Амнезия [СИ]
Шрифт:
Забродин еле передвигался. Его пришлось вести, чуть ли не под руку. Вспомнив паспортные данные задержанного, капитан свернул на Краснопролетарскую улицу и стал оглядывать фасады домов, желая побыстрее увидеть цифру шестнадцать. Необходимое здание оказалось, как и многие другие в городе блочной пятиэтажкой. В палисаде, на растянутых между деревьями веревках, сохло белье. Гигантские клумбы, заботливо выращенными аборигенами рассыпались фейерверками цветов. Палисад был окружен частоколом железных труб, которые обвивала в несколько рядов, густая цепь колючей проволоки. Обойдя запрещенную территорию с угрожающей табличкой от столба высоковольтного напряжения — "Не влезай — убьет!", Чернов покрепче сжал локоть Забродина, зашел в подъезд и на втором этаже нашел требуемую квартиру. В подъезде никого не было, только на подоконнике сидела сиамская кошка, смотрела сквозь прищур голубых глаз в окно и лениво умывалась. Дверь шестой квартиры была не убогие других, но и не отличалась новизной. Перед дверью Забродин как бы очнулся и стал шарить по карманам. Чернов потряс перед ним пакетом
В квартире было тихо, душно и светло. Солнечные лучи заглядывали сквозь неплотно закрытые шторы и играли на полу в догонялки. Чернов посадил старика на низкую тумбочку в прихожей и заглянул на кухню. Ничего интересного кроме бокала с недопитым чаем и тарелки с надкушенным бутербродом там не было. В комнате все было иначе. От первого впечатления, которое произвела на него комната, он замер, не в силах пройти дальше и продолжить осмотр. Все стены комнаты были увешены женскими портретами. Большинство из них состояли из листов альбомных иллюстраций. Пара картин маслом, были заключены в золотой багет, а рядом висели потрепанные афиши цирковых анонсов. Окинув комнату взглядом, капитан понял, что везде представлена одна и та же женщина. Изображена в профиль и в фас, в полный рост и в три четверти, серьезная и веселая, целомудренная и похотливая. Она была разная, эта женщина на портретах. Спутать ее ни с кем другим было невозможно. Над ее верхней губой виднелась темная родинка и на некоторых изображениях, она дразняще касалась ее языком. Жесткие кольца черных волос, спускались на шею. Тугое, изящное тело. Глаза широко распахнуты, с огромными карими зрачками. Она была красива, эта женщина. Красива, какой-то животной красотой. Портреты источали какое-то дьявольское искушение, какой-то мистический соблазн. При взгляде на нее у мужчины открывалось второе, третье, а может четвертое дыхание. Он становился первобытным человеком, животным, забыв о долгом превращении из обезьяны в Человека. Этой женщиной хотелось обладать немедленно, сейчас же, сразу. Эта женщина должна была принадлежать только ему, и он стал бы бороться со всем миром за право обладания ею. Дубинками, на шпагах, на пистолетах. Боролся бы до последней капли крови, теряя сознание и смысл происходящего. Боролся бы всегда и во времена первобытно-общинного строя и в наши дни.
Чернов ощутил все это на собственной шкуре. Такой взрыв эмоций и скорого физического наслаждения не охватывал его, наверное, никогда в жизни. — Как же Забродин с этими портретами живет? Как же они до сих пор не свели его с ума? — прошептал он и выскочил в коридор. Пройдя на кухню, он открыл водопроводный кран и подставил голову под струю. Холодная вода несколько отрезвила его и, встряхиваясь, словно только что искупавшийся пес, он вернулся в комнату, стараясь больше не рассматривать изображения искусительницы. Он сел на стул стоявший рядом с диваном и задумался. Георгий Иванович в коридорчике чуть пошевелился. Капитан помог ему перейти в комнату и усадил на диван. Чернов пребывал в смятении. Необходимо было трезво оценить только что с ним произошедшее и продолжить осмотр. — Значится так, — подумал он и, постаравшись убрать эмоции подальше, стал анализировать ситуацию. — Что там старик рассказывал? Какой он там бред нес? Цирк-шапито. Эта тема повторяется несколько раз. Марина водила детей в цирк. Это раз. Цирк-шапито был не только в Энске, но и в Твери. Что дальше? Что это нам дает? Фантастический роман это нам дает и ничего более, — чертыхаясь пробурчал Чернов. Он встал, Закурил сигарету и снова огляделся по сторонам. На столе лежала книга, заложенная черным шнурком. Повертев ее в руках, он понял, что это знаменитые пророчества Нострадамуса. Раньше она ему никогда не попадалась, а если бы и попалась, то он, вряд ли обратил на нее внимание. Раньше мистика его абсолютно не интересовала. Но то, было раньше. Сейчас же Чернов присел на потертое кожаное кресло с деревянными подлокотниками, взял фолиант в руки и раскрыл на заложенной странице. Один из пророческих стихов был обведен черным фломастером. Юрий попытался вникнуть в смысл выделенного текста.
