Американский доктор из России, или история успеха
Шрифт:
— Да, там чемоданов не было, — смеялся он. — Но это ушло в прошлое вместе с жизнью в России. Я тут еще не жил, а когда стану жить по-американски, тогда начну чемоданы набивать!
— Почему ты считаешь, что еще не жил? У вас хорошая квартира, машина, дети учатся.
— Нет, это все не то. Я веду переговоры о будущей работе с разными госпиталями, торгуюсь, где смогу больше получать. Хочу, чтобы мои дети жили во дворце.
После его ухода Изабелла говорила:
— Владимир, как Леня-то изменился! Был такой тихий, а теперь — прямо-таки самоуверенный процветающий американец!
— Что ж, основа всей американской культуры — делать деньги.
— Но, Владимир, какая же это культура?
— Какая? Американская.
Интеллигентный, поистине культурный человек живет «не хлебом единым».
Как раз в это время в госпитале появился еще один новый сотрудник — иммигрант из Одессы Леня Нейман, тридцати пяти лет. Я уже навидался одесситов из Брайтона и относился к ним настороженно. Но, к моему удивлению, Леня оказался нетипичным одесситом, даже почти без протяжного одесского акцента. Меня приятно поразило, что он был знаток и любитель русской культуры и русского изобразительного искусства. При своих скромных средствах, он даже собирал небольшие рисунки и акварели. На этой почве мы с ним сошлись, несмотря на разницу в возрасте.
Так под самый конец моей работы в Америке появился у меня собеседник — приятель.
Есть ли недостатки в Америке и в американской медицине
Америка подарила нам с Ириной вторую жизнь — трудную, но интересную. В этой жизни была борьба за место под американским солнцем, был успех, но были и горькие разочарования. Освоение английского языка и доступ к новой информации обогатили нас новым и более глубоким пониманием общественной жизни в нашей новой стране и в остальном мире. За все это я люблю Америку.
Но это любовь не слепая: я вижу не только достижения, но и недостатки американского общества, и не только яркие, но и негативные стороны американской медицины.
Общественная жизнь любой страны определяется и направляется ее интеллектуальной прослойкой. Ведущая интеллектуальная прослойка Америки глубоко и непримиримо разделена на два течения — консервативное и либеральное. Консерваторы говорят, что сейчас в Америке все плохо, но будет еще хуже, либералы говорят, что сейчас плохо, но хуже быть не может. Мне, человеку из другой общественной системы, кажется, что и те и другие просто не знают, что такое плохо.
В 1984 году я описал свой опыт жизни в коммунистическом мире. Та, первая книга моих воспоминаний была издана в Нью-Йорке на английском языке. Многие из читателей тогда звонили и писали мне:
«Ваша книга помогла нам понять, каково жить в несвободном государстве. Мы не умеем ценить, что имеем…» Парадоксально: чтобы оценить свою свободу, они должны были прочесть о несвободе в чужой стране!
В передовых слоях Америки есть неколебимая вера в преимущества своей демократии. Но иногда словом «демократия» они определяют не только положительное, что она дает, но и пытаются прикрыть то отрицательное, к чему она приводит.
Они отождествляют демократию с чрезмерно широким понятием свободы. Демократия дает равную для всех свободу выбора правителей, но не предоставляет свободу от всего, чем диктуется жизнь общества. Свобода — это не консистенция одинаковой плотности, как безвоздушный вакуум. В свободе есть свои течения, как в ветре, и некоторые из них — с обратными завихрениями. Таких «обратных завихрений» в жизни американского общества довольно много. Это пороки преступности, жульничества и нарушения законов на всех уровнях, включая крупные корпорации; пороки недостатка в уровне образования бедных слоев и цветного меньшинства; пороки дороговизны лечения. Каждый новый президент оглашает программу обновления общества, новые пути в образовании, в здравоохранении,
в борьбе с преступностью. Но пока ничего из этого не получилось. Такое впечатление, что американскому обществу не хватает единого понимания, куда оно должно идти, не хватает единой объединяющей идеи. Нельзя же считать «идеей» накопление денег — идеал всех американцев.Работающему человеку в Америке легко и просто. При высоком жизненном стандарте все необходимое имеется здесь в избытке — и все руки тянутся к этому избытку. Но не все могут дотянуться. Расслоение общества на классы и расы — важные составляющие того, что я назвал бы «американской хандрой» (по аналогии с тем, что Пушкин называл «русской хандрой»).
