Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований. Книга VIII
Шрифт:
Поход членов жюри в дом Лэйка имел огромное влияние на настроение присяжных. Если какие-то сомнения в виновности Коллинза у них и оставались, то посещение предполагаемого места преступления их рассеяло. Рассказы обвинителей были не только убедительны, но и наглядны, присяжные словно увидели убийство девушки собственными глазами.
Приглашённые защитой эксперты мало помогли Коллинзу. Яркого опровержения выводов криминалистов, работавших на сторону обвинения, не получилось. Один из приглашённых независимых экспертов, например, заявил, что людей, имеющих волосы того же химического состава, что и найденные в подвале дома Лэйка, проживает в Мичигане от 4 до 8 человек. Подобное утверждение, конечно, на опровержение походило очень мало, скорее, оно звучало как подтверждение официальной экспертизы. Другой эксперт задался вопросом: почему криминалисты не обнаружили среди волокон одежды Карен Сью Бейнемен следов цемента, которые должны были там оказаться в том случае, если девушка действительно лежала на подвальном полу? Чтобы усилить "разоблачительность" своего заявления, эксперт даже
Фотографии Джона Коллинза, сделанные во время его эскортирования на заседание суда в июле-августе 1970 г.
В конечном итоге все эти демагогические рассуждения померкли перед главным вопросом, остро вставшим ближе к окончанию судебного процесса: будет ли Коллинз всё же свидетельствовать в собственную защиту или нет? По закону обвиняемый, отказавшийся в начале процесса от дачи показаний, может изменить свою точку зрения в любой момент. В этой части уголовное право не ограничивает никак возможности его защиты. Поэтому очень часто такие "молчуны" в конце процесса заявляют о своём желании дать показания по сути выдвинутых обвинений. Логика такого поведения очевидна: обвиняемый сначала выслушивает все свидетельства против него, а потом уже принимает решение, как ему лучше действовать — молчать ли до вынесения приговора или начать говорить.
К концу судебного процесса над Коллинзом, когда защите стало ясно, что дело неминуемо движется к проигрышу, показания обвиняемого в собственную защиту стали последним шансом на спасение. И тут произошёл очень интересный инцидент, можно сказать, знаковый. Мнения адвокатов разделились — Финк предлагал вызвать к допросу обвиняемого, а Луизелл оставался категорически против этого. Спор между адвокатами произошёл прямо в ходе заседания, Финк настаивал на том, что Коллинз должен отказаться от выбранной тактики молчания и дать показания, а Луизелл в ответ заявил, что если Коллинз переменит своё решение молчать и согласится свидетельствовать, то он — Луизелл — снимет с себя полномочия по его защите и откажется от дальнейшего участия в процессе.
Ситуация сложилась несколько необычная, причём трудно было понять — то ли адвокаты разыгрывают заранее спланированный сценарий, то ли они на самом деле не могут прийти к взаимопониманию. Обвиняемый выглядел растерявшимся и явно не знал, кого же ему слушать.
Поскольку обсуждаемый вопрос имел принципиальный характер, в полемику вмешался судья Конлин. Он принял воистину соломоново решение, хотя и несколько необычное с процессуальной точки зрения. Он предложил обвиняемому поговорить с матерью наедине и принять решение согласно материнскому совету. Судья, видимо, исходил из тех соображений, что мать Коллинза была безоговорочно на стороне сына и сделает всё для его защиты, а значит, её совет будет в его интересах.
Судья объявил 30-минутный перерыв, Джон и Лоретта Коллинз прошли в судейскую комнату позади зала заседаний. О чём говорили мать с сыном, неизвестно, но сцена их общения, судя по всему, была душераздирающей. Лоретта Коллинз вышла из судейской комнаты почти в истеричном припадке, она ещё какое-то время не могла остановить плач и, дабы не сорвать заседание, покинула зал. Джон Коллинз пытался держать себя в руках, но по его опухшему лицу было видно, что он тоже плакал.
На вопрос судьи, будет ли обвиняемый свидетельствовать в собственную защиту, Джон ответил отрицательно. Таким образом возобладала тактика поведения, выбранная Луизеллом.
При таком раскладе обвинительный вердикт присяжных выглядел практически предрешённым. 16 августа 1970 г. жюри удалилось для обсуждения и вынесения вердикта. Вопросы, поставленные судьёй перед присяжными, касались только обстоятельств похищения и убийства Карен Сью Бейнемен, все прочие преступления "Убийцы студенток" так и не стали предметом судебного рассмотрения, хотя никто не сомневался в том, что Бейнемен, как и других девушек в Энн-Арборе и Ипсиланти, убил один и тот же изверг.
Жюри обсуждало вердикт три дня. В течение этого времени члены жюри попросили пригласить в совещательную комнату стенографисток, проводивших запись судебного процесса, вместе с подготовленной ими стенограммой общим объёмом 1600 страниц. У членов жюри, по-видимому, возникли разногласия в толковании каких-то моментов судебных прений, и появилась необходимость уточнить сказанное во время процесса дословно. Вердикт был оглашён 19 августа. Джон Норман Коллинз вполне ожидаемо признавался виновным по всем пунктам и не заслуживал снисхождения.
Судья Конлин, получив вердикт, обратился к обвиняемому с вопросом: имеет ли тот что-либо сказать до вынесения приговора? Смысл такого "последнего слова" заключается в том, что уже обвинённому преступнику предоставляется возможность сознаться в содеянном и заявить о раскаянии — это позволяет судье смягчить приговор. Можно сказать, что это негласное приглашение к договору по схеме: судья будет гуманен, если преступник сознается.