Монарх, наконец, пожалеет,
Что прежде щадил он врага своего.
Врага устраняет жестокой идеей, казнив
Всю родню и всех близких его.
Волною вечерней тот порт не шатает,
Затоплено Солнце под гладью морской.
Мосты и границы вражда разметает,
Великий народ воевал сам с собой.
Здесь солнце с орлом достигают победы.
И милость поверженным громко сулят.
Но кто остановит грядущие беды? Мечте
об отмщенье поверженный рад.
В голове, словно механизм огромных курантов заскрипели валы и колеса. Пытаясь привязать пророчество к России, Чернов подумал о Николае втором, который был мягкосердечен и слаб. Подумал о крейсере Аврора, стоящем на тихом причале. О русском народе, поделившемся на красных и белых, во время гражданской войны. Клинок во внутреннем кармане пиджака, острием надавил на живот, и Чернов вытащил его оттуда. При дневном освещении ничего волшебного в кинжале не было.
Немного подремав, Забродин проснулся и, не меняя положения тела, насмешливо наблюдал сквозь чуть приоткрытые веки за гостем.
— Ну и как вам, молодой человек? — вдруг заговорил он. — Думаете фантазии. Вероятно, немного фантазии здесь есть. Как же без фантазии. Только не все. Надо быть в теме, чтобы найти эту границу. Между тем и этим. Между вымыслом и реальностью.
— Георгий Иванович! — откашлявшись, начал Чернов. — Конечно, каждый сходит с ума по-своему.
Ни вы, ни я не исключение. Но я отпустил вас не просто так. И торчу здесь вот уже битый час тоже. Я пока не понимаю что, но что-то происходит. Люди, без видимых причин теряющие память, моя девушка ставшая вдруг чужой, ни с того ни с сего пропадающие дети. Мне действительно нужна помощь, но, извините, не такая. Что вы ходите вокруг да около. Неужели нельзя рассказать все как есть или хотя бы то, что вы знаете. Извините, но я в такие игры не играю. У меня масса дел. Давайте прощаться. Разберусь со всем этим как-нибудь и без вашей помощи.На последних словах Чернова старик вдруг захрипел и, отслонившись от подушки, стал заваливаться на диван. Чернов быстрым шагом подошел к Забродину.
— Георгий Иванович! Что с Вами? Вам плохо? Может, скорую вызвать? — спрашивал он, склонившись над задыхающимся пенсионером.
— Книга! В левом ящике стола. Почитай. Там для тебя, — вдруг прошептал тот и потерял сознание.
Больше старик на его вопросы не реагировал. Видимо сознание отключилось, и включаться снова не собиралось. Чернов вызвал по телефону скорую, намочил полотенце, расстегнул рубашку на груди старика и положил мокрую ткань на область сердца. Скорая приехала быстро. Фельдшер констатировал инфаркт. Двое дюжих молодцов, шустро подхватили носилки с Забродиным, и покинули квартиру. Чернов в раздумье снова походил по квартире, достал из ящика рукопись, заключенную в кожаный переплет, сел в кресло и стал читать.
Все это смахивало на дневник. Тихое детство. Любимые родители. Брат близнец. Война. Эвакуация. Послевоенное время. Поступление в институт. Братья едут в столицу. Георгий поступает в университет на исторический факультет, а Константин туда же на физико-математический. Веселая и бесшабашная юность. После окончания учебы Георгий возвращается к родителям и начинает преподавать в школе историю, а Константин остается в Москве и работает в каком-то "закрытом ящике". Связь между братьями потеряна. Около двадцати лет назад из Москвы приходит сообщение о его преждевременной смерти. Похороны.
