Ампир «В»
Шрифт:
Мирча Беслан сделал паузу, и вступили трубы оркестра – хоть их и не было слышно, о мощи вдува можно было судить по багровым от напряжения лицам трубачей. Я поглядел в темноту за окном и подумал – ну что ж, реквием как реквием, не хуже любого другого…
Только вдруг это и правда реквием? Может быть, Иштар просто нужен еще один язык?
Меня охватил жуткий, ни с чем не сравнимый ужас. Впрочем, я знал, что в наши дни это обычное чувство, и подводить под него рациональную базу глупо. Придется привыкать,
«Я хотел пешком, да, видно, мне не успеть…»
Мой ум нарисовал обычный наглый маршрут: через дымоход к звездам. Встав с кресла на черные мозолистые кулаки, я кое-как разбежался по комнате, бросился в зев камина, выбился по трубе в холодное небо и медленными кругами стал набирать высоту.
Вокруг летели крупные, но редкие хлопья снега, и сквозь их белую пелену огни Москвы просвечивали по-особому таинственно и нежно. Город был так красив, что у меня захватило дух. И через несколько минут в моем настроении произошла перемена. Ужас исчез; на смену ему пришли умиротворение и покой.
Помнится, Ганс Ульрих Рудель испытал нечто подобное в рождественском небе над Сталинградом – когда мысли о войне и смерти вдруг сменились сверхъестественным чувством безмятежного мира. И, пролетая над коптящими в снегу танками, он запел: «Тихая ночь, святая ночь…»
Было слишком холодно, чтобы петь. На дворе стояло другое тысячелетье, и под моим крылом коптили не танки, а иномарки спешащих за город халдеев. Да и ночь вокруг, если честно, не отличалась святостью. Но все же мир был прекрасен, и я дал себе слово, что обязательно задокументирую эту секунду со всем тем, что чувствую и думаю – сделаю, так сказать, мгновенный слепок своей души, чтобы никогда не забыть этот миг. Я напишу об этом снеге, думал я, об этом сумраке и о таинственных огнях внизу.
И еще я обязательно напишу о том, что стал другим.
Раньше я вел себя очень глупо, Локи был прав. Но с тех пор я поумнел и многое понял. Понял про жизнь, про себя, про датского принца и про Ганса Ульриха Руделя. И сделал свой выбор.
Я люблю наш ампир. Люблю его выстраданный в нищете гламур и выкованный в боях дискурс. Люблю его людей. Не за бонусы и преференции, а просто за то, что мы одной красной жидкости – хоть, конечно, и под разным углом. Смотрю на державные вышки, сосущие черную жидкость из сосудов планеты – и понимаю, что нашел свое место в строю.
Превед, комарищ!
Только строй держать надо будет крепко: впереди у нас непростые дни. Потому что ни красной, ни черной жидкости в мире не хватит на всех. И значит, скоро к нам в гости придут другие вампиры – пудрить нашему Ваньке ум «Б», кося хитрым глазом и соображая, как бы половчее отсосать наш баблос. И тогда линия фронта вновь пройдет через каждый двор и каждое сердце.
Но
о том, как сохранить нашу уникальную объединительную цивилизацию с ее высокой сверхэтнической миссией, мы будем думать позже. А сейчас вокруг покойно и просторно, и навстречу несутся большие, как бабочки, звезды снега. И с каждым взмахом крыл я все ближе к своей странной подруге – и, чего греха таить, баблосу тоже.Который теперь весь наш.
Весь наш.
Весь наш.
Весь наш.
Весь наш.
Весь наш.
Сколько раз надо повторить эти слова, чтобы понять их смысл до конца? А он, между тем, прост: альпинист Рама Второй рапортует о покорении Фудзи.
Впрочем, тут есть один серьезный нюанс. И об этом обязательно надо сказать несколько слов.
Вершина Фудзи – совсем не то, что думаешь о ней в детстве. Это не волшебный солнечный мир, где среди огромных стеблей травы сидят кузнечики и улыбаются улитки. На вершине Фудзи темно и холодно, одиноко и пустынно. И это хорошо, ибо в пустоте и прохладе отдыхает душа, а тот, кому случается добраться до самого верха, невыносимо устает от дороги. И он уже не похож на начинавшего путь.
Я даже не помню, каким я был. То, что всплывает в моем сознании, больше похоже на эхо просмотренных фильмов, чем на отпечаток моей собственной истории. Я вижу внизу пунктиры света и вспоминаю, что там улицы, где я совсем недавно гонял на роликовой доске. Тогда у моих перемещений в пространстве не было никакой цели. Потом меня возили по этому городу в черной машине, но я еще не знал до конца, куда я еду и зачем. А теперь я знаю все – и лечу высоко в ночном небе на упруго скрипящих черных крыльях. Вот так, постепенно и незаметно для себя, мы становимся взрослыми. Приходят покой и ясность – но мы платим за это нашей наивной верой в чудо.
Когда-то звезды в небе казались мне другими мирами, к которым полетят космические корабли из Солнечного города. Теперь я знаю, что их острые точки – это дырочки в броне, закрывающей нас от океана безжалостного света.
На вершине Фудзи чувствуешь, с какой силой давит этот свет на наш мир. И в голову отчего-то приходят мысли о древних.
«Что делаешь, делай быстрее…»
Какой смысл этих слов? Да самый простой, друзья. Спешите жить. Ибо придет день, когда небо лопнет по швам, и свет, ярости которого мы даже не можем себе представить, ворвется в наш тихий дом и забудет нас навсегда.
Писал Рама Второй, друг Иштар, начальник гламура и дискурса, комаринский мужик и бог денег с дубовыми крыльями.