Коллинз от последнего слова не отказался. Он встал и очень косноязычно произнёс всего четыре фразы, смысл которых сводился к тому, что он никогда не был знаком с Карен Сью Бейнемен, не подвозил её от магазина париков и, вообще, ни в чём не виновен. Это
заявление, безусловно, явилось самым глупым, что можно было сказать в такой ситуации (учитывая, что Коллинза уже признали виновным, сказанное автоматически превращало его в нераскаявшегося преступника). Данный пример хорошо демонстрирует наличие у Коллинза проблем с эмпатией, вернее, её полным отсутствием. Джон явно не понимал, как выглядит со стороны его поведение и каких слов от него ждут присутствующие, в том числе и судья. Выражаясь метафорически, можно сказать, что обвиняемый методично копал яму самому себе на протяжении всего судебного процесса, а сказав столь бездарно последнее слово, просто-напросто столкнул себя же в эту яму. Коллинз даже не должен ни на кого обижаться, всё, что случилось с ним, он запрограммировал собственным же поведением.Коллинз был приговорён к пожизненному заключению без права подачи прошения о помиловании в течение первых 20 лет пребывания в тюрьме.
В 1971 г. Департамент юстиции Калифорнии обратился к правительству штата Мичиган с просьбой экстрадировать Коллинза для предания его суду по обвинению в убийстве Рокси Филлипс. Материал, собранный правоохранителями Калифорнии в ходе расследования, выглядел весьма весомо, и шансы добиться обвинительного приговора Коллинзу расценивались как высокие. Однако из-за разницы уголовного законодательства в разных штатах возникла казуистическая преграда, которую никто не ожидал встретить. Дело заключалось в том, что уголовное право Калифорнии допускало вынесение смертного приговора, а экстрадиция преступника в те страны или штаты США, где ему грозит вынесение смертного приговора, считается негуманной. На это обстоятельство можно было бы закрыть глаза, но в США конец 60-х и начало 70-х гг. были отмечены вспышкой антивоенных, анархистских и левацких настроений в обществе. Движение аболиционистов (сторонников запрета смертной казни) набирало силу, а основные институты государственной власти и управления были в значительной степени скомпрометированы в глазах подавляющей части американцев. В таких условиях выдача Коллинза в Калифорнию, где ему грозила смертная казнь, могла спровоцировать массовые акции протеста, что было совершенно не нужно мичиганским политикам. Вопрос экстрадиции, таким образом, перешёл из области уголовного права в плоскость политической целесообразности и… выдача преступника была отложена до лучших времён. Которые так никогда и не наступили.
Первоначально Джон Коллинз содержался в тюрьме "Southern Michigan prizon", но после участия в неудачной попытке побега заключённых его перевели в тюрьму "Marquette branch prizon", отличавшуюся более строгим режимом.
Первые годы после вынесения приговора Коллинз хранил полное молчание, хотя к нему регулярно обращались журналисты с просьбами взять интервью. Поступали и предложения издать книгу о жизни осуждённого, но Коллинз таковые отклонял. Своё первое интервью он дал только в 1976 г., незадолго до очередной годовщины вынесения ему обвинительного приговора. В нём он почти слово в слово повторил сказанное в зале суда — по его уверению, он никогда не был знаком с Карен Сью Бейнемен, не увозил её, не убивал и не знает, кто убил. Странности своего поведения во время следствия и суда объяснить не пожелал. Не будет преувеличением сказать, что это было интервью ни о чём — чтобы услышать набор пустых фраз, совсем необязательно было ехать в тюрьму, Коллинз мог бы сказать всё это за полминуты по телефону.
Со стороны могло бы показаться, что Джон Коллинз пребывает в апатии и глубоко деморализован, но это было совсем не так. В 1977 г. он разыскал своего папашу, проживавшего в Канаде, и взял его фамилию, превратившись одномоментно в Джона Нормана Чапмена. Далее последовал интересный финт — новоиспечённый Чапмен, он же Коллинз, обратился в МИД Канады с просьбой о признании его гражданином по факту рождения. Его ходатайство было удовлетворено, и Чапмен стал обладателем двойного гражданства. То, что последовало далее, оказалось вполне предсказуемо — в 1982 г. Чапмен обратился в Верховный суд Мичигана с прошением экстрадировать его в Канаду, поскольку там его Родина и там проживает его папаша, которого он нежно полюбил на 35-м году жизни. Как нетрудно понять, внезапная любовь к папаше и новой "старой Родине" диктовались соображениями весьма прозаическими — уголовное законодательство Канады той поры допускало помилование после отбытия заключёнными 15-летнего тюремного заключения. Коллинз вполне мог рассчитывать на милосердие канадского правосудия, поскольку он не совершал преступлений на территории этой страны.
Все эти хитроумные проделки привлекли угасшее было внимание к персоне Коллинза. В средствах массовой информации Мичигана появились сообщения соответствующего содержания, а родители Карен Сью Бейнемен обратились в Верховный суд штата с прошением об отклонении экстрадиции преступника в Канаду. В общем, Чапмен, он же Коллинз, никуда не поехал.
20-летний юбилей своего пребывания под стражей Коллинз встречал в числе лучших тюремных сидельцев. За многие годы заключения он получил всего одно взыскание — за хранение принадлежностей для азартных игр, но по тюремным меркам это было не очень сильное нарушение режима. Коллинз выделялся из серой уголовной массы интеллектом и общей эрудированностью, он был общителен, дружелюбен, умел наладить отношения с представителями самых разных преступных кланов. Его тюремная характеристика была до такой степени безупречна, что администрация тюрьмы в октябре 1988 г. чуть было не выпустила его для съёмок в телевизионном шоу "Kelly and company", но вмешательство прокуратуры вовремя остановило эту затею. Телевизионная программа благополучно состоялась, и Коллинз даже принял в ней участие, но не "живьём", а в записи. Журналисты отсняли интервью с ним в тюрьме.