Амёба

— А не подпишет — я ему задницу на британский флаг порежу…

— Тарелками?..

Не оборачиваясь, Вавочка чувствует, как неподалёку на них снова начинают посматривать с интересом. Потом за столик без спроса садится некто с выправкой и в ладной, словно пригнанной джинсе. Светлые глаза смотрят дерзко и весело.

— Ну что там Санек? — интересуется подсевший.

— Держат пока, — нехотя отвечает Лёня.

Краем глаза Вавочка видит изумлённые лица шестёрок за соседним столиком. Кто же это такой к ним подсел? Неужели Порох? «Морду, морду поравнодушней!..» — напоминает себе Вавочка.

— Да, насмешил, — говорит светлоглазый. — И чего его понесло в этот «Афедрон»!

— Он и меня в долю звал, — небрежно, в тон ему роняет Вавочка.

Следует быстрый оценивающий взгляд. Однако морда у Вавочки — безупречна. Да, вот так. Хотел Сан Саныч вылепить из него, что понравится, но, как выяснилось, не на того нарвался…

— А насчёт тарелок — правда, что ли?

Лёня вздыхает, отхлёбывает и, наверное, уже в сотый раз за последние два дня принимается рассказывать, как пытался оттащить пьяного шефа от серванта и как его самого, сунув ствол в рёбра, довели до машины, но она уже оказалась переполненной.

— Насмешил, — без улыбки повторяет подсевший (предположительно, Порох). — Рекламная кампания тоже, значит, накрылась?

— Нет, — говорит Вавочка. — Не накрылась.

Теперь уже не только светлоглазый, но и Лёня Антомин пристально всматриваются в его утомлённое значительное лицо. Словно видят впервые.

Огромное, как перед концом света, солнце повисело в слоистой лиловой дымке — и кануло. На город с восточных окраин покатился первым валом наводнения прозрачный фиолетовый сумрак.

Вавочка был счастлив. Шёл и вспоминал с удовольствием, как круто обошёлся он с шестёрками в «Посошке» и как беседовал на равных с самим Порохом… То ли ещё будет, господа, то ли ещё будет!

Вздрогнули, затлели сиреневым, налились ярко-белым несомкнутые стропила света над асфальтами всё ещё Советского района. Ах, город! Только вечером понимаешь, насколько он огромен, этот живой фосфоресцирующий планктон.

В голове Вавочки победно шумело. Завтра он зазовёт в гости Лёню с новичком и попробует взять власть в свои руки. А сейчас он придёт домой, сверит номер и позвонит Люське. Незачем хате пустовать.

Ну вот и Александровская (бывшая улица Желябова), вот он, внутренний дворик — колодец, пробивший пятиэтажку до асфальтового дна, вот и подъезд с нашатырным запахом кошачьей мочи. Вавочка хлопнул дверью, поднялся на второй этаж; неторопливо, ощущая себя хозяином недели, квартиры, положения, провернул ключ в замке, вошёл.

Молочная матовая лампочка обозначила перед ним коридорчик с вешалкой и с тремя дверьми: направо пойдёшь — в санузел попадёшь, прямо — в кухню, но туда в другой раз, а сейчас ему налево — в большую, почти квадратную комнату, которой суждено быть определённое время его владением.

Комната встретила его трепещущим полусветом неисправного дворового фонаря и слабым ароматом буддистских курительных палочек. Люстру Вавочка включил не сразу — стоял в полумраке и с наслаждением перебирал все сегодняшние поединки. Мелкие наскоки типа «Машину помыть?» в счёт не идут — ещё с пацанами он не связывался! А в остальном… Всем, кому мог, дал отпор. Так-то, господа! Вавочка — не пластилин, из Вавочки вы хрен что слепите!..

Он протянул руку и щёлкнул выключателем. М-да… Салфеточки кругом кружевные, на низенькой тумбочке — толстая розовая свеча в фарфоровом подсвечнике, тут же душеспасительная книжица малого формата, молитвенный (или какой там у них?) коврик — и вечные назидания, вечные проповеди: мяса не ешь, не спекулируй, подумай о душе, переселишься потом в дождевого червя — лопатой разрежут… На иконке — изумлённый Христос. Смотрит на противоположную стену. А там — веером цветные фотографии: старенький гуру Шри Чинмой во всех видах. На самой здоровенной — коричневато-розовые пятки Учителя… Тьфу, дура! Как партию разогнали — так и свихнулась.

