Американский поцелуй

— Я могу, — хныкала она, — я хочу.

Патрик засмеялся. Его ухмылка отразилась в зеркале. Руками он сжимал запястья Ралли.

— Не-а, — протянул он.

Ралли вырывалась. Напряжение в глазах и между ног возрастало. Она сжимала бедра, скрежетала зубами, чувствуя приближение чего-то не имеющего названия.

— Я могу, — шипела она, — я это сделаю.

Патрик продолжал смеяться. Ногтями Ралли впилась в его руки, царапая их. Ее огромные распахнутые глаза отражались в зеркале, мышцы на ногах затвердели и напряглись.

— Пожалуйста, — задыхалась она. — Да, Да.

— Нет, — приказал Патрик.

Ралли хныкала и сопротивлялась. Она чувствовала, как струйка пота стекает по ее лбу, ощущала нарастающее наслаждение между бедер.

— Пожалуйста, — умоляла она. Патрик был непреклонен.

— Пожалуйста, — рыдала Ралли.

Когда дыхание Ралли участилось, а мольбы переросли в стоны, Патрик со смехом отпустил ее руки. От неожиданности Ралли оступилась, упала на колени, одна туфля отлетела в сторону. Выставив руки вперед, Ралли приостановила падение.

— Ох!

Ралли взглянула в зеркало. Она видела себя — стоящую на четвереньках, задыхающуюся, коса перевесилась через плечо, грудь в белом лифчике свисала вниз. Ее шарф был все еще обмотан вокруг шеи. Он доставал теперь до пола, но Ралли возненавидела его, он напоминал ей привязь. Патрик возвышался над Ралли, радостно смеясь.

— Ох, — повторила Ралли.

Патрик и не думал ей помогать. Его глаза искрились удовольствием и триумфом, которых раньше не было.

— Я поранила колено, — произнесла Ралли.

Патрик кивнул.

— Я знал. Теперь можешь ехать домой.

Вожделение ослепило Ралли.

— Что? — прошептала она.

— Ты слышала, — твердо сказал Патрик, — езжай домой.

Ралли стояла на четвереньках, не в силах понять, что ему от нее нужно. Слезы злости наворачивались на глаза.

— Что ты собираешься делать? — прошептала она.

— Я хочу выпить, — объяснил Патрик, — как только ты исчезнешь.

— Нет, — фыркнула Ралли, — что ты делаешь со мной?

— Иди домой, — приказал он.

Ралли села. Она отвернулась от зеркала.

— Об этом ты думаешь целый день? — свирепо сказала она. — Сделать это со мной? Вызвать у меня желание к… этому?

Патрик достал спортивные штаны и футболку из шкафа и кинул их Ралли.

— Днем, — произнес он, — я думаю о деньгах.

Ралли поднялась на ноги. Она сорвала шелк с шеи. Она была вне себя от ярости, перед глазами пульсировали красные круги.

— Это тебя заводит? — поинтересовалась она. — Отсылать меня в полночь домой, потом в пятницу звонить мне опять и начинать все снова?

— В следующую пятницу я не позвоню, — перебил Патрик, — ты будешь во Франции. А теперь проваливай.

Подбородок Ралли дрожал.

— Ты проклятый ублюдок! — тихо произнесла она.

Внезапно Патрик оказался прямо перед ней. В его глазах сверкало бешенство. Одной рукой он схватил свой плащ, а другой бил по груди в районе сердца.

— Ты знаешь, что здесь? — рычал он.

Ралли в ужасе отшатнулась. Она уставилась на выпуклость в кармане его плаща, которую принимала за оружие.

— Прости, — начала она заикаться.

— Ты хоть знаешь, кто я такой? — голос Патрика срывался. Его плечи согнулись, как у медведя.

— Д-да, то есть нет. — Ралли выбежала из комнаты, из квартиры. По дороге она всхлипывала: — Нет, нет, нет.

— Отрежь их, — потребовала Ралли.

Ким придвинулась ближе на диване. На журнальном столике лежали ножницы Ким и прочие парикмахерские принадлежности. Волосы Ралли были влажные, а на плечи было накинуто полотенце.

Ким поглаживала ее волосы, которые спадали до диванных подушек, слегка прикрывая их.

— Мужчины жестоки, — она обняла Ралли за шею, погладила по спине, — не надо этого делать.

Ралли смотрела прямо перед собой.

— Обрежь их. Пусть будут короткие и взъерошенные или какие-нибудь еще, только обрежь.

— Ш-ш-ш, — утешала Ким, стараясь, чтобы голос звучал убедительно, — из-за того что какому-то извращенцу нравятся твои волосы, не стоит…

— Стриги! — взвизгнула Ралли.

