Америка справа и слева

— Машина ваша сколько стоит? — неожиданно спросил он после четвертого глотка. — Недорогая, вижу, машина. А вот я купил — это да! Как вернулся из Вьетнама, так и купил. Денег-то много накопил. В отпуск с базы на своей машине ехал, полицейские под козырек брали.

Будущее ему представляется в самых радужных красках. Отвоюет еще один срок во Вьетнаме, поднакопит деньжат, демобилизуется и вернется в свой городишко. Если хватит денег, купит автоматическую прачечную. Уже присмотрел одну. Будет у него «собственное дело», а там можно и жениться. Не боится ли, что его во Вьетнаме ухлопают? Так ведь он же к штабу прикомандирован. Впрочем, убить и в штабе могут, конечно… Эти вьетнамцы сквозь стены проходят! Здорово воюют, надо честно признаться!

Увидев в руках у Москвича фотоаппарат, заинтересовался:

— Камеру, где покупали? Дорогая? Нас на отдых в Японию завозили. Вот там дешевка. А что японцам надо? Они от вьетнамцев не очень отличаются. Правда, у них и машины и телевизоры, но все равно до нас им рукой не достать. Азиаты. А вы кто сами-то будете? Русские?! Как вы сказали? Русские?

Он икнул и тупо замолчал.

— Америка лучше России, — неожиданно атаковал он нас после минутного затишья. В эту прекрасную минуту он напомнил нам того незадачливого лектора антирелигиозника двадцатых годов, который, приехав в рязанскую деревню, на глазах у оторопелых мужиков плюнул в небо и безапелляционно заключил: «Бога нет!»

— Это почему же лучше? — принял вызов Москвич.

— Потому, что в Америке больше денег и больше свободы, — развивал наступление солдат.

— Не у всех американцев есть деньги, — вступил в разгорающуюся дискуссию Вашингтонец, — и не у всех есть свобода.

— Это верно, — согласился, солдат. — Чем больше денег, тем больше свободы. Если у тебя, скажем, есть пятерка, ты можешь насосаться кукурузного самогона на ферме у старика Джо, а если в кармане пять тысяч, можешь полететь на Гавайи и пить там с девчонками шампанское.

Даже свободу он представляет себе только в денежном выражении, этот доблестный сын американского образа жизни. Ну, а какая же свобода у южновьетнамской прачки, которой они с офицером платили три доллара в неделю! Даже смешно говорить об этом. Да и зачем азиатам свобода! Вот другое дело он, чистокровный англосакс, супермен, купивший роскошную машину. Полицейские под козырек берут!

„. В другой раз где-то в штате Вирджиния в нашу машину попросился Гарри, студент Джорджтаунского университета. Застенчивый. Серьезный. Молчаливый. Заговорил лишь после того, как мы признались: вот, дескать, ищем типичного среднего американского молодого человека и не знаем, на ком остановиться.

— А мы все типичные и все средние, — вынес Гарри соломоново решение, протирая очки концом своего галстука. — Нарисовать портрет нынешнего молодого американца не так просто. Потребуется много разных красок и оттенков, тонов и полутонов. Впрочем, давайте попробуем…

И он принялся рисовать. Портрет получился сложный и пестрый, как полотно модерниста. Тут был и солдат, сжигающий вьетнамскую деревню, и юный пацифист, публично сжигающий призывную повестку. Здесь и молодые преступники, превратившие в джунгли ночные улицы американских городов, и студенты, превратившие университеты и колледжи в центры антивоенного движения. Хиппи, с их красочным, но пассивным отрицанием буржуазных идеалов, и «черные пантеры», порывающие с анархизмом и все чаще обращающиеся к работам Ленина… Все это американская молодежь. Тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить.

— Но что же главное, что основное в этой широкой панораме? — спросили мы.

— Главное то, что молодежь заговорила, — ответил Гарри. — Разные голоса, разные формы самовыражения, разные процессы, но катализатор общий: вьетнамская война и моральное крушение американского общества. Вьетнам обнажил многое. Вьетнам открыл нам глаза на жестокость и лицемерие нашей социальной системы. Нам с детства внушали, что наш строй самый справедливый и демократичный. Помните сказочку про новое платье короля? Так вот, король-то оказался голым!

