Амазонка. Танцы с волками. Женский архетип в преданиях и мифах

Три сестры – часто встречающаяся сказочно-мифологическая триада. Утроенный элемент символизирует динамическую стабильность материального мира, его временные, пространственные и социальные константы. Еще в античные времена троичный элемент связывали с категориями прошедшего, настоящего и будущего, персонификацией которого являлись три сестры – богини мойры. Мойра в буквальном смысле означает «часть», «доля», отсюда «участь», которую получает каждый при рождении. В архаическом представлении мойра-судьба поначалу носила индивидуальный характер и объективировалась через различные фетиши. Архаизм фетиша оказался настолько живуч, что дошел до нашего времени в почти неизмененном виде.

Его проявления можно встретить на «сеансах» современных целителей, в создании различных амулетов, заклинании фотографического изображения, манипуляциях с частями тела (ногти, волосы), одеждой и т. д. Такое «целительство» основано на том архаическом представлении, что мойра-судьба человека находится в некоем объекте, соотносящемся с его владельцем как часть, олицетворяющая целое. На основании этого сопричастия, манипулируя частью как целым, можно добиться магического изменения в жизни человека. Более изощренную форму этот архаизм принимает, когда преподносится в виде медицинского средства, способного обеспечить счастливое будущее человека, кардинально изменить его жизнь, и, конечно же, в лучшую сторону!

Впоследствии, когда возобладали анимистические пред ставления, магическая сила, заключенная в фетише, приобрела вид самостоятельного божества. Мойра в архаическом представлении персонифицирует волю богов, изначально определяющих судьбу человека. Так как воля богов в отношении своей участи недоступна для понимания человека, мойра, как персонификация божественной воли, отождествляется с темной, пугающей своей неизвестностью силой. В античном искусстве она не имеет отчетливого антропоморфного облика. Развитие мифологического сознания приводит к разделению монотеического представления на три составляющие (мотив трех сестер, трех братьев). Каждая составляющая несет функциональную нагрузку: Клото (прядущая нить судьбы), Лахесис (протягивающая ее через все жизненные превратности), Атропос (перерезающая нить судьбы, обрывая жизнь). Все три образа являются попытками архаического сознания осмыслить такие сложные психологические категории, как пространственно-временное существование человеческого бытия в мире в его трех измерениях (прошлом, настоящем и будущем) одновременно.

Типологически и функционально к мойрам близки римские богини судьбы парки: Нона, Децима (покровительствующие рождению ребенка на девятом, десятом месяце) и Морта (от mors, смерть). Близка к мойрам славянская богиня Мокошь, германские норны, прядущие нить судьбы, хеттские богини подземного мира – пряхи и т. д. Мотив прядения распространен повсеместно. Его можно найти в мифах, сказках, преданиях у всех народов, и это дает право рассматривать его как проявление архетипа. Продуктом прядения является нить, которая символизирует синтез, соединение, преемственность, связь таких категорий, как время, пространство, причина, следствие, социальная связь и т. д.

Выбор царя основан на обещании младшей сестры родить необыкновенного ребенка, богатыря. Очевидно, царь при выборе невесты руководствуется не рассудком, а верой в обещание потенциальной невесты, которое приносит ему умиротворение и уверенность в будущем счастливом браке: «Речь последней по всему полюбилася ему». При выборе спутницы (спутника) жизни человек часто руководствуется иррациональными перцепциями (восприя тиями): ощущениями и интуицией. Такое впечатление, что не Я, а «нечто во мне» совершает выбор будущей матери (отца) твоего ребенка, и это «нечто» обладает инстинктивным «знанием» евгеники (улучшения породы). Может быть, причиной многих случаев психогенного бесплодия является «знание» архетипа евгеники? Ничто так не говорит о творце, как его творение. Природа аристократична, она стремится улучшить самою себя, и в этом смысле евгенику можно рассматривать как архетипический аттитьюд, финальной «целью» которого является создание совершенного человека. С точки зрения аналитической психологии парадигмой совершенного человека является личность с четырьмя развитыми высокодифференцированными функциями сознания (ощущением, чувством, интуицией, мышлением), обладающая «непосредственной» связью с коллективным слоем бессознательной психики через безупречно функционирующую трансцендентную функцию anima (animus). Говорить о таком сверхчеловеке можно, разумеется, только гипотетически, имея в виду Совершенную Самость, иными словами, архетип Бога.

