Американские рассказы и повести в жанре "ужаса" 20-50 годов

Должно быть, она выследила Джорджа Уоллеса, но теперь уже было поздно. Она поняла это, когда увидела, как он лежит на полу лицом вниз, а на затылке словно широко раскрытый в улыбке мокрый красный рот.

На секунду она тоже как бы застыла, но потом, прежде чем я успел объяснить, упала на пол.

Она просто заснула, как я тогда в парке.

Я стоял рядом, сжимая источник Силы, и смотрел на нее: мне было жалко их всех. Жалко Садини, горящего сейчас в адском котле. Жалко Джорджа Уоллеса, потому что он пришел сюда. Жалко ее, потому что вышло не так, как она задумала.

Потом я взглянул на Палочку, и мне пришла в голову замечательная идея. Садини мертв, и Джордж тоже мертв, но у нее оставался я. Теперь она уже меня не боялась; она даже поцеловала меня.

А у меня был источник Силы. В нем секрет всей магии. Пока она еще спит, я могу проверить, правда это или нет. А когда Изабель проснется, как она удивится! Я скажу ей: «Ты была права, Изабель! Волшебная Сила действует, и с этого часа мы с тобой станем исполнять магический номер вместе, — ты и я. Волшебная Палочка у меня, тебе больше никогда не придется бояться. Потому что я умею делать это! Я уже сделал все, пока ты спала».

Никто не мог помешать мне: во всем театре никого не осталось. Я вынес ее на сцену. Вытащил реквизит. Даже включил свет, потому что знал, где рубильник. Было как-то странно и приятно стоять так в пустом зале и кланяться в темноту, где должна сидеть публика.

Но на мне был плащ Садини, у ног лежала Изабель. С Волшебной Палочкой в руке я чувствовал себя совсем другим человеком, чувствовал себя Хьюго Великим.

И я стал Великим Хьюго!

Да, в эту ночь в пустом театре я был Великим Хьюго. Я знал что и как сделать. Служители давно ушли, незачем возиться с зеркалами, ведь они для того, чтобы их обмануть. Надо связать ее, самому включить пилу. Лезвие почему-то вращалось не так быстро, как у Садини, когда я приставил его к деревянному ящику, в котором лежала Изабель, но я заставил пилу работать как надо.

Она все жужжала и жужжала, а потом Изабель открыла глаза и стала кричать, но я ее связал, и потом, бояться ей было нечего. Я показал ей источник Волшебной Силы, но она все равно кричала и кричала, пока жужжание не заглушило все звуки, а потом лезвие перепилило ящик и вышло наружу.

Лезвие стало мокрым и красным. Красные капли стекали на сцену.

Я посмотрел, и почувствовал себя плохо, так что я зажмурился и торопливо помахал над ней источником Силы.

Потом открыл глаза.

Все осталось, как прежде.

Я снова взмахнул Волшебной Палочкой.

Снова ничего не произошло.

Тут что-то не так. Я не смог все сделать, как надо. Тогда я понял, что не смог все сделать как надо.

Я стал кричать, и, наконец, меня услышал сторож и прибежал, а потом пришли вы и забрали меня сюда.

Так что, видите, это был просто несчастный случай. Палочка не сработала как надо. Может, Дьявол забрал у нее Волшебную Силу, когда Садини умер. Я не знаю. Знаю только, что очень, очень устал.

Теперь выключите этот свет, пожалуйста!

Мне так хочется спать…

–

Ричард Матесон (Richard Motherson) — известный автор страшных рассказов и нескольких романов, по одному из которых — «I am legend» (Я стал легендой) сняли классический фильм, а недавно сделали римейк. Некоторые его произведения «на грани жанров» своей лирической интонацией напоминают малую прозу Бредбери. Успех многих ценимых любителями жанра за стильность фильмов (в том числе культового продюсера и режиссера Роджера Кормана «Маска Красной Смерти», «Ворон»), во многом определен замечательными сценариями Матесона. Лучшие его произведения написаны в 50 — первой половине 60 гг. Рассказ «Никаких вампиров не существует!» — хороший пример изобретательности и профессионального умения автора. Условный фон (позапрошлый век, Трансильвания) и обычный для жанра ужасов набор схематично обрисованных персонажей служит лишь предлогом для виртуозной обработки сюжета.

РИЧАРД МАТЕСОН НИКАКИХ ВАМПИРОВ НЕ СУЩЕСТВУЕТ! (No such thing as vampire, 1959)

Проснувшись теплым осенним утром, Алекса, супруга доктора Герии, почувствовала приступ страшной слабости. Несколько минут она неподвижно лежала на спине, уставившись в потолок затуманенными темными глазами. Господи, ее словно выжали! Руки и ноги., казалось, налились свинцом. Может быть, она заболела? Надо сказать Петре, пусть осмотрит ее.

Сделав осторожный вдох, Алекса медленно приподнялась на локте. Рубашка сползла до пояса, обнажив грудь. Странно, как могли развязаться бретельки, подумала она, опустив глаза вниз.

И сразу же закричала.

Внизу, в столовой, доктор Петра Герия, вздрогнув, оторвался от утренней газеты. Резко отодвинув стул, он бросил на стол салфетку и через несколько секунд уже мчался по устланному широким ковром коридору, затем вверх по лестнице, перескакивая через ступеньки.

В спальне он увидел до смерти испуганную жену, которая сидела на краю постели и с ужасом смотрела на свою грудь. На белоснежной коже ярко выделялось еще не засохшее кровавое пятно.

Доктор отослал горничную, которая застыла на пороге, широко открытыми глазами уставившись на хозяйку. Он запер дверь и быстро вернулся к жене.

— О, Петра, — всхлипнула она.

— Тихонько, тихонько. — Он помог ей снова опуститься на запятнанную кровавую подушку.

— Петра, скажи, что со мной?

— Лежи спокойно, дорогая. — Его руки быстрыми привычными движениями ощупывали ее грудь. Вдруг у доктора перехватило дыхание. Осторожно повернув ее голову, он ошеломленно смотрел на две крошечные ранки на шее, на тонкую полоску полу свернувшейся крови, стекавшей на грудь.

— Горло, — прошептала Алекса.

— Нет, это… — доктор Герия не договорил. Он прекрасно знал, что это такое. Алекса задрожала. — О боже мой…

Доктор поднялся и с трудом передвигая ноги, подошел к тазу и кувшину с водой. Вернувшись к жене, он смыл кровь; теперь на коже ясно виднелись ранки — две крошечные красные точки возле яремной вены. Поморщившись, доктор прикоснулся к распухшей покрасневшей коже вокруг них. Алекса мучительно застонала и отвернулась, пряча лицо.

— Послушай меня, дорогая, — нарочито спокойно произнес Герия. — Мы не будем слепо поддаваться нелепым суевериям и впадать в панику, ты меня слышишь? Можно найти сколько угодно рациональных объяснений…

— Я обречена, — сказала она едва слышно.

— Алекса, ты поняла, что я сказал? — Он сжал ее плечи.

Повернувшись, она смотрела на него пустыми глазами.

— Ты знаешь, что произошло. Доктор судорожно глотнул. Во рту все еще чувствовался вкус утреннего кофе.

— Я знаю, на что это похоже, — сказал он осторожно, — и, разумеется, мы не будем упускать из виду даже такую возможность. Однако…

— Я обречена, — повторила она.