Амплитуда
Шрифт:
3 глава
У меня есть два лучших друга – Конст и Ефа. В имени Конст заложен для меня особый смысл, ведь для друзей вообще не важно, насколько давно ты виделся друг с другом, даже если пройдет год, то встретившись, уже через пять минут тебе будет также хорошо, будто вы и не расставались совсем. Дружбе не мешают эмоциональные ссоры (они не мешают любым чувствам) – независимо от того, насколько ты сейчас зол – если это твой друг, в любую минуту ты все равно готов помочь ему. И последнее, ты все-таки чем-то очень сильно похож со своим другом, хоть и может абсолютно невидимо для посторонних глаз.
Но все-таки представлю сначала девушку. Ефа. Первое, что бросается в глаза знакомясь с ней – она какая-то невероятная красавица. Многие просто сразу начинают не давать ей прохода, и в какой – то момент она подобно тому, как девушки учатся наносить макияж, чтобы быть красивее, научилась наносить его таким образом, чтобы казаться непривлекательной. Из обихода ее также ушли все платья, подчеркивающие фигуру, и вообще все красивое, только
– Мы с тобой так долго общаемся и так долго дружим, а ты помнишь, как мы познакомились?
– Нет, мы познакомились в самом раннем детстве, чтобы помнить это, – отвечал я, ущипнув ее. Бывает так, что когда общаешься с другом детства, то и ведешь себя по-детски.
– А я вот помню, Фрин.
– Уверен, сочинила себе, что я был влюблен в тебя. Шучу, знаю, что ты ценишь, что я воспринимаю тебя как сестру, давай рассказывай уже, интересно же, что ты выдумала, – со смехом сказал я.
– Начну чуть раньше. В трехлетнем возрасте я была с родителями в Африке, не помню ничего из этой поездки, кроме приятного чувства где-то у себя глубоко внутри и еще одного совсем неприятного – это страшных пауков, они называются «фрины», ну то есть один будет «фрин».
– Аааа! Такого не может быть – засмеялся я, – ты кажется, хотела рассказать, как мы познакомились, а не как ты начала испытывать ко мне отвращение.
– Да, да, дай продолжить, – она стукнула мне по плечу. – Я вернулась в школу, как раз меня перевели в ваш класс, и ты, это ты помнишь, думаю, мало с кем дружил в это время в школе, тебя не очень любили, чуть-чуть даже обижали. Меня сразу ввели в курс дела по этому поводу, помню этот школьный инструктаж среди подруг «с нами дружи, с ним не дружи». А ты, кстати, не очень был ловкий и приятный на вид, был бы как сейчас может еще и не послушала бы их. – Она улыбнулась, но на мою улыбку опять шлепнула мне по плечу, призывая к вниманию.
– Так вот дальше, – повысила она голос. – Ко всему этому тебя еще звали Фрин, и я вспомнила тех пауков, тут образ сложился вполне, и к удовольствию своих новых друзей одноклассников, я невзлюбила тебя еще больше чем они. Но однажды я встретила тебя, гуляя у озера, хотела пройти мимо, но заметила, ты сидишь с пакетом, в нем вода и что-то блестящее еще, я подошла, ты из-за того, что был задумчив, не отреагировал на меня никак, я увидела, что в твоем пакете золотая рыбка. Я почему – то не решилась подойти, и отошла назад за куст, услышала, как ты говоришь с ней, тут я прыснула со смеха, и даже представила, как всем в школе расскажу про эту историю, даже помню эпитет придумала такой, «паук разговаривает с рыбой – животные должны дружить», но это детское глупое, и тогда я поняла значения слов, могу, конечно, ошибаться, но ты говорил что-то про то, что все рыбы должны жить в таких вот больших водоемах, а то еще больше в морях и океанах, и что тебе грустно, что придется возвращать ее домой, и что вы обязательно придете еще посмотреть на это. И тут я покраснела дико, выскочила к тебе, ты сам вскочил, тоже покраснел, хотел убежать, но я схватила тебя, и закричала: «Давай выпустим ее». Ты удивился, потом посмотрел на рыбку, будто ожидая, что она скажет сама, потом опять на меня, и мечтательно сказал: «Давай». Мы сняли ботинки, и, засучив высоко штаны, хоть и была уже осень, зашли с пакетом по колено в воду. Я ждала, и ты стоял и что – то шептал рыбе, я улыбнулась, поняла, что ты прощаешься с ней, я успокоила тебя тем, что ты будешь приходить сюда, чтобы навещать ее, а ты ответил, что она должна плыть до реки и затем попасть в море, раскрыл пакет и сказал: "Свободу рыбкам", я повторила, в этот момент мне казалось это самым серьезным в мире, мы потом еще долго стояли в воде, а расставаясь в тот день, все твердили: «Свободу рыбкам».
