Алый король

— Так поступают все гости.

Азек оглянулся на собратьев по легиону, ёкаев и адептов-тартарухов в рясах. Воины знали, что делать, и Ариман не нашел причин возражать против того, чтобы в одиночку подняться к плененному оракулу.

Он кивнул Менкауре и Собеку. Практик ответил тем же; его мышцы чуть ли не гудели от едва сдерживаемого напряжения.

Подойдя к винтовым лестницам, Азек понял, что на них выгравированы золотые письмена. Но если начертания на платформе внизу ему почти не удалось разобрать, то этот текст сиял ярко, как люминофор, и читался с легкостью.

«Еще один отголосок Просперо».

На сей раз — напоминание о проспекте, что вел к Дворцу Мудрости в сердце погибшей Тизки. На мраморных плитах той улицы были вырезаны афоризмы самых прославленных участников Великого крестового похода.

Первая хрустальная ступень гласила: «Чем выше мы стоим, тем скромнее должны ходить» [26] .

Прочтя надпись на ее обсидиановой соседке, легионер невесело усмехнулся.

«Учась на ошибках других, мудрец исправляет собственные промахи» [27] .

26

Марк Туллий Цицерон, древнеримский политический деятель, оратор и философ.

27

Публий Сир, римский мимический поэт эпохи Цезаря и Августа (I в. н. э.)

— Выбери свой путь, Азек Ариман, — сказала Темелуха. — Но выбирай с умом.

Воин посмотрел вверх, на водопады разноцветного сияния.

И пошел по черной лестнице.

На каждой ступени его ждали новые глубокомысленные изречения. После четвертого шага Азек перестал изучать их — здесь для него не было ничего нового. В какой-то момент музей внизу скрылся из виду, но Ариман этого и ждал — он сразу заподозрил, что его ждет восхождение не только в буквальном, но и в переносном смысле.

Вокруг развернулось уходящее в бесконечность пространство, наполненное углами, неведомыми геометрам, и изгибами, формулу которых не определил бы ни один расчетчик. Азек стал центром обращения для триллиона галактик — горсточек алмазной пыли, растертых по бархату. Мимо них текли реки из света, рожденного на заре самого бытия.

Ариману открылась сокрытая суть Вселенной, тайный лик Творения. Некоторые называли его обителью богов, но Тысяча Сынов именовала это царство «эфиром». Оно было огромным и пустым, однако воин ощущал, что из-за пелены звезд его с рептильной холодностью оглядывают исполинские злобные разумы. Какой-нибудь язычник счел бы, что к нему обратилось божественное око, но не Азек. Уже нет.

Теперь его связывала с материальным миром только лестница, которая спускалась в невообразимые бездны и возносилась к головокружительным высотам. Ступени тоже не были настоящими в привычном понимании слова, но всё, что возможно постичь разумом, следовало относить к миру реального, несмотря на любые возражения со стороны законов физики.

Темелуха поднималась по хрустальной лестнице, и они с Азеком огибали друг друга, как танцоры, отзывающиеся первым нотам аккомпанемента.

«Или гладиаторы в самом начале боя насмерть».

Второй образ вспыхнул очень ярко — хотя варп сейчас благоволил Пирридам, Ариман не полностью утратил провидческий дар. Спрятав эту мысль, псайкер рискнул взглянуть на женщину. Заметила ли она проблеск его предвидения? Похоже, нет.

Продолжая подъем, легионер наблюдал за круговоротом звезд, их жизнью от рождения в гравитационных колыбелях до взрывной смерти. Он видел искорки светлячков — космических цивилизаций, владения которых расширялись и сжимались в мгновение ока; эти расы гибли и забывались еще до того, как Ариман отводил глаза. Древние боги и их бессмертные противники вели по всей Галактике жестокие войны, после которых на ткани пространства-времени оставались кровоточащие рубцы. До того как уплотнилось облако частиц, давшее начало Солнечной системе, возвысилась и рухнула тысяча империй.

— Всё — прах, — почти прошептала Темелуха.

— Это то, о чем я думаю? — спросил Азек, указав на полотно звезд, воплощение красоты природы. — Урок об энтропийной сути бытия? О том, что все в мире гниет и распадается?

— Слишком банально, — с ноткой искреннего упрека ответила женщина.

— Тогда что же?

— Можно сказать, эхо из будущего. Отголосок предупреждения, которому не внимут.

Ариман похлопал себя по наплечнику, где резную голову ворона окружало кольцо со змеевидными отростками — герб Тысячи Сынов.

— Согласно Первому принципу Корвидов, прошлое высечено в камне, а будущее — бесконечно разветвляющаяся река.

— Нет, — возразила Темелуха. — Ты неправ.

Азек остановился и посмотрел госпоже тартарухов в глаза.

— И это говорит мне та, кто стережет оракула?

Потянувшись со своей лестницы, женщина положила ладонь на символ ордена прорицателей. Свет Вселенной угас; пропало и ощущение того, что за легионером наблюдают нечеловеческие разумные создания.

Путников окутала жуткая тишина небытия.

— У меня лишь несколько секунд, Азек Ариман, — обратилась к нему Темелуха. Судя по голосу, она только что осознала нечто и преисполнилась страха. — Не стоило тебе появляться здесь. Уходи и никогда не возвращайся.

— Не могу, — сказал воин, удивленный ее настойчивостью. — Я обязан повиноваться воле Алого Короля.

— Так будет не всегда. Однажды он станет твоим врагом.

— Ты видела такой вариант будущего?

— Да, в числе многих, что показал нам Железный Окулюс.

— Это к делу не относится, — проговорил Ариман, теряя терпение. — Подобные «отголоски грядущего» бессмысленны вне контекста. Прекращай спектакль. Отведи меня к вашему оракулу — поглядим, заслуживает ли он такого звания.

— Как угодно, — отступила женщина, и звезды вновь засияли триллионами немигающих глаз.

— Всё — прах, — повторила Темелуха. — Вспомни это, когда у тебя не останется ничего, кроме пепла и отчаяния.

Глава 2: Оракул. Ёкаи. Проклятие

Люций бродил по залу среди колонн, почти не интересуясь удивительными экспонатами, бездумно обшаривая глазами внутреннюю обстановку храма. Иногда он натыкался взглядом на образцы оружия, но даже лучшие из них казались мечнику слишком чужеродными или безвкусными. Тело воина жаждало действия.

Обычно он превосходно ориентировался на местности, но в Серебряном Шатре пространство словно бы растягивалось, не позволяя выстроить в уме точную схему помещения. Будто бы случайно легионер выбирал дорогу между стендами и время от времени останавливался, делая вид, что изучает какой-нибудь артефакт. Менкаура, Толбек и Хатхор Маат занимались тем же, но с искренним интересом. Собек с того момента, как Ариман ушел наверх, стоял неподвижно, однако Люций чувствовал, что тело практика вибрирует, словно туго натянутая струна.