Амундсен
Шрифт:
В 1941 году Хельмер Ханссен, который прожил до 86 лет и умер в 1956-м, опубликовал свои мемуары «Сквозь паковые льды. Восемнадцать лет с Руалом Амундсеном» (за несколько лет до этого книга вышла по-английски под более претенциозным названием «Путешествия современного викинга»). Следуя канонам, принятым в литературе о полярных исследованиях, Ханссен предпочел благородный взгляд на превратности судьбы. Через двадцать лет после фиаско, которое он потерпел как капитан «Мод», Хельмер Ханссен не испытывал потребности упрекать в чем-либо Начальника или самого себя, посему для него это… «период, полный самых светлых воспоминаний — мне было приятно и интересно от начала до конца».
Уже на следующий день после выхода из Нома полярный корабль застрял во льдах. Постояв некоторое
Они снова очутились в краю чукчей и могут общаться как с туземцами, так и с бродячими торговцами. В остальное время приходится подымать настроение самыми простыми средствами. Новый, 1921 год открывается возвращением к любимому по Фрамхейму виду спорта. «Вечером очень удачно устроили метание стрел с призами, — записывает капитан в дневнике. — Все остались довольны».
В жизни полярного героя наступает пора мелких событий и маленьких людей. Не успел новый год вступить в свою вторую неделю, как на борту «Мод» появляется самое маленькое действующее лицо из биографии Руала Амундсена.
Помимо эскимоски Мэри (или Тутси), у которой через некоторое время начинаются приступы душевной болезни, из-за чего ее приходится отвезти на берег к родственникам, Начальник берет на временную работу других местных жителей. Среди них оказывается и молодой человек по имени Какот. В один отнюдь не прекрасный, а темный-претемный день он приносит на корабль небольшой сверток.
4 января Руал Амундсен записывает: «Сегодня лечил Каконетту — четырехлетнюю дочку Какота. Разложил ее голую на обеденном столе и протер перманганатом калия [110] . У нее по всему телу экзема — огромные болячки». У голодной, грязной и больной чукотской девочки нет матери. Она будет жить с отцом на норвежском корабле.
110
То есть марганцовкой.
Спустя несколько недель сверток обретает личностные черты. Поскольку все земли вокруг уже открыты и никаких важных наблюдений делать не требуется, полярный путешественник заносит в дневник всякие мелочи: «Это крошечный ребенок… жутко некрасивый… совершенно невоспитанный… но безумно смешной. Мы наперегонки балуем девчонку. Она лазит по всему кораблю и удивительно много для своих четырех-пяти лет всем помогает. Каждый вечер ее моют с головы до пят. Помытая и аккуратно причесанная, она приходит на камбуз показаться "дедушке"». Каконита нашла самое верное слово.
Полярник уже почти растаял. После долгих лет темноты и холода, после долгих лет среди белых медведей и неотесанных мужланов, в обстановке, где женское начало представлено лишь вышитым стихотворением на стене каюты, вдруг с холода приходит дитя [111] и зовет его «дедушкой». Уточняем: Руал сам обихаживал девочку и сам научил ее этому слову.
В конце февраля Какот уезжает, чтобы привезти себе новую жену. Поскольку его сватовство, видимо, оказывается успешным, Начальник делает собственные выводы: «В связи с этим я полностью взял Какониту на себя. Я привязался к ней и не хочу, чтобы ее отдали в руки мачехи. В поте лица пытаюсь избавить девочку от высыпаний. Теперь я только утром и вечером натираю ее мукой, и это по-прежнему дает свои результаты». Полярник готовит мази и присыпки, обрабатывает ими кожу, в общем, прилагает все усилия, чтобы вылечить ребенка. И получает награду. «Каконита… моя приемная дочка… необыкновенно мне предана, — пишет он в конце марта. — Думаю, она любит своего "дедуску"».
111
Ср. название романа Джона Ле Kappe «Шпион, пришедший с холода».
