Американская империя. С 1492 года до наших дней

Индейцы продержались 71 день, создав на осажденной территории удивительное сообщество. Были организованы общественные столовые, клиника и больница. Вот что сказал представитель навахо, ветеран войны во Вьетнаме: «Здесь царит удивительное спокойствие с учетом того, что другая сторона лучше вооружена и численно превосходит нас… Но люди остаются, потому что у них есть вера и цель. Вот почему мы проиграли во Вьетнаме, там у нас не было цели. Мы участвовали в войне богатых, для богатых… В Вундед-Ни мы держимся отлично, в смысле морального духа. Мы даже еще способны смеяться».

Послания поддержки приходили в поселок из Австралии, Финляндии, Германии, Италии, Японии, Англии. Одно письмо написали собратья из Аттики, двое из которых были индейцами: «Вы сражаетесь за Мать-Землю и Ее Детей. Наши души сражаются вместе с вами!» Уоллес Черный Олень ответил: «Маленький поселок Вундед-Ни превращается в огромный мир».

После этих событий, несмотря на смерти, испытания, использование полиции и судов с целью сломить сопротивление, движение коренных американцев в защиту своих прав продолжилось.

Индейцы, жившие в общине Аквесасне, где издавалась «Аквесасне ноутс», всегда утверждали, что их территория суверенна и на нее не должны распространяться законы белых. Однажды полиция штата Нью-Йорк выписала три штрафных талона могауку, водителю грузовика, и совет индейцев встретился с лейтенантом полиции. Поначалу последний настаивал на том, что ему необходимо было соблюдать инструкции и выписывать штрафы даже на территории Аквесасне, но при этом он старался действовать разумно. В конце концов лейтенант согласился, что не следует арестовывать индейцев в резервации или за ее пределами, не проведя перед этим встречу с советом могауков. Затем полицейский сел и закурил сигару. Индейский вождь Джоакуисо, человек с характерной внешностью и длинными волосами, поднялся и серьезным голосом обратился к этому человеку. «Есть еще один вопрос, перед тем как вы уйдете, – медленно произнес он, глядя прямо на лейтенанта. – Не найдется ли у вас лишней сигары?» Встреча закончилась смехом.

Газета «Аквесасне ноутс» продолжала выходить. На странице, посвященной поэзии, поздней осенью 1976 г. появились стихи, отражавшие дух того времени. Ила Абернати писала:

Я – трава, что растет, и я косарь травы,Я и ива, и расщепляющий прутья,Ткач и сотканное, брачный союз ивы с травой.Я – мороз на земле и жизнь мертвой земли,Я – дыханье, и зверь, и острый камень под ногами,Во мне живы горы и взмахи крыльев совы,И я – в них. Я – солнца близнец,Тот, кто движет кровь, и истекшая кровь,Я – олень и оленья смерть,Я – заусенец в вашем сознании,Признайте меня.

А вот строки Баффи Сент-Мари:

Вы думаете, что мне являются виденияПотому, что я индианка?Мне являются виденияПотому, что они есть.

В 60—70-х гг. не было просто женского движения, движения заключенных или движения индейцев. Имел место всеобщий бунт против гнетущего, искусственно насаждаемого, прежде не вызывавшего сомнений образа жизни. Он коснулся каждого аспекта жизни человека: рождения ребенка, детства, любви, секса, брака, одежды, музыки, спорта, языка, продуктов питания, жилья, религии, литературы, смерти, образования.

Новые нравы и манера поведения шокировали многих американцев. Они вызывали напряженность в обществе. Иногда это воспринималось как «пропасть между поколениями» – молодежь все больше отдалялась от образа жизни старшего поколения. Но через какое-то время оказалось, что это не столько вопрос возраста, – часть молодежи оставалась «ортодоксальной», в то время как некоторые люди среднего возраста меняли образ жизни, а старики начинали вести себя так, что поражали окружающих.

Сексуальное поведение изменилось радикально. О сексе до брака больше не молчали. Мужчины жили с женщинами вне брака, пытаясь найти верные слова, характеризующие их отношения: «Познакомьтесь, это… мой друг». Супружеские пары откровенно заговорили о своей жизни, появились книги, в которых обсуждался «открытый брак». О мастурбации стали говорить вслух, даже с одобрением. Гомосексуализм более не скрывали. Мужчины-геи и женщины-лесбиянки сообща боролись с дискриминацией, чтобы осознать свою общность, преодолеть стыд и изоляцию.

Все это нашло отражение в литературе и в средствах массовой информации. Суды признавали недействительными местные запреты на книги эротического и даже порнографического содержания. Появилась новая литература (книга «Праздник секса» и др.), которая обучала мужчин и женщин достижению сексуальной самореализации. В новом кино не стеснялись показывать наготу, хотя киноиндустрия, стремясь сохранить наряду с прибылями и принципы, ввела систему классификации фильмов (R – «просмотр в присутствии взрослых», X – «запрещен просмотр детям»). Язык секса стал обычным в литературе и в быту.

Все это было связано с новыми условиями жизни. Общины процветали в особенности среди молодежи. Действительно настоящих коммун, т. е. таких, где принято делиться деньгами и совместно принимать решения, создавая сообщество близких по духу людей, привязанности и доверия, было мало. Большинство их появилось из практических соображений – для совместной оплаты аренды, – и основывались они на разной степени дружбы и близости участников. Для мужчин и женщин стало обычным явлением быть «соседями по комнате» и проживать группами по два-три человека и более, исходя из практичности и общности интересов, не вступая в сексуальную связь.

Самой важной переменой в стиле одежды 60-х гг. стала большая неформальность. Для женщин это являлось продолжением традиционных настойчивых требований феминисток убрать из обихода «женственную», стесняющую движения одежду. Многие американки перестали носить бюстгальтеры. Ограничивающий свободу «корсет» (фактически униформа 40—50-х гг.) стал редкостью. Юноши и девушки теперь одевались похоже – носили джинсы и поношенную военную форму. Мужчины прекратили носить галстуки, а женщины всех возрастов часто надевали брюки, чем безмолвно отдавали должное Амелии Блумер.

Возникла новая популярная музыка протеста. Пит Сигер пел песни протеста начиная с 40-х, но теперь он добился признания; его аудитория стала гораздо шире. Боб Дилан и Джоан Баэз, исполнявшие не только песни протеста, но и песни, отражающие новое одиночество, новую культуру, превратились во всеобщих кумиров. Жившая на Западном побережье женщина преклонных лет Малвина Рейнолдс писала и исполняла песни, соответствовавшие ее социалистическим воззрениям и духу борца за свободу личности и содержавшие критику современной коммерциализированной культуры. Она пела, что все теперь живут в «маленьких коробках», а вначале «все были одинаковыми».

Боб Дилан являлся феноменом сам по себе: он исполнял мощные песни протеста, личностные песни о свободе и самовыражении. В гневной песне «Хозяева войны» Дилан выражает надежду, что когда-нибудь эти хозяева умрут и он однажды «в тусклый полдень» пойдет за их гробом. В песне «Прольется ливень» певец вспоминает ужасающие истории последних десятилетий, голод и войну, слезы и трупы лошадей, отравленные воды и серые, грязные тюрьмы, – на них «прольется ливень». Дилан исполнил горькую антивоенную песню «Бог на нашей стороне» и еще одну, под названием «Лишь пешка в их игре» об убийстве чернокожего активиста Медгара Эверса. В своей песне «Времена-то меняются» он бросил вызов старому, заявил о надежде на обновление.