Алый лев

— Обещаю: сразу же, как только выдастся подходящий момент.

Изабель сдержалась, но ей это стоило усилий. Ей не хотелось ссориться в первую же ночь после его возвращения. Возможно, их постель и была подходящим для этого местом, поскольку никто не мог их слышать и не мог им помешать, но время было неподходящим. Она подозревала, что Вильгельм так же сильно хочет съездить в Ирландию, как Ричард с Иоанном хотят его отпустить. Она уже давно поняла, что благополучие их владений, таких как Кавершам в Англии или этот дом в Лонгевиле, было для него насущной потребностью, но он не любил надолго отлучаться от двора. Он большую часть жизни провел в его роскоши, поэтому уйти на покой в какой-то удаленный уголок, каким была Ирландия, было бы для него мучительно. К тому же для этого нужно было пересечь море. А он любым способом избегал плавания на корабле, так что день в море по дороге в Ирландию не был бы приятной прогулкой. Однако она собиралась напомнить ему при случае о данном слове. Он всегда говорил, что держит эти земли ради блага ее детей. Пусть подтвердит свои слова делом.

— Я там родилась, — в ее голосе послышалась тоска. — Половина крови, текущей в моих жилах, связывает меня с этой землей. Мне очень хочется снова увидеть эту землю и повидать мою мать. Я была почти ребенком, когда мы расстались, а теперь у меня свои дети. Хоть мы никогда и не были близки, мне хочется снова поговорить с ней, теперь уже как женщине с женщиной, и потом, у нее есть право увидеть своих внуков.

— Я верен своему слову, — настойчиво повторил он тоном, каким разговаривал и с непокорными вассалами, и с капризными детьми.

Она вздохнула:

— Я это знаю.

Какое-то время было тихо, потому что Изабель пыталась забыть о своих тревогах и волнениях и думать только об удовольствии от того, что Вильгельм снова рядом с ней в постели.

— Но ты обещаешь хорошенько это обдумать, правда?

Голос Вильгельма был полон сдерживаемого смеха:

— Меня уже давно не просили подумать о таком количестве вещей, а я еще и дня дома не провел.

— Полагаю, вообще есть много вещей, которых ты давно не делал, — Изабель наклонилась, чтобы поцеловать его. — Что ты там говорил о том, что у тебя еще много сил?

Глава 2

Лонгевиль, Нормандия, весна 1199 года

Изабель с женщинами из своего окружения сидела за вышиванием. Зима подходила к концу, и в окна лился бледный прозрачный свет, позволявший выполнять тонкую работу. Изабель внимательно прислушивалась к болтовне; она была рада слышать живые нотки в голосах женщин — это вместе с возвращением солнца и пением птиц, строящих гнезда, было верным признаком наступления весны.

Молодая жена Жана Дэрли, Сибилла, вышивала редкой красоты узор из серебристых раковин морских гребешков. Она была искусной вышивальщицей, а среди рыцарей Вильгельма ее муж был одет лучше всех. Сибилла была племянницей Вильгельма, дочерью его больного старшего брата. Молодая женщина обладала кротким нравом, но Изабель считала, что изобретательность и усердие, с которым та вышивала, говорят о существовании богатого внутреннего мира, который не нуждается в сплетнях и пустой болтовне, чтобы жить полной жизнью.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила ее Изабель. Молодой женщине в последние три дня нездоровилось, у нее болел живот, и у Изабель были на этот счет подозрения, подогреваемые тем, как Сибилла смотрела на колыбельку, в которой спало последнее пополнение рода Маршалов — трехмесячный Вальтер.

— Немного лучше, миледи. Настойка имбиря помогла, — Сибилла выглядела печальной. — Я… Я думаю, что жду ребенка, хотя пока не уверена.

Изабель успокаивающе похлопала ее по руке:

— Я тоже об этом подумала. Если это так, для вас с Жаном это хорошая новость, верно?

Похоже, Сибилла не была так в этом уверена:

— Он так долго отсутствовал с графом, и мы в последнее время нечасто спали вместе, так что это может быть ложной тревогой.