– Я все вспомнил, так и было, только, Ефа, наверно она все-таки сразу погибла в холодной воде.
– Это, конечно, жаль, но в тот день было для меня несколько важных уроков, это и урок сердечного добра ко всему живому, и урок того, что нужно судить людей за их душу и поступки, а не за внешность, прозвища, не за то, с кем дружат или не дружат они.
А потом мы из – за того, что стояли осенью в воде, сильно заболели, и мои друзья из школы, редко ко мне приходили, а ты был каждый день, хоть и болела я долго, помнишь, две недели я вообще не могла говорить, все очень переживали, и когда вернулась в школу, у меня был голос совсем страшный для всех, а ты все равно дружил, и так мы стали уже дружить только вдвоем.
– Вот уж история, что в ней вымысел, что правда, – сказал я, обнимая ее.
– Нет, нет, все правда, и я даже иногда думаю, может и не было бы у меня такого красивого голоса, и не могла бы я так петь, если бы не это твое детское добро, и я не простудилась бы.
– Вот видишь, Ефа, добро всегда рождает прекрасное, – я улыбался.
Скажу отдельно
про ее голос. Он такой же невероятный, как и ее красота. Она никогда не хотела стать известной, никогда не ходила на кастинги, просто иногда пела, когда ее просили, и все восхищались этим. Она стала популярна среди знакомых, а затем и более того, и многие приходили на ее концерты. Но была в ней одна особенность, которая вам, современным людям, покажется нелепой и неправдоподобной. Ее голос люди могли услышать только вживую, никогда она не делала сама записей и не позволяла никому делать их. Кому-то говорила, что ее голос звучал лучше на концерте, чем на аудио. Мне говорила, смеясь, что хотела бы жить в эпоху без интернета и таким образом отдавала дань этой своей мечте. Продолжая свою манеру одеваться – она выходила на сцену в некрасивом наряде, с сильно разукрашенным лицом. Все объясняется просто: она была красива, но хотела, чтобы все ценили ее за ее голос, потому что они приходили туда слушать ее песни.– Фрин, почему ты никогда не ходишь на мои концерты? – спрашивала она меня.
– Я же ходил!
– Два раза на концерты своей подруги детства и можно сказать сестры?!
– Понимаешь, ты так здорово поешь…
– Так, хватит, скажи честно.
– Ну честно хорошо поешь, а помимо этого, меня испугала в тебе одна вещь. Мне показалось, точнее всегда казалось, и я вообще считал это чертой настоящего искусства – я про тот момент, когда человек выходит на сцену, и его часто бывает трудно узнать, так он преображается, я всегда считал, что это как раз отличие настоящего таланта, вот выходит танцевать, кажется, неизящная девушка, а начинает, и взгляд невозможно отвести от нее, и кажется, что перед тобой уже совсем другой человек. Ну вот, а когда увидел, как ты на сцене поешь, тоже увидел это, но если раньше мне казалось, что настоящий талант потому делает выступающего человека другим, что укутывает его, то ты позволила мне понять, что наоборот, талант обнажает человека.