Ну и все в том же духе. Простейшее жизнеописание рядового российского обывателя.
— Почему старик сказал, что эта рукопись для меня? — недоуменно подумал Юрий и закрыл тетрадь. — Зачем мне нужна его автобиография? Черт! Совсем старик из ума выжил. А еще эти портреты…, - он встал и более внимательно присмотрелся к изображениям, пытаясь найти несоответствия и мельчайшие детали которые бы не сходились. И они нашлись! Эти детали! Нашлись! У одной из женщин на портрете была явно пририсована родинка. На другом портрете у дамы волосы в районе лба росли явно по другой линии. На третьей картинке у Тиамат были ямочки на щеках, хотя на следующем портрете их заметно не было.
— Да это же все подтасовано! — прошептал про себя Чернов, и в очередной раз удивился несомненному сходству портретов. — Какие-то сказки. Прям тысяча и одна ночь, — прошептал он про себя и, захлопнув тетрадь, положил ее в сумку. Туда же отправился и клинок. — Но в цирк сходить все-таки надо, — решил он, закрывая на ключ дверь Забродинской квартиры.
Хотя Марине, по неизвестной причине, до мальчишек не стало никого дела, они про нее не забыли. Дети вообще благодарный народ и беспризорники не исключение. Тузик пару раз навестивший Марину, так же как и Чернов был поражен внезапными переменами, произошедшими с девушкой, но что случилось и почему, он не понимал. Ни о каких чипсах больше не шло речи. Теперь защиты ребятам ждать было больше не от кого и надо было полагаться только на себя. Поэтому Веник увел мальчишек, от греха подальше и спрятал в катакомбах разрушенного монастыря. Катакомбами эти ходы можно было назвать с натяжкой. На самом деле эти подземные проходы являлись ходами, позволяющие незаметно покинуть монастырь в случае его осады. Один ход вел к реке, второй в старую часть города, третий упирался в тупик, заложенный кирпичной кладкой, четвертый выходил к бывшим купеческим рядам, то есть на нынешнюю рыночную площадь. Каждый ход имел ответвления, которые или соединялись с ним или тоже оказывались тупиковыми. Почти в каждом тупичке была устроена небольшая келья. Веник, как самый старший, успел облазить катакомбы вдоль и поперек, но даже ему они частенько преподносили сюрпризы. То вдруг осыплется боковая стенка и в глинистой пыли найдется золотое кольцо причудливой ювелирной работы, то обнаружится деревянная дверь, неизвестно откуда взявшаяся. Казалось, сто раз пробегал Веник по этому месту, даже стрелки, обозначение которых были ведомы только ему, оставались на месте, ан нет. Взялась откуда-то потайная дверь, словно волшебной палочкой на место поставленная. Притащив ворованный из сараев, где рабочий люд держал мелкую скотинку, инструмент, Веник взялся за работу. Любопытство одолевало не только его. Ребята крутились вокруг заводилы, мешались ненужными советами и лезли под руку.
— Вень, а Вень? — дергал его за рукав Тузик. — Как ты думаешь, откуда она взялась, дверь то эта? Может, она замазана глиной была? Вон рядом дорогу прокладывают… Может от сотрясения? А что там? Вдруг покойники схоронены?
— Отстань Тузик! Почем я знаю. Сейчас вскроем — ясно будет.
Используя вместо рычага гаечный ключ, мальчишки пытались отжать дверь. Она скрипела, трещала, но поддавалась плохо. Попросив Тузика крепко держать инструмент, Веник отошел к другой стороне узкого прохода и попытался выбить дверь плечом. Результат оказался нулевым. И дверь, и замок, как стало понятно по сильно ушибленному плечу, обладали большим запасом прочности, чем ожидал мальчик. Покрутившись еще немного на этом месте, ребята разочарованно пошли по лабиринту в сторону реки. В одной из келий у них была устроена берлога, притон, шалман, малина и можно дать еще с десяток определений месту, в котором беспризорники устроили себе место ночлега.