… Холодной ноябрьской ночью мы стояли на Пенсильвания-авеню в столице Соединенных Штатов. Начались вторые сутки антивоенного моратория, охватившего всю страну от океана до океана.

Взметая опавшие листья, дул пронизывающий ледяной ветер. То и дело вспыхивали прожекторы, установленные на лужайке Белого дома. Слепящие пучки света выхватывали из темноты фигуры людей, проходивших мимо ограды.

Окоченевшими ладонями люди защищали от порывов ветра мерцающие свечи. Девушки из южных штатов, приехавшие в Вашингтон налегке, кутали плечи в одеяла. Шли студенты из Оклахомы, служащие Нью-Йорка, рабочие Кливленда. Многие пришли сюда прямо с автобусных вокзалов, за спинами у них были спальные мешки, в руках — дорожные сумки.

Тревожно рокотали барабаны. Колыхались язычки свеч. Люди шли молча в затылок друг другу. И казалось, что рядом с ними, незримые и бестелесные, шагали те, кого уже нет в живых. Шли юноши, убитые во Вьетнаме. От них не осталось ничего, кроме имени, написанного черной тушью на белом картоне. Живые несли эти имена у себя на груди.

Они умерли во Вьетнаме за неправое дело. Они умерли потому, что их послали туда убивать вьетнамских крестьян, сжигать деревни, разрушать города. От многих селений, спаленных американским напалмом, остались лишь названия. Эти названия — на груди участников «Похода против смерти».

И, подходя к Белому дому, участники похода выкрикивали имена мертвых юношей и названия мертвых деревень.

Сорок семь тысяч человек прошли мимо Белого дома к рассвету 15 ноября. Сорок семь тысяч имен и названий прозвучали вот у этой ограды в центре столицы Соединенных Штатов. В течение двух дней и ночей. Это была впечатляющая, невиданная по своей силе манифестация. Даже видавшие виды американские репортеры бледнели от волнения, когда над мерцающей свечой звучал печальный, полный скорби голос матери:

— Джон Кларк из штата Мэриленд… И голос девушки:

— Деревня Ла Хо ан под Сайгоном. И голос отца или брата:

— Эдвин Браун из Техаса…

В их голосах были печаль и боль, протест и предостережение. Такого еще не знала Америка.

Уже занимался рассвет 15 ноября, а люди все шли и шли. В столицу продолжали прибывать автобусы из других городов, с людьми, желающими принять участие в субботней демонстрации.

Те, кто приехал раньше, столкнулись с серьезной проблемой: где переночевать? Люди спали на полу в Национальной картинной галерее — администрация галереи в знак солидарности с ними решилась на такой чрезвычайный шаг. Простые люди, жители Вашингтона делились кровом с приезжими. Владельцы пятнадцати кинотеатров пригласили приезжих переночевать в кинозалах. В общежития превратились помещения церквей, аудиторий колледжей и университетов, спортивные залы, даже частные автоматические прачечные. Тем самым многие вашингтонцы красноречиво заявили, на чьей стороне их симпатии.

Да разве только вашингтонцы! Жители Балтиморы собрали деньги, арендовали грузовичок-кухню и послали его в Вашингтон, чтобы бесплатно раздавать демонстрантам бутерброды. Жители Филадельфии прислали бесплатный горячий кофе. Жители Ричмонда, города табачников, — бесплатные сигареты.

В эти два дня население Вашингтона увеличилось на многие десятки тысяч человек. Прибавьте сюда около тридцати тысяч парашютистов и морских пехотинцев, введенных властями в пригороды столицы. На рассвете 15 ноября на улицах и площадях в центре города появились армейские «джипы». Двести пятьдесят морских пехотинцев расположились в здании конгресса СШД. Через стеклянные двери мы видели вооруженных солдат, занявших холлы и коридоры многих государственных зданий.