Амальгама власти, или Откровения анти-Мессинга

Справа белела маленькая, недавно отреставрированная церковка с подсвеченными куполами и округлыми, ярко расписанными «барабанами». Здесь «вояджер» снова нагнал его и стал выдавливать к обочине. Воронов прибавил скорость и сумел-таки вывернуться из-под наседавшего преследователя. Впереди показался железнодорожный переезд с опущенным шлагбаумом. У него оставался один-единственный шанс – бросить машину и скрыться в темных аллеях кладбища. Не медля ни секунды, он подхватил сумку с саблей, выскочил из машины и, пользуясь цирковой тренировкой, играючи перемахнул через кованый забор. Снаружи донесся звон разбитого стекла, означающий только одно: преследователи выбили окна в его машине.

По ту сторону забора простиралось засыпанное снегом Кощеево царство, и этот мрачный, нетронутый вешними лучами жальник обещал укрыть его и сбить со следа погоню. Выбирая путь среди тесноты надгробий, Воронов побежал в глубину кладбища. Двигаясь короткими перебежками, хоронясь за камнями, стал понемногу уходить. Потеряв его из виду, преследователи принялись распутывать его следы на снегу. Они разбились на две группы и принялись умело загонять, травить его, как обреченного зверя. Из-за кустов резанула короткая очередь, пули раскрошили старинное надгробие из тусклого белого мрамора, и облава стала смыкать клещи. Все ближе гортанные голоса и слышнее слова команд. Его преследовали кавказцы, и Воронов внезапно понял, что это не просто кавказцы, а родственники Ингибарова! Этот родовой клан никогда не бросал своих и вытаскивал из всех передряг. Они не знали и не могли знать о волховском заклятии и зимней грозе на капище, но безошибочно вышли на него, чтобы отомстить. Он уважал чеченцев за их верность родовым крепям, и с точки зрения их племенной морали они всегда действовали правильно, хотя и чересчур жестко. Эту хищную жестокость Аким относил к свойствам горского темперамента и не считал недостатком.

В том, что враги безошибочно вышли на него, была и жестокая справедливость, и непререкаемая воля Богов! Никто не может творить зло безнаказанно, по своеволию. Ответный удар может запаздывать и падать на головы детей, на весь Род до седьмого колена, но чаще карает виновника еще при жизни!

В ту ночь на капище, заигравшись в волшебника, он прибег к недозволенному приему и нарушил законы Прави, обязательные даже для Богов. Зло, которое он принес в мир своей горделивой самонадеянностью, отозвалось зловещим эхом в лабиринтах ночного кладбища. Но никто, даже всемогущие Боги, не сможет отнять у него его воли к жизни и личного мужества.

Петляя между могил, Аким пробежал кладбище насквозь, пока не убедился, что дальше бежать некуда: впереди вырос глухой бетонный забор со спиралью Бруно. Поблизости от него не было ни памятников, ни оград, чтобы опереться, а перемахнуть через колючую проволоку с земли смог бы, пожалуй, только голливудский оборотень.

Укрывшись за широким стволом кладбищенского тополя, он достал из сумки саблю и сжал обеими ладонями эфес. Он держал саблю так, как держал на тренировках тяжелый двуручный меч, хищно подобравшись всем телом, готовый к броску, к прыжку. Лезвие тускло блеснуло в свете полной луны. Упругая звериная злость распрямила спину, и мышцы налились колючей распирающей силой. От добротной тяжести сабли, от ее играющего силой хребта, от ясного света луны и яростной жажды жизни по его жилам разлился острый бурливый хмель.

Все ближе голоса и угрожающее сосредоточенное движение в сумраке кладбища. Он крепче сжал саблю и встал спиной к тополю, чувствуя сквозь тонкую куртку ледяную шероховатость его коры. Он не видел своего преследователя, но на снегу у ног Акима обрисовалась его длинная тень. Аким резко вышел из-за тополя. Высокий тощий кавказец встал как вкопанный, его правая ладонь лежала на рожке маленького, почти игрушечного автомата, левая перекрывала затвор, но в эту секунду кавказец забыл об оружии. Перед ним в мертвенном сиянии луны стоял оборотень, двуногий зверь в лохматой волчьей шкуре. В пустых глазницах мерцали тусклые зеленые огоньки. С оскаленной пасти на снег падали чешуйки мерзлой крови.

