Алый знак доблести. Рассказы

Из окна, так раздражавшего мужчину, прозвучал старческий голос — там пели. Звук срывался и дрожал в воздухе, как будто у духа голоса надломилось крыло.

Неужто мне на небесах Среди цветов гулять, Когда другим пришлось в морях Кровавых путь держать?..

Мужчина в противоположном окне взволновался еще пуще. Он продолжал ругаться.

Голос принадлежал маленькой старушке. Она трудилась над уборкой квартиры на четвертом этаже красно-черного дома. Руки ее были заняты горшками и кастрюлями, иногда метлой и совком. Она потрясала ими, как оружием. Казалось, это их вес согнул ее спину, искривил ее руки, отяжелил походку. Часто она погружала пальцы в раковину. Она расплескивала воду вокруг, и при этом истощенные мышцы ее рук перекатывались под дряблой кожей. И она отходила вся промокшая, словно перейдя вздувшуюся реку.

В комнате ощущалось смятение боя. Сквозь облака пыли или пара можно было разглядеть худенькую фигурку, наносящую могучие удары. Казалось, на ее пути повсюду возникают преграды.

Ее швабра, словно пика, беспрестанно угрожала демонам пыли. Лязг и звон сопровождали ее битву с неутомимыми врагами.

То была картина неуемной доблести. Работая, она часто возвышала голос до протяжного крика, до некоего странного боевого гимна, до воинственного и угрожающего призыва, который взлетал и спадал резкими нотами, терзая уши мужчины с красным и угреватым лицом:

Неужто мне на не-е-бе-сах Среди цве-е-тов гулять…

Наконец она на минуту остановилась. Подойдя к окну, уселась, вытирая лицо фартуком. То была краткая пауза, минутная передышка. И все-таки видно было, что даже теперь она замышляет новые схватки, атаки, боевые кампании.

Она внимательно оглядывала комнату, отмечая силу и расположение врагов. Она была настороже.

Затем старушка вернулась к камину. «Пять часов», — пробормотала она, пристально всматриваясь в небольшие щегольские никелированные часы.

Из окна она оглядела густую заросль дымовых труб на крышах. Человек, работавший возле одной из труб, казался не больше пчелы.

Внизу, в лабиринте дворов, веревки, похожие на дикий виноград, цвели диковинными листьями платьев. До ушей старушки донеслись вопли мужчины с красным угреватым лицом. Теперь он был целиком захвачен неистовым спором с юношей, который привлек внимание к его неудачному броску. Оба они походили на зверей в джунглях.

В отдалении огромный пивоваренный завод возвышался над прочими домами. Большие золотые буквы рекламировали марку пива. Густой дым валил из заводских труб и растекался вблизи широкими и мощными крыльями. Казалось, что это большая летящая птица, а буквы вывески — золотая цепь, висящая у нее на шее. Старушка взглянула на пивоваренный завод. На минуту она слегка заинтересовалась — такое изумительное предприятие, такая махина!

Но вот окончен отдых, и опять вступили в бой ее истощенные руки. В мгновение ока битва разгорелась со всей силой. Наносились и отражались неистовые удары. Раздавался грохот нового сражения. Маленькая настойчивая воительница не знала ни сомнений, ни колебаний. Она дралась изо всех сил, с несгибаемой волей. Капли и струйки пота выступали у нее на лбу.

Три синих тарелки стояли в ряд на полке у плиты. Маленькая старушка знала, что так принято.

Напротив красовались круглые никелированные часы. Ее сын воткнул множество папиросных этикеток в оправу висящего рядом зеркала. Несколько литографий были пришпилены прямо на пожелтевших стенах комнаты; одна из них — в позолоченной рамке. То было настоящее чудо — сплошь красные и зеленые тона. Все литографии выглядели как трофеи.

Начинало темнеть. Надвинулась легкая туманная дымка. Дождь мягко шлепал по подоконнику. В доме напротив зажглась лампа; яркий оранжевый луч озарил мужчину с красным угреватым лицом. Он сидел за столом, покуривая и размышляя.

Старушка снова посмотрела на часы: «Четверть седьмого…»

Она задержалась на миг, но тут же неистово бросилась к печке, которая притаилась в сумерках, красноглазая как дракон. Печка зашипела, и снова послышался грохот ударов. Крохотная старушка носилась взад и вперед.

III

Около семи часов старушка начала нервничать. Ей захотелось броситься в кресло и сидеть, сидеть, глядя на маленькие каминные часы…

— Не понимаю, почему его нет, — повторяла она беспрестанно, и в ее голосе слышалась какая-то необычная нотка отчаяния. Пока она сидела так, размышляя и поглядывая на часы, выражение ее лица быстро менялось. Самые различные оттенки чувств мелькали в ее глазах, в уголках ее рта. В своем воображении она, должно быть, переживала весь путь любимого человека. Она представляла себе несчастья и препятствия, подстерегающие его. Что-то страшное и досадное мешает ему прийти к ней…

Она зажгла керосиновую лампу. Комнату затопил яркий желтый свет. Покрытый клеенкой стол казался раньше голым куском коричневой пустыни. Теперь он превратился в белеющий сад, где выросли плоды ее трудов.

«Семь часов!» — пробормотала она наконец. Ее охватил ужас.

И тут внезапно она услыхала шаги на лестнице. Она вскочила и принялась сновать по комнате. С ее лица разом сбежало легкое выражение страха. Она уже готова была начать браниться.

В комнату вошел юный Келси. Со вздохом облегчения он поставил в угол свои судки. Он был явно измучен тяжелым трудовым днем.

Старушка приковыляла к нему, сжимая морщинистые губы. Казалось, она вот-вот расплачется, разразится упреками.

— Привет! — крикнул Келси, желая ее подбодрить. — Беспокоилась?

— Да, — отвечала мать, суетясь вокруг него. — Где ты был, Джордж? Отчего так поздно? Не бросай здесь пиджак. Повесь его за дверью.

Сын повесил пиджак на крючок и принялся плескаться в жестяном тазике возле раковины.

— Видишь ли, я повстречал Джонса… Ты, верно, помнишь Джонса? Старый приятель из Хендивиля… Ну, пришлось задержаться, потолковали о прошлых временах. Джонс — настоящий парень.

Старушка внезапно сжала губы.

— О, этот Джонс! — заметила она. — Не люблю я его…

Юноша перестал вытираться белым полотенцем и бросил на нее сердитый взгляд.

— Ну, зачем все эти речи? — ответил он матери. — Что ты о нем знаешь? Говорила ты с ним хоть раз в жизни?

— Не помню, говорила ли я с ним с той поры, как он вырос, — сказала старушка. — Только знаю, что он не из тех людей, с которыми тебе надо дружить. Он дурной человек, в этом я уверена. Он пьет…

Сын рассмеялся: «Черта с два!» Видимо, это сообщение смутило его, но не слишком расстроило.

Мать покачала головой с видом человека, готовящегося поведать нечто страшное.

— Я в этом уверена! Однажды я видела, как он выходил из гостиницы Симсона — там, в Хендивиле, — он еле на ногах держался. Да, да, он пьет! Уверена, что пьет!

— О господи! — сказал Келси.

Они сели за стол и принялись за плоды ее белого садика. Юноша развалился на стуле с видом человека, который платит за все. Мать сидела нагнувшись, бдительно следя за каждым глотком. Она притулилась на самом краешке стула, готовая вскочить и броситься к буфету или к печке, чтобы подать то, что ему может понадобиться. Она волновалась, словно юная мать, кормящая своего младенца. В небрежной и спокойной позе сына отражалось сознание собственного достоинства.