Амулет

– Повезло-о, – протянул лейтенант, возвращая мне документы. – Как раз на вашем этаже произошла утечка газа. Видимо, кто-то неправильно использовал газовую колонку… – он как-то странно взглянул на меня и добавил сурово: – От взрыва только чудо спасло.

– Кто-то пострадал? – мой вопрос прозвучал нелепо и глупо, ведь я только что своими глазами видел, как медики выносили пострадавшего. Но мне показалось, что, облеченное в сухие слова милицейского ответа, это событие лишится своего страшного смысла. Я еще надеялся, что все не так трагично, как могло показаться.

– Ну, спали же люди, – неожиданно совсем по-простецки ответил лейтенант, но потом приосанился: – Несколько человек получили тяжелые отравления, – тут он доверительно наклонился ко мне поближе и посоветовал: – Я бы и вам не рекомендовал сегодня ночевать у себя в квартире, мало ли что… Нехорошо у вас в доме. Два выезда за сутки… – он произвел какой-то неопределенный жест рукой в воздухе. – Я, конечно, принял все необходимые меры, но, поверьте моей интуиции: нет никакой гарантии, что назавтра вы проснетесь целым и невредимым.

Произнеся эту странную фразу, он отправился к машинам, а я, совершенно обескураженный, поднялся к себе. Проверил замок на двери (слава Богу, цел), прошелся по квартире, перекрыв, от греха подальше, все газовые вентили, и опять вышел на улицу. Побродил по ночным дворам, пытаясь снять напряжение последних событий и, так и не успокоившись, поймал такси, и лишь когда водитель спросил адрес, понял, куда поеду – с неофициальным визитом к обожаемой мамочке на Гражданский проспект.

Вообще-то, я не часто заявляюсь к своей родительнице в два часа ночи. Однако мама, впустив меня, посчитала своим долгом и в такое позднее, не подходящее для визитов и бесед время, прочитать мне поучительную лекцию о том, как подобает вести себя молодому мужчине, а также о том, как благоприятно может повлиять на означенного мужчину женитьба. Я отбивался, как мог… Когда ее нравоучительный пыл поостыл, и я с наслаждением уплетал на кухне сладкий коржик с чаем, меня настигла новая напасть: мама с радостью сообщила мне, что у нее на примете есть замеча-а-ательная девочка (не чета моей бывшей), с которой мне непременно нужно познакомиться. Вяло отшучиваясь, я сумел увести маму от крайне волнующей ее темы продолжения рода, поблагодарил за радушный прием и позволил себе выразить желание, наконец, лечь спать.

Мама всегда держала свободной мою старую комнатенку на случай таких вот незапланированных визитов, но на этот раз мне не повезло. Она затеяла ремонт в комнате, и мне пришлось устраиваться в гостиной. Это неожиданное обстоятельство в другой раз, может быть, могло бы меня огорчить, но сейчас я готов был уснуть где угодно и на чем угодно. Главное, что я оказался в безопасности и относительном уединении. Да и разве можно укорять за что-то мать? Как говорится, незваный гость… он и есть незваный гость. Спасибо еще, что впустила в такой поздний час.

