Амнезия, или Фанера над Парижем
Шрифт:
Я в шоке. Мария, внимательно смотревшая мне в лицо, поспешно добавляет:
–С вами все в порядке, просто жизнь вас достала.
– Откуда ты знаешь?
– Так подумала. Она всех достает…
– Ты что психолог?
– В общем, то да, но еще мы подрабатываем медсестрами, Вообще-то я народный целитель. Хочу получить лицензию.
– Что это?
– Лицензия?
– Да нет, народный целитель.
Мария неопределенно крутит головой. Она у нее аккуратная со светлыми, чуть волнистыми волосами.
– Ну, в общем-то, психолог,
– Какие?
– Да это сейчас неважно.
– Мария! – вопит какой-то мужик из дальнего угла.
– Кого это?
– Меня, – смеется девушка.
– Ну да, конечно.
Мария снова смеется и наклоняется ко мне.
– Не берите в голову. Достоевский тоже долго не мог запомнить имя своей секретарши.
Она уходит. К моему сожалению. И даже панике. Без нее я чувствую себя улиткой без панциря. Закрываю глаза, чтобы открыть их только когда Мария снова подойдет к моей кровати.
Приходит она не скоро. Кладет мне на грудь какую-то фотографию.
– Вот нашла одну в бумагах, – говорит она и испытывающе смотрит мне в глаза.
Я беру ее в руки. Это она, Мария, в купальнике на краю бассейна. У нее необыкновенно красивая фигура. По нижней кромке фотографии крупными печатными буквами написано имя. Я вижу, что надпись свежая.
– Да я запомнил, – пытаюсь я улыбнуться.
– Ну, на всякий случай, – лукавит девушка.
– Скажи Мария, а мы в той моей прошлой жизни не встречались?
Она молчит и смотрит на меня задумчиво.
– Наверное, то, что я часто задерживаюсь у вас, сбивает вас с толку. Вам надо больше общаться с другими. И, вообще, вы лежебока. Надо чаще вставать, больше ходить.
– Конечно, это маловероятно, – не обращая внимания на ее слова, рассуждаю я. – Ведь ты такая молоденькая, а я уже…
Мария хихикает.
– Какая уж я молоденькая. Просто так, кажется. Мне уже за тридцатник.
Я плохо ориентируюсь в цифровом пространстве и вглядываюсь в ее лицо.
– И это много?
– Много, – вздыхает она. – Половина жизни. А у кого-то и целая жизнь. Кому как повезет.
– А мне везет?
– Конечно. Еще как. Вы же могли погибнуть.
Меня огорчает ее уверенность.
– Значит я уже старый. Мне-то уже не один тридцатник.
Мария смеется.
– Для мужчины это не много.
В ее словах столько тумана, что я окончательно теряю ориентиры.
– Мария, ты что-то будешь писать?
– Как это? – не понимает девушка.
Я сам не понимаю, с чего мне такое приходит в голову.
– Ну, я как бы подопытный, что-ли?
– Вы мой пациент. Моя работа. А …разве одно другому мешает? Ведь важно чтобы во благо, – Мария как будто смущается, потом продолжает уже деловым тоном.
– Давайте поговорим немного о вас. Обычно в памяти легче восстанавливается давнее. То, что было много раньше. Вы вспоминаете что-нибудь из вашего прошлого?
Я в напряжении. Она нисколько
не лучше невропатолога. Разве что ее настойчивость не вызывает такого раздражения.– Из детства, из юности, – подсказывает Мария.
Я погружаюсь в хаос, царящий в моей голове и мне страшно.
– Знаешь, – хриплю я, – Я не могу ничего разобрать, где реальность, где бред.… Все вместе. И услышанное и увиденное… может быть, среди всего этого, есть что-то из моего, но, я уже не раз бред принимал за реальность.
– Или реальность за бред, – подсказывает Мария – Это прояснится со временем, но нужен только ориентир.
– Народный?
Мария смеется.
– Начните с женщин. Они наверняка были в вашем прошлом. И, наверное, немало.
– Ты же говоришь, что я уже с них начал.
– Ну не так же. Если не получается по каким-то подсказкам, нужно более тесное общение с ними. Ну, …
У нее славные пухлые губки и, когда они растягиваются в улыбку, в их очертании появляется что-то манящее. Куда? Я вдруг с горечью вспоминаю свое отражение в зеркале. Разве могут эти губки приоткрыться навстречу такому «красавцу»?! Понятно, что ее интерес ко мне вызван только ее работой…
– Как это? – бормочу я, хотя уже догадываюсь, о чем речь.
– Не прикидывайтесь. Разве вы не испытываете какого либо желания, когда видите хорошенькую женщину? На вашем рисунке, например.
Мария приближается ко мне так близко, что ее бедро едва не касается моего лица. Она инквизитор.
– Да, конечно, смутное…, – бормочу я
– Замечательно, – сияет Мария, будто не замечая моих страданий и отодвигается.
– Что же тут замечательного? – непонятно мне.
– Не все потеряно.
Я ухмыляюсь, но от нытья воздерживаюсь.
Наверное, мою гримасу она понимает как утомление, потому что неожиданно поднимается, хотя тема, как будто бы не исчерпана.
– Отдохните и вспоминайте, вспоминайте, цепляйтесь за каждую мелочь. Память у вас понемногу, но восстанавливается.
– Если память восстанавливается, почему же я не помню своих домогательств к какой-то уборщице?
Мария опасливо оглядывается, потом наклоняется ко мне.
– Да ничего и не было, с этой уборщицей. А то, что не помните, как вас перевели, так потому что ввели большую дозу.
Мария наклоняется еще ниже и, почти касаясь своими божественными губами моего уха, добавляет:
– Я буду давать вам только витаминки, вместо аминазина. Не проболтайтесь.
Я вижу совсем близко ее груди, чувствую их запах,…Похоже, я готов вспомнить что угодно, лишь бы она наклонилась еще чуть-чуть больше. Мои молитвы не услышаны – она выпрямляется и собирается уходить.
– Мария! – невольно вырывается у меня.
Девушка, уже шагнувшая в проход, оборачивается.
– Как ты думаешь, надолго я здесь?
– А куда вам спешить? Отдохните. Только не делайте резких движений. Я постараюсь, чтобы вас не залечили.