Амамутя. Путь огненного бога

Делла взяла один из них и отщелкнула его в сторону.

– Узнаешь?

Иван посмотрел:

– Да, вроде, мой…

– Вот и хорошо. Дело в том, что я знаю наизусть все эти камни. Потому что это все не просто так. На моем браслете, например – вполне определенная надпись.

Она принялась выщелкивать из кучи некоторые камушки. Иван любовался ее пальцами, думая о том, что все же не всегда они будут спать в разных койках, и не останутся просто друзьями «не разлей вода».

Тем временем Делла разложила горсть камушков линией, в которой Иван автоматически насчитал тринадцать символов. Сказала:

– Вот в таком порядке они и болтались на кожаной полоске, когда вещицу мне подарила бабушка.

Знаки были странные, иные напоминали латиницу, иные – какую-то китайскую грамоту. Иван заметил только, что один и тот же знак повторялся дважды: на второй позиции и в конце «строки».

– Никогда не видел таких букв.

– Это не буквы, – сказала Делла. – Это иероглифы. Частично – идеограммы.

– В чем разница?

– Иероглиф может быть словом или слогом. Идеограмма – это понятие. Вот, видишь, кружок с лучами. Что это, как думаешь?

– Солнце.

– Разумеется. Либо солнце, либо он сам, потому что Амамутя на языке угрешей и означает – Солнце. А вот этот знак, похожий на дерево, что на твоем камне?

– Дерево, разумеется.

– А вот и нет. Этот иероглиф, и он означает «жизнь». В нашем языке изначально были смешаны два способа записи. Это уникально, и я не знаю, почему так случилось. В том-то и загадка древней письменности народа угреш.

– Большой однако вопрос. Меня волнует чуть менее важная мелочь. Зачем это мать наказала носить мне всю жизнь эту «жизнь»?

– Не известно. Спросить не у кого. Возможно, твоя жизнь имеет какую-то особенную ценность для угрешей. Но то, что написано у меня, что дала мне бабуля, я расшифровала давно. С этого и началось мое изучение родного языка.

– И что же тебе наказала бабуля?

– Скорее, это был наказ, данные ей самой старшим предком. Кому он был адресован изначально – неведомо мне.

Делла перевела надпись, поочередно прикасаясь кончиком пальца к камушкам. Справа-налево, как оказалось, следовало читать письмена угреш.

– Молодость свою отдай свету, и пусть солнце возьмет, чтобы вернуть обратно, молодость твою, – проговорила она.

Голос ее звучал глухо и слабо. Иван почувствовал, что девушка изрядно волнуется.

– Думаю, что ты все же подозреваешь, что эти слова обращены именно к тебе, – сказал он.

– Я просто боюсь этого. Вот почему и не хочется верить.

Иван немного поразмыслил над текстом, но не нашел ни малейшего намека на то, что он значит.

– Подумай, – сказал он. – В жизни твоей матери или бабушки, или кого-либо из прямых родственников было что-то такое… Нечто, к чему можно привязать эти слова.

– Уже многажды думала. Ничего. Абсолютно ничего такого мне неведомо.

– Значит?

– Значит, это обращено ко мне, – проговорила Делла упавшим голосом. – И эти события должны произойти в моей жизни.

Первая ночь на катере

Долго не могли заснуть, лежа в каюте на узких койках, разделенные обеденным столом. Барабан также не спал на новом месте, ворочаясь в камбузном углу и порой стуча лапами в переборку.

– Все у тебя иностранное, – проворчала Делла, – буржуйское. Холодильник китайской, кондиционер японский, двигатель…

– Ну, допустим, насчет кондиционера я соврал.

– Зачем?

– Думал, для солидности.

– Значит, кондиционер отечественный.

– Нет.

– Ты меня в тоску вгоняешь. Если он не русский и не зарубежный, то какой – инопланетный?

– Почти, – сказал Иван. – Кондиционер – моей собственной конструкции. Моя запатентованная идея.

– Так вот этим и гордиться надо, а не фирмами какими-то!

– У меня своя фирма. Ею и горжусь. Фирма – и есть идея.

Помолчали.

– Прости, если обидела, – сказала Делла в темноте.

– Да проехали давно, девушка, – немедленно ответил Иван.

Но, оказалось, говорила она вовсе о другом…

– Если бы я могла выйти замуж… – сказала Делла и умолкла, не закончив фразы.

Иван приподнялся на локте, смутно видя ее лицо за столешницей.

– Что же у тебя за тайна такая? Почему ты не можешь выйти замуж?

– Не могу, – сказала она твердо, и Иван понял, что дальнейшие вопросы бесполезны.

– Но мой муж был бы обязательно только угрешем! – Делла тоже приподнялась на локте, и в бледном свете блеснул ее завитой локон. – Я бы нарожала ему кучу детей – угрешей.

Свет этот, в котором сиял образ девушки, происходил от стояночных огней самого «Джинса», отраженных в воде и льющихся в каюту через стекло. Весь остальной мир реки был во мраке.

Иван молчал. Самое время сделать девушке предложение руки и сердца, но поверит ли? Он откинулся на подушку, сказал:

– Давай просто уснем, завтра будет тяжелый день.

Неужели она рассчитывает заполучить его в мужья таким примитивным девичьим маневром, – с горечью думал Иван. – Пока был бедным, жениться не успел. Пока строил первые лодки, налаживал жизнь верфи, было не до невест вообще. Когда спохватился, стало уже поздно: либо бери одну из тех красавиц, что околачиваются возле богатых, либо хоть туристом притворись: плыви по реке, знакомься на провинциальных пляжах. Катер? Это корпоративный, премировали поездкой за хорошую работу. Ролекс? Да так, имитация… Я простой работяга, девушка. Видишь, руки какие мозолистые?

Утром он не сразу вспомнил, как это всегда бывает при перемене места, как очутился в каюте и где вообще находится катер. Первые мгновения он искреннее был уверен, что задержался вчера на работе и решил, как обычно, заночевать на борту, и даже успел удивиться, почему это он спит в «Джинсе», хотя последнее время предпочитал для этой цели «Чоппер.

Делла шмыгнула носом, Иван обрел твердую реальность.

– Давно не спишь? – спросил он.

– Минут десять, – откликнулась девушка, невидимая за швертовым колодцем, который был скрыт под столом и выглядел как его опора.