант, объясни мне, что все-таки происходит?

Ну что бы вы ответили на это? То же, что и Дорант:

— Понимаешь, Харран, мне надо вытащить в Империю одного юношу. Поверь, пожалуйста: от этого зависит не просто благополучие, а судьба Империи. И сейчас у меня есть основания считать, что он попал в лапы альвов. Ты поможешь мне?

Доранту было немного страшно раскрывать тайну даже частично, но он хорошо понимал, что один с одним оставшимся боевым слугой не много навоюет — а воевать придется: это же всё-таки альвы. Рассчитывать он мог только на Харрана и его оставшихся воинов, да, на худой конец, на Красного Зарьяла с его егерями. И даже если наймёт Красного Зарьяла, толку тоже не будет. Потому что Зарьял и егеря наёмные, чуть опасность для их шкурок — и до свиданья, а опасность там будет точно. И вообще, всё предприятие требовало тщательного планирования, обеспечения ресурсами, а главное, всё это надо было делать очень и очень быстро. Да и не очень понятно, как и что делать с альвом: как вывести его из города, что сказать потом местному обществу, как объяснить друг другу, где встречаться после операции…

Тем более неожиданной для каваллиера стала реплика Харрана:

— Ты разговор не переводи. Что у тебя с Маисси? Почему она там, во дворе, висела у тебя на шее?

Дорант, может быть, ещё утром бы замялся и начал искать подходы, чтобы не обидеть друга. Но сейчас он был, во-первых, сильно озабочен своими проблемами, а во-вторых, уже немного пьян, поскольку, едва войдя в зал, выхлебал полкувшина красного молодого вина, стоявшего на столе, чтобы остудить глотку.

Поэтому он прямо, и даже с некоторым раздражением, сказал:

— Харран, у тебя где голова была, когда ты молоденькой девочке про меня легенды рассказывал? Ты бы лучше свои победы расписывал, как и кого на охоте завалил да как армано на тренировках побеждаешь. Она же книжки слушает, или, не дай Пресветлые, читает! Ты эти книжки хоть раз пролистал? Там такое написано, чего в жизни не бывает. Но для девиц — самое сладкое и вредное, как засахаренный яд! Там же в каждой книжке про то, как приходит славный герой, девицу спасает от чего-нибудь и на ней женится! Ну вот представь себе: сидит девочка дома, умом совсем ещё ребёнок, но по всему уже замуж готовая, и детей рожать. Сидит дома в вашем городке, где и пойти некуда, один бал в три месяца. Всех развлечений только чтение про то, как приходит герой и увозит её в настоящую, интересную жизнь. Не возражай: это у тебя охота, драчки с соседями, хозяйство и прочее. А у неё? Кто её к хозяйству-то допустит? Да ещё все постоянно повторяют: "Ваша матушка вышла замуж по любви". Ты хоть на миг представь, что в голове у неё? Я ещё не приехал, а ты её уже в меня влюбил. Именно ты сам! Да к тому же, судя по тому, что она лепетала, рассказывал про меня всякую чушь. На самом же деле всё было совсем не так…