Аметисты Серафимы Суок
Шрифт:
Симе всегда было унизительно, когда ее причисляли к стану малоимущих. Из-за заношенного платья, из-за дырявой обуви… Да и вообще бедность не скрыть, она сквозит из всех щелей. Но теперь у нее есть бусы с пятьюдесятью семью чудесными лиловыми камнями. Таких бус нет ни у кого, даже у Таты Северьяновой, дочери владельца мясной лавки, у которой в их классе всегда все самое лучшее, от пальто до ластика. А еще у Симы есть тайна и надежда на лучшую жизнь, обещанная бывшей циркачкой.
Катя
Всегда, почти всегда при охлаждении между супругами
Несмотря на то что Бобков совсем распоясался, Катя продолжала его оправдывать экономическим кризисом, сложной обстановкой на работе, усталостью… Думала, тяжелые времена пройдут, они вместе съездят в отпуск и все наладится. Но отчего-то конца черной полосы не было видно.
Тем не менее Катя чувствовала, что все идет к разрыву. Их брак бился в агонии, и Катя, стараясь оттянуть конец, впадала в крайности: то окружала мужа вниманием, была с ним мила и покладиста, то, не дождавшись ответной заботы или хотя бы благодарности, взрывалась и высказывала претензии.
Во избежание семейных конфликтов, Быстрова уходила в ближайший торговый центр, где бесцельно бродила по магазинам. Магазины ей осточертели, но больше идти было некуда. От нечего делать Катя обновила гардероб, но модные шмотки никакой радости ей не принесли. Чтобы меньше бывать дома, Катя шла на маникюр к Рынде, которая была рада поболтать и заработать.
– Да баба у него, отвечаю! – со знанием дела заявила Рыдалова, проворно орудуя пилкой.
– Артём не такой! – неуверенно спорила Катя.
Одним из основных качеств, за которые Катя выбрала мужа, была надежность. Много лет назад, в начале их романа, Артём производил впечатление человека, не разбрасывающегося словами, надежного, как скала, который никогда не подведет и на которого можно положиться. Быстрова до сих пор продолжала верить в эти его качества.
– Все они не такие. У меня у двоюродной сестры первый муж был еще тот кобелина! Вот послушай. – Дальше последовал рассказ о чьей-то не сложившейся семейной жизни.
Катерина вполуха слушала мерную трескотню бывшей одноклассницы, думая о своем.
В уголке кухни квартиры Рыдаловой, где она принимала клиентов, мерцала в лампе свеча, нагревая апельсиновое масло. Терпкий аромат укутывал и умиротворял. В этой давно не видевшей ремонта обстановке, изобилующей старыми аляповатыми вещами, Катерина чувствовала себя спокойно.
Она даже позавидовала Рыдаловой – ее независимости от мужчин и умению довольствоваться тем, что есть. Даже вот этой убогой квартире позавидовала – пусть тут все старое и дешевое, но исключительно свое и на свой вкус.
Жизнерадостная Людка не грызла себя за пятьдесят второй размер, за отросшие корни сожженных волос, за расширенные поры на лице и двойной подбородок. Она разрешала себе быть
собой и ни на кого не оглядываться. Рында могла себе позволить в общественном месте громко хохотать и во всеуслышание обсуждать по телефону интимные подробности.Если раньше Катя считала Рыдалову невоспитанной и примитивной, брезгливо морщилась, наблюдая ее вызывающее поведение, посмеивалась над уровнем маникюрщицы, не получившей даже среднего образования, то теперь все чаще думала, что иногда хочет поменяться с ней местами, чтобы иметь возможность наплевать на все условности.
У самой Катерины для этого не хватало смелости. И свободы. Она у себя дома не может коптить масло, как Рында, не может купить и поставить на полку понравившуюся безделушку, не может слушать музыку и смотреть телевизор так, чтобы не быть подверженной критике.
Артём непременно выскажется по поводу ее выбора, одарив комментариями в стиле «это же старье, муть, жуть, мрак и отстой!». Станет ежеминутно допытываться на все лады: «Ты это смотришь? Смотришь?! Смооо-триии-шь?! Давай переключим! Вот! Вот это оставь!» Будет бухтеть, пока жена не отдаст ему пульт и не уйдет.
Катя очень редко слушала музыку и смотрела сериалы. Делала это, только когда Артём надолго уходил из дома, и то прислушивалась к шагам на лестничной площадке, чтобы при звуке поворота ключа в замке успеть все выключить. Иначе презрительно сложенных губ не избежать.
Это было ненормально и создавало нервное напряжение. Артём обычно разговаривал с ней в такой манере, будто бы искал, к чему придраться: что ни реплика, то замечание. Про себя Катя называла мужа прокурором.
Жить с диванным прокурором – то еще испытание. Постоянно нужно быть готовой отражать нападки и критику; взвешивать, что предпочтительнее: объяснять свои действия и оправдываться за них или отложить их до момента, когда не будет рядом мужа. Если отмахнуться, будет еще хуже: Бобков, по обыкновению, жутко обидится и уйдет в глухую молчанку, делая атмосферу дома невыносимой. Такой уклад давил на нервы, опустошал и высасывал энергию.
Быстрова для себя решила: без резких движений найти в себе опору, а потом отползать к новой жизни. С Артёмом или без – будет видно.
– Знаешь, кого мы с Фролихой видели?! – радостно заорала в трубку Рында, словно речь шла о чем-то невероятном и архиважном.
Катя не сразу поняла, в чем дело. Она в ближайшее время не собиралась на маникюр, и вообще, похоже, у них с Артёмом отношения стали налаживаться. Муж внезапно предложил выбрать цвет обоев на ее вкус, чего прежде за ним не водилось. Обычно Артём до хрипоты бился за любую, даже незначительную мелочь, лишь бы все было как хочет он. А тут сам предложил. Это был верный знак.
– Ну, – без энтузиазма ответила Быстрова.
– Зоську!
– Кого?
– Зоську Сапожникову! Помнишь такую?
Как не помнить? Сапожникова училась с ними в одном классе.
– И-и-и? – снисходительно протянула Катя, дескать, какое мне дело до какой-то там Сапожниковой, хотя дело очень даже было, но не обнаруживать же свою заинтересованность.
– Знаешь, где? Не поверишь!
– Неужели на Луне? – усмехнулась Катя, предвкушая услышать, что Зося намывает полы в каком-нибудь затрапезном кафе.