Амариллис день и ночь

– Попробуем выбраться из этой петли, – пробормотала она. – Вдруг получится?

* * *

И мы выбрались из этой петли несколько раз, не помешали ни музыка, ни тряска и грохот Дистрикт-лайн; бесстыдно раскинувшаяся на всю комнату кровать так и подстрекала к сумасбродствам, да и мы сами хотели произвести друг на друга впечатление.

На маленькой индийской тумбочке у кровати стопкой лежали «Полное собрание стихотворений Эмили Дикинсон [36] », «И Цзин», [37] «Мост короля Людовика Святого» Торнтона Уайлдера [38] и «Сказки дядюшки Римуса» Джоэля Чандлера Харриса [39] тысяча девятьсот семнадцатого года издания, с иллюстрациями А.Б. Фроста. [40] Мы с Ленор лежали в обнимку и сообща торжествовали победу в тепле утоленной страсти, я перелистывал «Дядюшку Римуса», и тут она спросила:

36

Эмили Дикинсон(Dickinson, 1830–1886) – американская лирическая поэтесса.

37

«И Цзин» – каноническая китайская «Книга Перемен», использовавшаяся в гадательной практике.

38

«Мост короля Людовика Святого»(1927) – повесть американского писателя Торнтона Уайлдера (Wilder, 1897–1975).

39

Джоэль Чандлер Харрис(Harris, 1848–1908) – американский писатель, прославился сборниками «Сказок дядюшки Римуса»(1881–1905), созданными на основе народных африканских сказок и афроамериканского фольклора; цитаты далее в пер. М. Гершензона.

40

Фрост(Frost), Артур Бердетт (1851–1928) – американский художник-иллюстратор и карикатурист, дальний родственник поэта Роберта Фроста. Его знаменитые иллюстрации к «Сказкам дядюшки Римуса» отличаются реалистичностью и чрезвычайной точностью в деталях.

– Почитаешь мне вслух?

– Запросто, – сказал я. – Что именно?

– Про Смоляное Чучелко, – попросила Ленор. – Ты американец, у тебя хорошо получится.

– С удовольствием, – сказал я. Сквозь окно в спальню долетал шум оживившейся к вечеру улицы. Отдернув занавески, я полюбовался октябрьскими сумерками и золотыми окошками соседних домов. Потом вернулся в постель, включил лампу в стиле тиффани, [41] поудобнее устроил голову Ленор у себя на плече, раскрыл книжку на седьмой странице и начал читать:

41

Лампа в стиле тиффани– лампа из радужного стекла.

– Что же, Лис никогда-никогда не поймал Кролика? А, дядюшка Римус?

– Было и так, дружок, чуть-чуть не поймал. Помнишь, как Братец Кролик надул его с укропом?

Вот вскоре после этого пошел Братец Лис гулять, набрал смолы и слепил из нее человечка – Смоляное Чучелко.

Взял он это Чучелко и посадил у большой дороги, а сам спрятался под куст. Только спрятался, глядь – идет по дороге вприскочку Кролик: скок-поскок, скок-поскок…

Когда я дочитал до конца, до того, как Братец Кролик подбил Братца Лиса бросить его в терновый кустки улизнул с бессмертным возгласом: «Терновый куст – мой дом родной, Братец Лис! Терновый куст – мой дом родной!»– Ленор хихикнула и заметила:

– Отличная политическая аллегория, а?

– Братец Лис и Братец Кролик? Политическая аллегория?

– Ну, ясное дело: Братец Лис – белый угнетатель, Братец Кролик – черные рабы, а Смоляное Чучелко – стереотип, который им навязывали. А терновый куст – это всякие напасти, к которым они с детства привыкли и умеют преодолевать.

– Да уж, – усмехнулся я, – век живи – век учись.

– Главное – правильно выбрать учителя, – уточнила Ленор.

10. Кстати, об автобусах

В среду, после того сна со старухой, строившей из себя черную кошку, больше всего на свете я хотел разыскать Амариллис. Я понимал, что не стоит слишком усердствовать, но все равно отправился бы на поиски, если бы еще за пару недель не договорился пообедать в этот день с Шеймусом Фланнери. Он преподает в Национальной киношколе, так что мы с ним подолгу болтаем о кино да и обо всякой всячине. Встречаемся раз в месяц, непременно в «Иль-Форнелло», что на Саутгемптон-роу, близ Рассел-сквер. Кухня там итальянская, но официанты все больше испанцы, между собой только по-испански говорят, хотя под настроение могут пару слов связать и на итальянском. Хулиано и Пако, которые нас обслуживают чаще других, произвели Шеймуса в Professore –наверно, за лысину. А я, как младший, удостоился у них звания Dottore.