Изабель с тоской взглянула на колыбель:

— А Вильгельму достаточно просто посмотреть на меня, и я уже жду ребенка.

— Ой, у вас-то с графом полно было практики, — поддразнила их Элизабет Авенел, жена одного из рыцарей Вильгельма. Она всегда с удовольствием болтала на щекотливые или пикантные темы, когда женщины собирались за шитьем, хотя в смешанной компании она бывала не так смела. — Всем известно, что, если жена не испытывает такого же удовлетворения, как муж, ее семя никогда не сойдет, чтобы слиться с его, и она не понесет.

Она хихикнула, взглянув на Сибиллу:

— Если ты чувствуешь себя такой наполненной, что начинает тошнить, детка, значит, твой муж познал искусство удовлетворения тебя в постели.

— Элизабет! — прикрикнула Изабель, взглянув на Сибиллу, которая залилась краской.

— Так это же правда! — защищалась леди Авенел. — Даже некоторые священники так говорят. А те, кто так не думает, просто старые пустые кошелки, которых никогда как следует не…

Она прикусила язык, потому что дверь покоев отворилась, и в комнату влетел Вильгельм. Он взглянул на женщин, сказал:

— Изабель, на пару слов, — и подошел к угловому окну. Смахнув в сторону детские игрушки, он уселся на обложенный подушками сундук под окном. Между его бровями залегли две вертикальные складки.

Веселость Изабель улетучилась. Отложив вышивание, она оставила женщин и поспешила к Вильгельму:

— Что стряслось?

Он тяжело дышал и потирал шею:

— Да ничего, все как обычно. Даже не знаю, чему я так удивился. Есть еще вино, или вы за вышиванием все выпили?

Это его выдало: раньше он никогда не отпускал насмешек в адрес ее женщин.

— Нет, его осталось достаточно, чтобы залить твое горе, — ответила она мягко и сама поднесла ему бутыль и чашу, обменявшись с женщинами красноречивыми взглядами.

Сделав большой глоток, Вильгельм поставил чашу себе на бедро и тяжело вздохнул:

— Я только что говорил с посланцем Болдвина де Бетюна.

Изабель села рядом с ним, подложила себе под спину набитую шерстью подушку и выжидающе посмотрела на него. Болдвин де Бетюн, граф Омальский, был ближайшим другом Вильгельма и теперь находился при дворе. Поэтому Вильгельм узнавал новости, даже когда его там не было. Какими бы ни были известия на сей раз, их хватило, чтобы ее муж утратил самообладание.

— Принца Иоанна подозревают в заговоре, и Ричард настроен воинственно. Честное слово, Изабель, иногда мне хочется схватить их за головы и столкнуть так сильно, чтоб у них мозги из ушей полезли. Вряд ли бы это помогло, но я стал бы счастливее.

— Что значит «подозревают»?

Он мрачно на нее взглянул:

— Филипп французский утверждает, что у него есть письма с доказательствами вины Иоанна. Якобы Иоанн попросил Филиппа о помощи, чтобы поднять восстание против Ричарда, который, как ты понимаешь, этому совсем не рад.

— Это было вопросом времени.

Его ноздри дрогнули:

— Почему все так готовы поверить в худшее, что говорят о Иоанне, и не хотят допустить, что он просто повзрослел и усвоил урок?

— Так ты этому не веришь? — она сумела задать этот вопрос спокойно, как будто уточняя, без напряженности в голосе, которая обычно возникала, когда они говорили о брате Ричарда.

— Разумеется, нет, — нетерпеливо ответил он. — Филипп хитер, как лиса, а ложные слухи вроде этих вполне могут вызвать раздор. Иоанн, может, и заблудшая душа, и вообще себе на уме, но он же не сумасшедший, а для того чтобы вступить в какой-то сговор с Филиппом, надо быть безумцем. Последний раз, когда он, возможно, подумывал о заговоре. Ричард был в плену в Германии. Иоанн не станет рисковать, когда Ричард дышит ему в затылок.