Амальгама власти, или Откровения анти-Мессинга

– Но что, скажи, что мне делать с моей ненавистью к нему? – прошептал Звягинцев.

– Понять – это простить и целиком вместить в свое сердце. Поверь, Кола, тебе станет легче! – Илимпо положил ладонь на плечо Звягинцева и заглянул в глаза, с выражением мольбы и боли.

– Илимпо прав, уроки истории не нуждаются в повторении, – мягко сказал Якут. – Сталин спас страну жестокими методами, это была операция на поле боя, сделанная перочинным ножом и топором. Если бы не он, России уже не было на карте мира, ее не было нигде во вселенной! Он сберег для грядущего ее Душу. Он научил Ее быть сильной и заставил томиться ожиданием весны и жаждой света!

– Добро! Я примиряюсь с Тобою, Бессмертный Кощей, я прощаю тебя, Праведный Злодей, и признаю твою конечную победу! Я погружаю тебя в твое сказочное бессмертие, в огненную реку народной памяти, и с этой минуты я дворянин и сталинист! – захохотал Звягинцев, и его горький смех повторили кедровая роща и фантастические извивы стволов и ветвей – коби древа, как называл эту пляску Ворава.

Вечером у костра Звягинцева сморил ранний сон. Перемигиваясь, Ворава и Марей посматривали на мирно посапывающего Батю. Его обветренное, давно не бритое лицо блестело молодым румянцем. Морщины расправились, и вместе с ними исчез призрак тусклой старости. Беззубый старик, загибающийся от цинги, молодел на глазах, точно время для него побежало вспять. Клочки седой щетины на подбородке обернулись густой темно-русой волной, и под брезентовой ветровкой теплой опарой встали молодые мышцы.

– Поберегитесь, бойе, – ехидничал Илимпо, – скоро у вашего Бати вырастут зубы, и он отобьет всех ваших девок!

– Может быть, и нам с Якутом для профилактики макнуться? – загорелся Марей. – Станем бессмертными Кощеями?

– А заодно погреемся! – поддержал его Ворава.

До утра Ворава и Зипунов плескались в теплой яме, но особых перемен в своей буйно цветущей молодости не заметили.

За полвека Ворга Мертвых почти потерялась в тайге, и только глубокая, утоптанная во мху колея – оленья тропа, напоминала о старом пути в Солнцево селение.

– Эден-Кутун… Кама… – повторял Звягинцев, точно молился на далекий свет у края горизонта, и в распахнутые резные ворота он вошел первым: ступил несмело, точно в зыбкое сновидение.

Как и сто лет назад, здесь жил дивный род людей Оси. Звягинцев зачарованно обходил золотистые терема с нетускнеющей росписью, украшенные резным кружевом и лебяжьими знаками.

– Земной поклон! – ласково здоровались с ним застенчивые красавицы, статные старухи и молодые матери с младенцами на руках. Мужчины вернулись с прииска ближе к вечеру, сквозь прорези в ставнях загорелись светочи, и позабытое дыхание семейного лада согрело и укачало Звягинцева. Из тайги пришли старшие братья Воравы, они уже давно породнились с остяками и жили единым родом.

Как сто лет назад, здесь правил древний обычай: на закате гостей пригласили на молчаливое чаепитие с Родом, черный несладкий чай заедали солеными сухариками. Глотки и шорохи сливались в общий ритм, плавные жесты походили на беззвучный танец, и Звягинцев внезапно ощутил единое дыхание Рода, великую святую силу, окутывающую мир. После чаепития зазвучала и набрала силу песня; голоса сливались в могучий поток, и он, Звягинцев, с его памятью и болью, с невероятным счастьем встречи и узнавания, растворялся в этой вечной реке, бегущей в будущее, в солнечное безбрежье. Кама с мягкой улыбкой смотрела на него и сияла молчаливой радостью.

– Дозволь остаться возле тебя, – попросил Звягинцев, когда они остались одни. – Тебе ведомо все, что я пережил. Каждую минуту своей жизни я беззвучно взывал к тебе и жил надеждой на встречу!

Кама качнула головой в царственном уборе, и с тихим печальным звоном заговорили жемчужные нити.

– Здесь, на этой земле, живет Род, и ты можешь остаться здесь, породнившись с остяками, выбрав девушку по душе и слившись с ней в один дух, в одно тело.

– Ты же знаешь, что это невозможно, – с отчаянием проговорил Звягинцев.

– Да, знаю… У тебя, Николай, совсем иная судьба. Боги вернули тебе потерянные годы для великой цели. Пройдет двадцать пять лет твоего одинокого подвига, и тебе будет доверено воспитывать Деву-Веду – дочь Воравы, грядущего русского Спаса. В тот день и час, когда она родится, будет великая битва на Земле и в Небесах. Силы тьмы будут отброшены, но они будут терпеливо ждать и искать случая, чтобы погубить Ее и тех, кто ее полюбит. Я буду далеко, очень далеко и не смогу помочь…

Вглядываясь в нечто над его головой, видимое только ей одной, Кама заговорила о будущем:

– Любовь спасет мир! – Кама закрыла свои мудрые, вещие очи. – Она царствует над миром, несмотря ни на что! Когда власть Любви превозможит любовь к Власти, на Земле наступит мир!

Крушение

Красноярский край, наши дни

Маленький катер «Стриж» шел в низовья Енисея, обгоняя навигацию. Большие и малые суда еще стояли в зимних доках, и только отважный «утюжок» гладил против шерсти бунтующие волны Енисея.

В рулевой рубке крутил штурвал Лаврентий Малюта. За бортом плавали клочья морозного тумана, это проснувшаяся вода густо парила под студеными ветрами. Свинцовые волны гнали к океану остатки ледяного панциря.

Отвечая на злобу дня, Великий Инквизитор назначил себя еще и Великим Кормчим, и эта роль пришлась ему по душе. Ради экскурсии по сталинским местам ему пришлось отказаться от сопровождения, и целый взвод «Золотых псов» остался отлеживаться в Костино – в порту приписки суденышка.

Марей и Авенир второй час не поднимались из крошечной кают-компании. Качка за бортом не помешала им выставить на подвесной столик весь убойный арсенал, захваченный в туземном продмаге.

– Зря ты нас с Лаврентием кобью своей морочил. Нет ее, одна фигня! Коба – это грузинская транскрипция имени царя Кобада, последнего правителя из персидской династии Сасанидов, известного как сильный маг и вероломный правитель, – говорил Авенир, закусывая хариусом, пресным, как понедельник. – Кстати, этот Кобад и был первым царем-коммунистом! Поначалу он поддерживал восстание Маздака и призывал к чистой и справедливой жизни, а потом показал свое истинное лицо и враз покончил со всеми «магами», заманил их на пир и там повязал всех скопом!

– Кто выбирает имя, тот выбирает судьбу! – философски заметил Марей. – Уж кто-кто, а Иосиф Виссарионович это знал.

– Воссоединение с архетипом дает силу этого архетипа, – обсасывая плавничок, подтвердил Телепинус. – Коба глубоко вошел в роль этого царя-волшебника, что позволило ему занять ключевой, поистине царский пост в величайшем государстве мира! И никакой коби-с!

– Так-то оно так, – промурлыкал Марей. – Только вот, к примеру, ежели написать слово «Коба» латинскими буквами, то по-русски выйдет «Сова» – символ глубокой вдумчивой мудрости, свойственной вождю. А знаменитые сталинские ночные бдения? А советы и советская власть? Все это уже было записано в имени «Коба»! А Кобь как раз и учит, как правильно разные тайные слова читать!