Вавочка задёрнул шторы и, не разуваясь, с наслаждением грохнулся на аккуратно застеленную кровать. Свесив кроссовки, долго лежал на спине и мыслил, созерцая потолок. Так звонить Люське или не звонить? Зевнул и решил: а ну её к чёрту! Завтра. Светлое янтарное пиво, приятно горча, так и ходило перед глазами. Из принципа разобрал постель на кровати, а не на диване, где каждую ночь провисал до полу за бумажной ширмочкой. Потом выключил свет — и лёг. Сны намечались приятные и, возможно, эротические.

Сновидение пришло странное и недоброе. В чёрной пустоте перед Вавочкой висела новенькая чернильная резинка размером с небольшой чемодан (вероятно, вынырнула из сегодняшнего утра). Потом она принялась медленно разламываться на равные кирпичики; те, в свою очередь, тоже начали разламываться; и продлись это в таком темпе хоть минуту, перед удивлённым Вавочкой неминуемо возникло бы розоватое облачко, слабо хранящее чемоданные очертания. Но казалось, кто-то всё время отматывал плёнку назад: распад застыл, не прекращая движения, он бесконечно повторял сам себя. Резинка разламывалась, разламывалась, и никак не могла разломиться окончательно. И висела она уже, кстати, не в пустоте — она висела в его комнате, а он, Вавочка, стоял перед этим безобразным явлением и ждал с тоской, когда оно кончится.

Потом появились Люська и управляющий Фондом. Вавочка испугался и, чтобы отвлечь управляющего, о чём-то его спросил. Управляющий что-то ответил, и Вавочка, не давая опомниться, задал ему ещё какой-то вопрос, а сам тем временем старался оттереть плечом, заслонить, отодвинуть куда-нибудь…

Но Люська заметила.

— А это ещё что за хренотень?

Вавочка принял недоумённый вид. Он, собственно говоря, совершенно здесь ни при чём. Чёрт его знает, что это такое. Висит тут, и кто его поймёт, откуда взялось! Он сам в первый раз видит. Пришёл, а оно — висит.

Сейчас он это уберёт. Вавочка стягивает с кровати плед, набрасывает его на резинку, как сеть на воздушный шар, и тянет вниз, но резинка прорывает плед по центру. Дыры в пледе почему-то нет.

— Гляди не рассыпь! — недовольно говорит управляющий. — Это для маркетинговых исследований.

Вавочка бросается на резинку, обхватывает её пледом, закутывает, увлекает вниз, но резинка вывёртывается и вновь всплывает. На помощь ему приходят управляющий Фондом и откуда-то взявшийся Сан Саныч, а Люська куда-то исчезает. Втроём они придавливают упругую живую тварь матрасом, уминают и запихивают в какую-то дверцу. Дверца Вавочке не знакома. Не было у них в комнате такой дверцы. Он задвигает ружейный затвор шпингалета и оглядывается.

Так он и знал! В дальнем углу, удобно, как в кресле, сидит и смотрит на них бессмысленными младенческими глазами старенький Учитель Шри Чинмой. Вот это влипли! Надо как-то выкручиваться… Собственно говоря, ведь ничего такого, ведь правда? Вот это управляющий, а это Сан Саныч… Но Сан Саныч вдруг отсмаркивает напрочь усы, изменяется до неузнаваемости (это уже и не Сан Саныч вовсе, а шестёрка из «Посошка») и, изобразив на лице что-то гаденькое, прячется в Вавочку. Управляющий растерянно улыбается и тоже прячется в Вавочку. Тот возмущён. Его подставили! Он не намерен отвечать за них за всех! Какой «Афедрон»? Он не имеет отношения к «Афедрону»! Вавочка корчится, пытается вытолкнуть из себя этих ловкачей, чтобы все поняли, что не он один, что ещё были, только спрятались, сейчас он их выпихнет, вот увидите!..