Далее события в сказке разворачиваются в соответствии с типологическим мотивом «Чудесные дети». Внешне герои сказки чувственно соотнесены между собою и с событиями, происходящими с ними. Сестры и Бабариха завидуют царице, царь испытывает заботливую нежность к беременной супруге, царица переполнена материнскими чувствами к ребенку и т. д. Это мир человеческих, субъективных переживаний, в котором чудес вроде бы и нет, а если таковые происходят, то они воспринимаются как счастливый или несчастный случай или совпадение. Такой мир не символичен, он психологичен. Однако герои сказки одновременно существуют в мифологическом пространстве, где «случай» или «совпадение» – проявление сверхчеловеческой воли, воли богов. В таком пространстве нет эмоционально-чувственной соотнесенности героев с происходящими вокруг них событиями. Событиями правит рок. Визионерское наблюдение за персонажами позволяет интерпретировать их как некие символические образы, несущие в себе архетипические содержания, и с этой точки зрения герои сказки не чувствуют, не сомневаются в происходящем, они инстинк тивно знают, что им делать, ведь за их поступками стоит таинственная предопределенность. Мы встречаемся с моральным суждением только на психологическом уровне произведения. Так, например, с точки зрения морали поступки сестер и Бабарихи, вне всякого сомнения, подлежат моральному осуждению, но если их интерпретировать с визионерской позиции, то можно сказать, что архетипическое зло, которое они несут в себе, переходит в свою противоположность – архетипическое добро. И действительно, их поистине демоническое упорство, проявленное в разрушении счастливого брака Салтана, приводит к созданию двух счастливых союзов.

В начале сказки кватерион представлен тремя женскими и одним мужским персонажем. Вступление в брак – это инициация, т. е. переход сознания на более высокий уровень развития. На архетипическом уровне бессознательное создает предпосылки для объединения всех четырех функций сознания. Рассматривая сказочный мотив через призму аналитического толкования, можно сказать, что четыре персонажа (кватерион) актуализируют затруднения сознательной установки перед неизвестностью, в нашем случае выбором Салтана. Архетипический мотив выбора требует от сознания полного всеведения. Другими словами, в такой ситуации должен проявиться весь человек. Ведущая функция сознания, персонифицированная царем, должна «довериться» низшей, вторгающейся из бессознательной психики, неизвестной для сознания и потому пугающей анима-функции, представленной младшей сестрой. Две сестры персонифицируют вспомогательные функции сознания. Они известны (Ткачиха и Повариха объективируют материальный мир) и потому не пугают, но и не вызывают интереса у царя. Анима-функция создает интригу рождения божественного ребенка и поэтому в буквальном смысле завораживает сознание Салтана.