В природе хищник и жертва обмениваются знаками и ведут свой смертельный танец, пока жертва не признает победу хищника волной дрожи, и Воронов всей кожей и косматой шкурой загривка почуял этот вал животного ужаса от противника. Эти несколько секунд промедления и растерянности его врага решили исход схватки. Он нанес удар; сабля пошла наискось, развалив напополам плечо и ключицу нападавшего; негромко булькая кровью, кавказец упал. Воронов на минуту опустил саблю на снег и попробовал рывком стянуть с него автомат, но не успел. Его обхватили сзади за шею, но он сумел парировать атаку ударом ноги в коленный сгиб противника, отмахнулся тыльной стороной кулака и отшвырнул нападавшего, крепко саданув его о надгробие.

На него набросились еще двое, но тренированное тело тотчас же вспомнило отработанные навыки. Он блокировал удар в прыжке, правой рукой захватил запястье нападавшего и заломил за спину, левой ногой ударил второго сбоку в пах. Из троих только один попробовал шевельнуться, но у него не хватило сил перевернуться на живот и освободить прижатое оружие.

Четвертый набросился на него сзади, подсек, повалил в снег, и они сцепились в яростной схватке.

– Элан… Элан, – заклинал раненый боевик, ему все же удалось достать автомат, и он подталкивал его по снегу к бойцу, затянутому в черную кожу.

Чеченец наносил короткие яростные удары, но Воронов успевал их парировать и отбивать. По кошачьей гибкости и особой манере боя Воронов узнал в Элане убийцу Померанцева, того самого, что набросился на него в цирковом подвале, но здесь фортуна была на стороне дрессировщика: он был выше и мощнее своего миниатюрного, верткого противника.

– Элан!!! – прохрипел раненый боевик, и Элан опоздал с ответным ударом на доли секунды.

Этого промедления оказалось достаточно, чтобы Воронов подмял его под себя, оглушил резкими ударами по вискам и свел ладони на горле. Сильные смуглые пальцы чеченца судорожно впились в его руки, но он неумолимо давил на хрупкие потрескивающие позвонки. Обреченный враг сопротивлялся со звериным упорством, черная шапочка соскользнула с его головы, и на снег высыпались черные змеистые космы, и тонкое, юное лицо окунулось в лунный женственный свет. От неожиданности Аким ослабил хватку. Чеченка вырвалась и перекатилась к надгробию. Стоя на четвереньках, она резкими судорожными глотками восстанавливала дыхание, и тут он окончательно узнал ее!

Она прибежала сюда, на заснеженное кладбище, прямиком из его обжигающего сна, как волчица, распутала его следы и набросилась, чтобы убить. Она – опасный и безжалостный враг, слишком красивый и слишком влекущий, но тем хуже для нее!

Аким вскочил и в один прыжок подхватил автомат. Это был знаменитый чеченский «борз», остроумно прозванный пистолетом-пулеметом, вежливая копия израильского «узи», небольшая, но крепкая машина с магазином на сорок патронов. И название у него было правильное: «борз», по-чеченски «волк»! Аким проверил затвор: риска была установлена в положении «стрельба одиночными». Девушка скользнула по снегу гибким телом, затянутым в черный кожаный костюм, схватила брошенную им саблю и поднялась во весь рост.

На шоссе истошно взвыли милицейские сирены. Свет переносного прожектора ударил в глаза и вышиб горячую слезу. За деревьями цепью шли милиционеры. Стрелять было поздно! Не тратя ни секунды, Аким бросился по узкому проходу между могил. Перепрыгивая через ограды, он, не оборачиваясь, продирался сквозь кусты. Позади него, след в след, бежала она, спотыкалась, падала и снова рвалась к спасению, безошибочно угадав, что он знает, куда бежать. Они оторвались от милиционеров. Впереди светились церковка и участок шоссе, где он оставил машину; если милиционеры еще не замкнули кольцо, то можно попробовать прорваться к машине. В спину им прогремела автоматная очередь – стреляли по ногам, – и девушка вдруг едва слышно вскрикнула и осеклась на бегу; он понял, что она ранена и больше не может бежать за ним.

Он бросился к своему единственному ориентиру – церковке, но, как в неумолимом, заранее расписанном сюжете, внезапно остановился и оглянулся, переводя дыхание. Метрах в двадцати на снегу корчилась она. Пробуя подняться, она цеплялась за ограду, но нога, перебитая в колене, не слушалась ее.

Ее звериное упрямство и воля заставили его подойти ближе.

– Помоги… – хриплым шепотом приказала она. – Помоги… или убей! – Она приставила к выемке под скулой лезвие сабли.

Акиму ничего не оставалось, кроме как подставить ей плечо. Она знает все про смерть в цирке, а это значит – она нужна ему живой, нужна как залог его свободы, но сейчас ее надо просто вынести из боя!