Обычно мы всегда заказываем одно и то же: Шеймус – лазанью, я – пиццу «Делла Каза». Но, прежде чем сделать заказ, долго сверяем часы над полупинтами светлого – выясняем, какие перемены постигли каждого из нас за прошедший месяц.

– Что ты думаешь насчет автобусов? – спросил Шеймус.

– В каком смысле – автобусы? Как средство передвижения или как символ?

– Как разумные существа.

– Объясни толком.

– Ну, помнишь разумный океан в «Солярисе», он еще отзывался на мысли и воспоминания и воплощал их в реальность?

– Да.

– Так вот, один мой студент пишет сценарий о том, как лондонские автобусы отзываются на мысли и чувства человека на автобусной остановке.

– Ну что ж, можно и так объяснить их поведение. Гипотеза не хуже прочих, – буркнул я.

– Вряд ли такой фильм когда-нибудь снимут, – продолжал Шеймус, – но интересна сама идея взаимодействия между автобусами и людьми. Признаться, я и сам иногда чувствовал, что тут дело нечисто. Вот недавно и беднягу Гарольда Клейна [42] четырнадцатый автобус задавил.

42

Гарольд Клейн– главный герой романа Р. Хобана «Грот Анжелики» (1999).

Старина Гарольд Клейн, историк искусств, погибший на семьдесят третьем году жизни, был наш общий приятель.

– У Гарольда насчет четырнадцатого автобуса всегда пунктик был, – заметил я. – Не удивлюсь, если окажется, что в какой-то момент он просто решил, что с него хватит, шагнул на мостовую и дал четырнадцатому себя прикончить.

– Знаешь, что он говорил? Будто все красные четырнадцатые день ото дня меняют оттенок ему под настроение, – сообщил Шеймус.

– Кстати, об автобусах, – перебил я. – Как тебе многоэтажный автобус, склеенный из бамбука и рисовой бумаги?

– На слух – смотрится занятно.

Я пересказал Шеймусу сон, где впервые увидел Амариллис.

– Говоришь, она хотела, чтобы ты поехал с ней?

– Да, она поманила меня за собой.

– Ах, поманила! Знаем мы этих манящих чаровниц, спасибо Аньензу.

– Вот-вот, «Манящая чаровница». Я как раз пишу такую картину.

– Но ты за ней не пошел?

– Нет, я вдруг испугался, сам не знаю чего.

Кружки опустели. Мы заказали еще по полпинты и обычный обед. Шеймус задумчиво поглаживал лысину, переваривая мой рассказ.

– Знаешь, я тоже не знаю почему, – заявил он вдруг, – но ты, по-моему, мудро поступил, что не пошел.

– Наверное. Я, во всяком случае, не жалею. – Не обмолвившись больше ни словом об Амариллис, я сменил тему и припомнил «Мост короля Людовика Святого». – Только что перечитал его в четвертый раз, – сказал я Шеймусу. – Удивительная книга, с каждым разом в ней открывается что-то новое. Помнишь, как Перикола и дядя Пио «изводили себя, пытаясь установить в Перу нормы какого-то Небесного Театра, куда раньше их ушел Кальдерон»? Какой волнующий образ: люди, посвятившие себя невозможному.

– Ну, на том и свет стоит, – заметил Шеймус, и мы уткнулись в свои лазанью и пиццу. А я все думал, уж не замахнулся ли я сам на невозможное с этой Амариллис.

Потом мы отправились в «Верджин» на Оксфорд-стрит и накупили кучу видео, среди прочего и фильмы, которые у нас уже были записаны с телевизора, – не устояли перед красивыми коробочками. Распрощавшись с Шеймусом на Тоттнем-Корт-роуд уже в сумерках, я по-прежнему стремился душой на поиски Амариллис, но решил, что утро вечера мудренее, двинулся домой и завалился спать. И приснилось мне, будто стою я на пустынном пляже, и смотрю на море, и слушаю, как пересыпается галька в волнах растущего прилива. Так приятно, так покойно.