– По-моему, ты сказал мне комплимент, это приятно слышать от друга. С друзьями я тоже всегда обнаженная, ну в смысле настоящая. Кстати о друзьях, как там Конст?
Тут давайте перейдем к рассказу о нем. Конст. Первое, что сразу хочется о нем сказать – он очень творческий человек. Конст – это еще тот редкий случай, когда знакомишься с человеком в самом раннем детстве, в то время, которое почти не помнят взрослые люди и кажущееся им практически сказкой, а потом уже не расстаешься никогда и с каждым годом становишься только ближе. Расскажу вам несколько интересных моментов, которые могут проиллюстрировать его личность. Он с детства грезил искусством. Вспоминая, как мы гуляли маленькими, отчетливо помню, как он тщательно собирал фантики от всех конфет, которые мы ели, нарезал их особым способом, а потом, при встрече с какими-нибудь нашими знакомыми девочками, которые даже встречались нам с их родителями, дико радостно подступал к ним и осыпал этими фантиками как конфетти. Я даже вам скажу, что это не нравилось почему-то многим, но видя, с каким лицом Конст стоит и смотрит на них, они смеялись и тоже радовались. Это лицо, на котором было изображено огромное желание сделать чудо, стало одним из первых эмоций моих о чувстве какого-то внутреннего несоответствия. Я смотрел тогда и думал, вот летят эти яркие фантики, но главное добавляет сам Конст, именно вот это желание в его глазах сделать чудо. И сразу скажу вам, что Конст некрасив, но любим всеми, кто знает его именно за какую-то его внутреннюю добрую энергию.
Но давайте дальше о нем. Второй случай из детства, хоть уже и более позднего. Он мне рассказывал мысль, услышанную им где-то о том, что в эпоху возрождения все наслаждались миром и восторгались им, и потому рисовали его таким, как он есть, и даже добавляли туда некоторые несуществующие прекрасные вещи, но потом краски на полотнах художников начали мутнеть, и закончилось все тем, что был нарисован черный квадрат как полное затмение всего. И несмотря на то, что он все-таки вычитал, что сам Малевич рисовал квадраты разного цвета (белый и красный) он почти год ежедневно учился рисовать квадраты белые на черном. Он говорил, что так любит мир, что хочет показать всем, что акцент должен быть именно на белом, что белый цвет – это самое главное в жизни. Потом он понял, что черного слишком много на его картине, и начал рисовать совсем тонкую черную рамку и между ними большую зеленую (отмечу, конечно, что ни о каком совершенстве исполнения речи не шло, Консту было около 12 лет всего, но тем интереснее эти его поиски чего-то в себе). Потом он понял, что мир уж совсем прекрасен и многоцветен, и что каждый цвет нужен и важен, и просто уже красиво смешивал все цвета так, что получалась будто не на рисунок смотришь, а в большой калейдоскоп. Ну а затем, как он сам рассказывал мне, совсем почти непонимающего его, что если художник восторгается миром на самом деле, то он должен рисовать его таким, какой он есть, не прибавляя абсолютно ничего своего. И даже помню его одну цитату: «Вот если есть на полке пыль и яблоки, то нельзя рисовать яблоки без пыли». И так как этого изобразить уже он не мог, то оставил картины.
Но удивительно, что этот его акцент на белый квадрат, на уважение к миру остался в нем до сих пор. Он уже взрослый. Пройдя обучение в одном из лучших заведений, обучающих в сфере искусства, и пообщавшись вдоволь со студентами, твердившими ему в один голос, что воплотить шедевр можно только драмой, и прочитав огромное количество классических книг, практически говоривших о том же, оставался все верен себе, и с жаром всем доказывал, что самая высшая точка в жизни – счастье, а значит ей и можно достичь самых больших высот и в искусстве.