Ралли отправилась во Францию, в Божоле. Она бродила по причудливым старинным улочкам, посещала виноделов, пробовала вино, ходила от одного винного двора к другому. Она сидела на каменных оградах и наблюдала за овцами. Она носила свободные голубые джинсы и мешковатые свитера, скрывавшие ее фигуру. Волосы были собраны в пучок, не отражавший никаких тенденций в моде. Каждый вечер она ужинала в разных ресторанах, где заказывала цыпленка или говядину под простым соусом. Она наслаждалась жизнью и пила божоле, делая заметки о стране и вине. Когда дело дошло до описания людей, Ралли сделала то, чего не делала раньше. Она не обращала внимание на реальную действительность, а превращала людей в сказочных персонажей. Она написала о вежливом мужчине с темными от вина, кривыми зубами, о полногрудой, всегда готовой помочь женщине, о детях, носящих корзины и давящих виноград. Она почувствовала головокружение и воспарила к небесам, когда любвеобильный молодой человек по имени Оливье прижимал ее тело к грубо обтесанной стене. Оливье шептал возбуждающие комплименты на французском и поглаживал ее талию. Его ошибкой было то, что он прижался губами к ее рту, просунул туда язык и поцеловал ее. На секунду Ралли загляделась на головокружительное, бездонное небо, и поцеловала Оливье в ответ. Она слилась с ним в поцелуе, пытаясь стать счастливой и легкой, игривой, как вино. Но в какой-то момент подступило отвращение. Ралли испугалась не только своего языка, но и всего тела, скрытого одеждой, она оттолкнула от себя мужчину, ощущая, что предала ревнивого, всевидящего господина.

ОБЯЗАТЕЛЬСТВО

Меня зовут Патрик Ригг. Мне тридцать три. Кроме всего прочего, я миллионер, потому что, когда мне было шесть, мой старший брат Фрэнсис был неожиданно убит Гуппи — чудесной рыбкой. Наша семья жила тогда в пригороде Чикаго, и мы с Фрэнсисом постоянно просились погулять в поместье Гуппингтон, располагавшемся на краю города. Гуппингтонское поместье — один из причудливых американских парков развлечений. Гуппи, главный персонаж, был толстой оранжевой рыбкой, носившей смокинг и монокль. Он безупречно владел английским, жевал пралине, еще он мастерски владел джиу-джитсу. Мультипликационное шоу с Гуппи транслировалось в Чикаго, а может, и на всю Америку. Каждая серия начиналась с того, как Гуппи невозмутимо прогуливался по своим делам, пил кофе-латте и присматривал коллекционные издания Джозефа Конрада. Обычно его сопровождала сногсшибательная подружка, Групи. Групи была невероятно начитанной рыбкой с убийственной фигурой. Они с Гуппи обменивались шутками и держались за плавники до тех пор, пока не появлялись Большероты. Это были угловатые окуни-смутьяны, которые, по причинам, непонятным мне, как ребенку, в каждой серии преследовали и досаждали Групи. Казалось, что они искренне возмущены благородным происхождением Гуппи и тем, что у него такая сексуальная подружка, в то время как они просто панки. Как бы там ни было, Большероты докучали Гуппи, толкали его, обзывали толстяком, но самой большой их ошибкой (которую они неизменно совершали в каждой серии), было оскорбление Групи. Тогда Гуппи вынимал монокль и протягивал его Групи со словами: «А вот этого я не потерплю!». Со смертоносной точностью он выбивал сопли из Большеротов. Элегантные, сокрушительные приемы джиу-джитсу следовали один за другим, в итоге вокруг Гуппи валялась куча мертвых тушек.

Мы с Фрэнсисом обожали Гуппи. Каждый день мы смотрели мультфильм по телевизору, а потом сами разыгрывали увиденную резню. Фрэнсис был старше меня на три года. По праву старшинства он всегда был Гуппи, а мне отводилась роль Большерота. Обычно мы колошматили друг друга до тех пор, пока один из нас не закричит или не начнет истекать кровью или пока не позовут обедать. Я всегда обижался, что за мной закрепился ярлык Большерота. Удары я наносил по-настоящему, возмущенно и не глядя — это стоило брату выбитого зуба и двух синяков под глазами.

Гуппингтон был причудливым развлекательным парком. Он напоминал кафе «Хард-рок», книжный магазин Блови и многое другое. Успешные бизнес-гении убедили меня, что именно там и живут рыбы. Я, наверно, должен был засыпать родителей вопросами, почему Гуппи живет не под водой и почему он обожает пралине, но я не помню этого. Все, что я помню, — это многочисленные аллеи парка и особняк Гуппи. Особняк был самым прикольным местом в парке. Внутри горели ослепительные люстры, а у барной стойки продавали пралине и напиток, напоминавший шампанское. На заднем дворе находилась огромная плексигласовая рыба, бассейн Гуппи. Он был примерно тридцать футов в длину и столько же в ширину, его заполняла голубая пена, имитировавшая воду. Главное, чтобы родители купили билет, тогда тебе выдавали шлем, похожий на голову Большерота. Затем ты поднимался по лестнице на бортик и ждал в очереди на площадке. Парень в костюме Гуппи стоял на другом конце площадки. Когда подходила твоя очередь, можно было дать ему пару затрещин, и он издавал притворные ахи и охи, так что родители видели, что не зря потратились на билет. Потом Гуппи вопил: «Я этого не потерплю!» — и толкал тебя плавником прямо в самую гущу пены. Некоторое время можно было дурачиться в пене вместе с другими детьми, а потом служитель вытаскивал тебя наружу.