Аморт

будто птица больная, клювом в землю, и по земле

ее ветер волочит, оставляя за ней эту запись

колких пляшущих букв. И пока это длится - я

жив, то есть ты, то есть эта рука. Что просить у нее?

Та мадонна в киоте - муляж. Богоматерь -

во тьме подземелья стоит. За семью. Но -

так странно: тебя задевало, что я не ревную

тебя. Но - к кому? А точнее - к чему? К обиходу?

Как небо к земле - не ревную. Пою,

то есть вою, губами кругля эту в небе дыру.

Будто камешек по воде - эти дырочки флейты

от небес до земли, сверху вниз ускользавшей тебя,

и бегущие пальцы - мои, им вослед - этим всплескам

твоим затихающим, стихшим.

...когда-то,

в самом маленьком детстве, в простоволосом

веснушчатом пригороде у меня тоже был пруд,

а посреди него - недосягаемый сказочный остров.

А потом, лет через двадцать, я вновь оказался

на том берегу, шагнул, раздвинув кусты, к воде -

и, прежде чем я увидел его, из-под ног лягушка

выпрыгнула и перелетев на этот недосягаемый

остров, шлепнулась, пучась и отдуваясь. Знаешь,

может быть, через тыщи лет, если нам сюда

суждено вернуться, наша прошлая жизнь и мы

в ней, так вот, вдруг, раздвигая кусты

памяти, передернется и ужмется

в этот куцый прыжок

крапчатой чудотворницы.

В шесть поезд, а сейчас пять. Вспять спать,

говорю, с тобой. Пядь в пядь, говорю, плыть

в плоть, вплоть, говорю, заговариваясь, заговаривая

мотыльковые эти, бьющиеся в стекло

по ту сторону неба... Осталось еще к стене подойти

мартовской, к черной в ней полынье,

руки в нее окунуть и вынуть, держа ребенка.

В шесть, говорю. Как в жесть

ее губ говорю. А сейчас - начало

только...