Сегодняшняя Америка при всем кажущемся благополучии не в состоянии освободить своих граждан от недовольства политикой правительства и от критики общественной системы. Но в Америке общество не монолитно, как в странах Европы и Азии. Оно расслоено на много рас, наций и культур. И оно во многом состоит из массы иммигрантов, которые Америку еще не понимают или не хотят понимать и живут с оглядкой на свое прошлое. Поэтому мудрено ожидать одинакового понимания общественных ценностей от такого пестрого во всех отношения общества. Но жить в обществе и быть свободным от общества невозможно. Все это порождает конфликты и пороки в жизни Америки.
В повседневной жизни американского общества превалирует не то, что хорошо и полезно, а то, что выгодно, — и без учета последствий. Но то, что кажется выгодным сегодня, нередко оказывается невыгодным и неверным завтра. В 1965 году в уступку все нарастающей бедной прослойке президент Линдон Джонсон ввел систему минимального социального пособия для бедных «Велфэр» и медицинскую страховку для них «Медикейд». Тогда это казалось выгодным, потому что страна еще переживала расовые беспорядки, и черному населению это давало материальную поддержку. Но потом эта уступка оказалась приманкой, которая привела к росту числа неработающих и требующих помощи и увеличила приток неимущих черных иммигрантов. В результате разделение общества еще усилилось. Это сказалось на всей его жизни: на увеличении налогов для содержания получателей «Велфэра», на понижении среднего уровня образования, на ухудшении медицинского обслуживания, на все возрастающей преступности. В больших городах образовались настоящие гетто, рассадники преступности и дикости, разрушающие вокруг себя все цивилизованное. Я работал в госпитале в одном из таких кошмарных черных гетто и описал это в первой части воспоминаний. Там на каждом шагу выпирали отрицательные стороны «подводных течений» американской жизни. И там был самый низкий уровень медицины. Все президенты после Джонсона вынуждены были «латать» систему «Велфэра» и «Медикейда». В результате в Америке возросло число недовольных и протестующих.
Всему миру стало известно кошмарное преступление американца Тимоти Маквея: он в 1996 году взорвал большое здание в городе Оклахома — якобы в «знак протеста». Там погибло 250 человек, включая целый детский сад. Какой это был протест, против чего? Против «политики правительства вообще». Хуже всего, что у этого преступника, одержимого «идеей справедливости», нашлись сочувствующие и сторонники, такие же простые американцы. Но Маквей — пример крайнего выражения протеста. Кроме него в США есть тысячи «маленьких Маквеев», протестующих против чего бы то ни было, чего и сами не понимают.
Америка слишком развита, чтобы самой производить товары, ее специализация — высокотехнологическая информация. Вместе с самой передовой техникой она на весь мир распространяет и другую свою продукцию — немыслимую по масштабу пропаганду насилия и ужасов. Эта голливудская продукция и книги, заполненные волнами кошмарных преступлений, — стали типичным американским производством. Деловым людям это приносит громадный доход, и на этом замыкается основная американская идея — «делание денег». На американское общество сильно влияет каскад громких скандальных историй в деловых и правительственных кругах (которые должны подавать пример того нового, за что агитируют президенты). На экранах телевизоров и на страницах газет каждый день показывают, как большие люди обкрадывают и обманывают друг друга и людей маленьких. Америка богата, а где деньги, там чрезмерное усиление алчности и преступности.