Я улегся на диване, укутался в старый плед, предвкушая, как погружусь в сон. Вопреки моим ожиданиям, сон не шел. За окнами гостиной, прикрытыми лишь ажурными прозрачными гардинами, плескалась петербургская белая ночь. Странный сиреневатый свет проникал в комнату, отражаясь в большом старинном трюмо. Ни легкие шорохи молодой листвы за окном, ни тиканье огромных настенных часов, не нарушали магической ночной тишины, придавая ей своеобразную таинственность. Я сладко потянулся, вспоминая, как часто, в детстве, с удовольствием засыпал в этой волшебной тишине, в окружении простых и родных вещей и.… дрема исчезла окончательно. Слишком тревожными и трагическими были события этого суматошного дня, слишком многое в нем пугало меня и заставляло задуматься, чтобы, даже убаюканный спокойствием и тишиной родного дома, я мог уснуть так же безмятежно, как в детстве. Я поднялся с дивана и подошел к окну. Прозрачный сумрак белой ночи манил душу и отрезвлял голову. В такие бессонные ночи всегда хорошо думается, вот и теперь мне с удивительной ясностью предстала картина прошедшего дня. К сожалению, она складывалась явно не в мою пользу. Что мы имеем? Трагические события, следующие друг за другом, в эпицентре которых всякий раз находилась моя персона, и лишь по чистой случайности мне удавалось оказаться вне их губительного воздействия и избежать смертельной опасности. Чуть не сбивший меня безумный водитель, обрушившийся лифт, в котором должен был подниматься я, утечка газа на моем этаже… Каждое из этих событий могло стать для меня последним. Удивительно, как мне вообще удалось остаться сегодня в живых! Если бы я не знал наверняка, что у меня нет и не может быть врагов, желающих моей смерти, я бы решил, что на меня открыта настоящая охота. Но, поскольку это предположение я отверг как фантастическое, оставалось только надеяться, что все это – лишь нелепое стечение обстоятельств, случайность. А если нет?

Никакого мало-мальски толкового ответа на этот вопрос я найти не смог. Было очевидно, что уснуть мне все равно не удастся, поэтому, отвернувшись от окна, я побрел к книжному шкафу, чтобы выудить оттуда хоть что-нибудь, что поможет мне отвлечься от тревожных раздумий.

Массивный, пахнущий старинной древесиной, книжной пылью и каким-то удивительно манящим ароматом тайны отцовский книжный шкаф был для меня самым любимым предметом обстановки в нашей квартире. Открывая его тяжелые стеклянные дверцы, я с трепетом и наслаждением вдыхал особенный, ни с чем не сравнимый запах. В детстве мне казалось, что в этом шкафу скрыты таинственные знания, невероятные приключения и чудеса, изведать которые можно, лишь прочитав все книги, хранящиеся в его чреве. Странное дело – только старые книги обладают способностью излучать подобный магический аромат. Новые, сколько их не нюхай, пахнут лишь типографской краской. Конечно, когда я повзрослел, то ничего особенного за стеклянными дверцами не обнаружил: старые учебники математики, непременные для каждой советской семьи издания Ленина, Маркса, Энгельса, несколько томов Большой Советской Энциклопедии, подписные издания, подшивки любимых семьей журналов за несколько десятилетий и целая когорта семейных альбомов, которые здесь свято хранились. Но, несмотря на разочарование, постигшее тогда меня, трепетное и нежное отношение к старому шкафу я сохранил до сих пор, и ничто не успокаивало меня так, как прикосновение к страницам старых, бережно хранимых книг.

Я провел пальцем по истрепанным пыльным переплетам томов, присел на корточки и, вытащив с нижней полки стопку семейных альбомов, выбрал один – самый старый, в черном замшевом переплете с затейливыми пластмассовыми украшениями. Мама берегла его всю жизнь, как зеницу ока.

«Странно, почему никогда раньше у меня не возникало желания в него заглянуть?» – подумал я, перебираясь с семейной реликвией на диван.

Устроившись поудобнее, я принялся перелистывать тяжелые страницы. На фотографиях, каждая из которых была заключена в рамку с причудливыми виньетками и сдобрена сентиментальной подписью, были запечатлены мои родственники. Я с интересом разглядывал их сияющие, незнакомые и, вместе с тем, родные лица. Прабабушка, которую я никогда не видел, но которая неуловимо напоминала мне мою собственную мать, в старомодном купальном костюме смеялась на фоне какого-то крымского пейзажа; снова она же – в строгом платье на салонной фотографии; множество портретов подруг, сестер и братьев, друзей семьи с трогательными дарственными надписями – черно-белые фрагменты, осколки иной, давно ушедшей эпохи. Я заворожено всматривался в лица, пока мой взгляд, словно споткнувшись, не остановился на одном из снимков. Ничего необычного, вроде бы, в нем не было: незнакомый мне немолодой мужчина стоял на вершине горы, любуясь красиво отделанным небольшим плоским камнем, который он держал в руках. Далеко внизу, у подножия утеса, на котором он стоял, простиралась водная гладь. Я никогда не бывал за границей, но интуитивно почувствовал, что снимок сделан не в России. Кроме воды и скал, вокруг не было никого и ничего, и даже старая, пожелтевшая от времени фотография передавала ощущение оглушающей тишины и полного одиночества. Никакой подписи под снимком не было, и я решил, что это один из друзей семьи прислал свое фото, поскольку на других фотографиях я этого человека не видел. И все же что-то смутно беспокоило меня, привлекало внимание, не давало перевернуть страницу. Я тщательнее вгляделся в незнакомца: волосы отброшены назад, длинный, по моде начала двадцатого века, сюртук, клетчатые брюки, открытое лицо, полный счастливого воодушевления, устремленный вдаль взгляд…