Непременным условием качественного изменения сознания является ассимиляция им ранее неизвестного ему содержания, и в этом смысле любое вторжение «чужеродного» материала можно назвать инициацией, просвещением, которое ведет к расширению границ эго-сознания. Три функции представлены женским элементом. Сознание Сал тана как бы на три четверти феминизировано, и, хотя ведущая функция (одна четверть) маскулинная (царь), она все же остается заблокированной, а значит, неполноценной. В психологии Салтана безраздельно властвует женщина (материнский архетип). Долго с таким положением вещей нельзя мириться: «стареющая», односторонняя установка сознания должна обновиться через инициацию браком. Низшая функция (младшая сестра) – самая недифференцированная. «А я ни прясть, ни ткать не умею», – говорила меньшая (версия Афанасьева). Но, несмотря на свою неприспособленность к внешнему миру, она обладает чудесным даром – в ней заключены потенции (обещание рождения божественного ребенка), а значит, надежда исцеления царя. Говоря психологически, подчиненная функция, представленная образом младшей сестры, вторгаясь в сознание, создает здоровую оппозицию триединому (Бабариха, Ткачиха, Повариха) негативному материнскому комплексу. Конфликт, возникший в психике Салтана при новом соотношении сил в сознании, персонифицируется мотивом войны («в те поры война была»). И действительно, нарушается привычное равновесие в дуаде «Салтан—Бабариха». Образуется новый кватерион, в котором наступает динамическое равновесие мужских и женских элементов. Но так как негативный материнский комплекс достаточно сильный (негативная женская триада), то ведущая функция (царь) блокируется, иными словами – отправляется на войну. На деле это означает, что старые сознательные установки и ценности, определяемые ведущей функцией, устаревают. Царь не может жить по-старому, а новое содержание, устремленное в будущее, в силу того, что оно инфантильно и функционально недифференцированно, еще не способно взять на себя ведущую роль. Ассимиляция нового содержания сознания, как правило, протекает достаточно долго, и поэтому Салтан «бьется долго и жестоко». В действительности Бабариха и сестры, описывая рожденного царицей ребенка в своем послании к Салтану, были не так уж далеки от истины: «Родила царица в ночь не то сына, не то дочь; не мышонка, не лягушку…» Именно так безобразно воспринимает консервативное, одностороннее сознание чужеродное ему архетипическое вторжение.

По этому поводу Юнг в своем эссе «Божественный ребенок» писал: «Вместе с потерянным прошлым, которое враз стало «невзрачным», обесцененным и более уже не возвеличиваемым, пропал также носитель исцеления, потому что носитель исцеления является либо этим самым «невзрачным», либо исцеление из него проистекает. Он провозвестник и первенец нового поколения, который неожиданно обнаруживается в невероятном месте (порожденный камнем или деревом, в пахотной борозде или воде) и в двусмысленном облике (карлик, ребенок, мальчик-с-пальчик, животное и т. д.)». Чтобы возродиться в совершенном облике, другими словами, стать зрелым мужчиной, героем, мудрецом, ребенку необходимо пройти ряд трудных испытаний. В мифах и сказках ему содействует некая таинственная сила, способная помочь герою преодолеть любые трудности. С точки зрения юнгианской психологии речь идет о божественном родителе, архетипическом центре психики – самости.

В психике мужчины (например, в сновидениях) самость объективируется через женский образ. В сказках этот образ в зависимости от того, какое содержание (негативное или позитивное) он несет, представлен колдуньей, Бабой Ягой, волшебницей, феей и т. д. «Заблокированная» ведущая функция (Салтан) пытается восстановить свои права, используя весь свой царский авторитет, но все попытки сводятся на нет, так как, с одной стороны, нет зрелого преемника, с другой – слишком сильно влияние негативного материнского комплекса (женская триада). Можно сказать, что ведущая функция сознания «заражена» эмоциональной компонентой материнского комплекса.

Когда бессознательное содержание вторгается в сознание, оно привносит с собой архетипическую энергию, чуждую для сознания. Метафорически этот процесс можно сравнить с весенним половодьем. Сознание как бы выходит из своих берегов, получая дополнительную энергию. «Эго» в таком энергетическом потоке не различает своих привычных границ и поэтому находится в состоянии неведения и самообмана в отношении своих реальных возможностей. Ведущая функция, утрачивая способность волевого контроля над ситуацией, вынуждена создавать альянс с вспомога тельными функциями сознания. Оказавшись в состоянии слияния (идентификации) с ведущей функцией, вспомогательные функции теряют дифференциацию, приобретая деструктивные, теневые свойства. Такое положение дел создает момент временного безвластия сознания, потери контроля над реальностью. Образовавшийся временный функциональный триединый альянс направляет сохранившуюся энергию на стабилизацию положения через вытеснение, подавление вторгнувшегося архетипического образования. Так как триада (Бабариха и две сестры) стремится к завершенности – кватериону, ей необходим четвертый элемент. Поначалу таким элементом представляется Салтан. Образуется нестабильный кватерион. Архетипическое образование, дуада (царица-мать, чудесное дитя), нарушающее равновесие в образовавшемся кватерионе, вытесняется в бессознательное, т. е. заключается в бочку и выбрасывается в море.