Хотя
новый брак Какота быстро распадается, ни у кого больше нет сомнений в том, что Каконита сталадля Амундсена приемной дочерью. Он еще в гавани «Йоа» лелеял мысль об усыновлении эскимосского ребенка. Но удочерение Какониты не было умозрительным или экспериментальным поступком: эта была реакция на уровне чувств, привязанность к определенному человеку. Каконита сама приковыляла в его жизнь и сумела растопить замерзшее сердце полярного путешественника. В тихий мартовский день он пишет: «Теперь я снова один, и вокруг нет ни единого человека, с которым я мог бы перекинуться словом… за исключением крошки Какониты. Она понимает меня лучше всех прочих». Четырехлетняя девочка заполняет пустоту в душе седеющего мужчины.Впрочем, со второй чукотской девочкой, которую Руал Амундсен собирался удочерить, отношения сложились совсем иначе. Ее взяли из семьи чуть ли не по заказу, чтобы, когда Каконита начнет осваиваться с новой жизнью в цивилизованных краях, у нее была «сибирская подружка». Экспедиция еще в предыдущую зиму имела дело с жившим на Восточном мысу торговцем по имени Чарли Карпендейл. По происхождению он был австралиец, но женат на туземке. К нему и отправился в апреле Оскар Вистинг — с поручением от Начальника. Тот день должен был кардинально изменить судьбу одной из девочек в семье, где было еще восемь детей.
19 апреля Амундсен записывает: «Ровно в четыре вернулся с Восточного мыса В. и привез одну из дочерей Карпендейла. Она совершенно замечательная девочка, тихая, милая, к тому же прехорошенькая. Лет ей примерно десять. Я намерен послать ее вместе с Каконитой в Норвегию, чтобы обе получили там хорошее воспитание. Необузданная крошка Нита тут же захватила инициативу в свои руки, но, похоже, девочки найдут общий язык. Старшая очень тихая и спокойная и во всем равняется на маленькую».
Что у полярного путешественника душа больше лежит к младшей, явствует из того, что он дает ей свою фамилию: Каконита Амундсен. Что касается старшей, у нее уже есть цивилизованная фамилия, но надо поменять имя: «Юную фрекен Карпендейл — кстати, на вид ей дашь больше ее возраста — я назвал Камиллой. Это самое близкое по звучанию к ее чукотскому имени, которое в переводе означает "Вульвочка". Может, само по себе оно и неплохое, только я боюсь вызвать неловкость у моих друзей и знакомых, когда им представят девочку».
Через несколько недель Начальник делает запись еще об одной приемной дочери: «Ей лет двенадцать, и она прислуживает у нашего друга Тенака. Внешность типичная для чукчей — возможно, с примесью японской или китайской крови». Впрочем, эта метиска скоро исчезает из подверженной внезапным переменам семейной хроники полярного исследователя.
Руал Амундсен мог восхищаться примитивными народами, их умениями, сноровкой и образом жизни, однако они подчинялись иному своду норм, чем жители цивилизованных стран. Полярник мог быть добрым и преданным, но он был также абсолютным властителем, распоряжающимся жизнью и смертью людей, завоевателем старого образца. В гавани «Йоа» он даже ввел смертную казнь — во всяком случае, в виде угрозы. В одной дневниковой записи говорится, что Начальник и на «Мод» не отступил бы перед крайними мерами — «если бы потребовалось».
Руалу Амундсену предложил свои руки человек, который, судя по слухам, убил родственника. Начальник проявляет милосердие и решает дать тому шанс: «Что ж, посмотрим, как он будет себя вести. Если что-нибудь пойдет не так, я с ним разделаюсь и выброшу на берег. Потом, во льдах, я знаю и более быстрый способ».
Удивительно, что в эту последнюю — и, похоже, самую безнадежную — зимовку на «Мод» Руал Амундсен вырабатывает у себя новую решимость и напористость. Как ни крепко застрял корабль, Начальник умудряется вытащить себя из болота в человеческом плане. Он преодолел свои телесные проблемы, избавился от большей части команды и одновременно — от связанных с ней тревог. Почти всю зиму Свердруп и Вистинг провели в дальнем санном походе, и тогда Руал остается чуть ли не единственным норвежцем на судне. Общение с покорными и смирными кочевыми туземцами как нельзя лучше подходит его общительной натуре властителя. Оно придает ему спокойствие и уверенность, которые позволяют проявиться чувствам.