Не может быть! Я с каким-то тревожным чувством начал догадываться, что приковало мое внимание к этому снимку: в незнакомом, странном человеке я узнал самого себя. Если немного укоротить мои длинные волосы, то мы с ним становились необыкновенно похожими! Значит, нас с ним должно связывать очень близкое родство – иначе объяснить такое сходство просто невозможно. Тогда кто же это? Почему я никогда не слышал об этом человеке? Почему, кроме этой фотографии, в семейном архиве о нем нет ни одного упоминания? И его странный, совершенно не приспособленный для высокогорной прогулки костюм… И необычный, не похожий на знакомые мне места, пейзаж…

Мне вдруг захотелось немедленно разбудить мать, чтобы узнать, кто это такой, но, резонно рассудив, что и без того доставил ей сегодня немало хлопот, я решил подождать с расспросами до утра. Однако незнакомец не шел из головы, и я решил еще раз перелистать альбом, на этот раз с единственной целью – отыскать еще хоть какое-нибудь изображение этого человека. Как ни странно, мне удалось-таки найти еще один снимок. На нем заинтересовавший меня человек был запечатлен не один, рядом с ним стояла черноволосая женщина в косынке. Оба они были молоды, счастливо улыбались. Диссонансом казалась лишь ощутимая разница в происхождении, как выражались в старину, «мезальянс», который бросался в глаза: незнакомец, хоть и был одет довольно просто, выглядел очень аристократично, в то время как его спутница явно принадлежала к простой, возможно, даже крестьянской семье.

На этот раз под фотографией все же была подпись, хоть и достаточно скупая, только дата: «1929 год». Я вновь удивился тому, что мать, которая при каждом удобном случае принималась в подробностях описывать перипетии нашей семейной истории, каждому случайному гостю демонстрируя фотографии со свадеб, похорон, крестин и прочих семейных событий, никогда ни словом не обмолвилась об этих людях. Всех остальных родственников на фотографиях я более или менее знал по ее рассказам, кроме этой таинственной пары. Так кто же они такие? И почему мужчина так дьявольски похож на меня?

Размышляя над этой загадкой, я сам не заметил, как провалился в сон. Проснулся я лишь от утренней кухонной суеты, которую устроила мама, поднявшись ни свет, ни заря, чтобы приготовить мне манную кашу. Эта самая каша была моей расплатой за ее гостеприимство. Бесполезно было объяснять маме, что, кроме отвращения, ее блюдо ничего у меня не вызывает, что такие взрослые мужчины, как я, предпочитают на завтрак чашку черного кофе с тостом или яичницу с беконом… Как об стенку горох! Она считала своим материнским долгом «накормить мальчика, как следует» и, давясь кашей, я вынужден был выслушивать лекции о том, что сухомятка до добра не доведет, что каша с утра зарядит меня «правильной» энергией на целый день и, конечно же, что хорошая жена позаботилась бы о моем питании, не позволив мне довести себя кусочничеством до гастрита. Конечно, ее забота была очень трогательна, поэтому, чтобы не обидеть мать, я смиренно поглощал мало аппетитную, на мой взгляд, размазню.