Амур-батюшка (Книга 1)

Подскочил младший брат и поднял Кальдуку Маленького.

– Что ты? Наша помирился... Больше ругаться не будем!
– смеясь, говорил Гао Да-пу по-русски, а сам косился на Федора.
– Кальдука, вот я тебе этот табак дарю! Я тебе ничего не жалею.

Федор сообразил, что все это говорилось для него. "Считают меня заодно с Егором. Ну и пусть!"

Торгаш закрыл долговую книгу. Гольды разошлись.

– Ну как, ловко я Кальдуку напугал? Моя так всегда играй. Только играй... Моя никогда настояще не бей. Гольды зря говорят, что моя бей. Моя их не бей. Моя их люби!

– Наша только вот так всегда играй, - подхватил младший брат. Мало-мало шути, играй. Без пошути как жить? Нельзя!

– Ну, Федора, как думаешь, почему Егор не приходит?
– спросил Гао Да-пу.
– А? Он разве помириться не хочет? Разве можно так жить? Друг на друга надо сердиться, что ли? Убить, что ли, надо? Так будет хорошо?

Как Федор и предполагал, лавочник искал в нем своего заступника, выговаривая обиды, просил о примирении и о краже соболя уже более не поминал. "Теперь он не упрекнет меня! Отбил ему Егор охоту! Ай да Егорий!"

Приняв вид очень озабоченный, Гао спросил, как живут переселенцы.

– У нас Тереха и Пахом, братки с бородами, - говорил Барабанов, знаешь, которые муку брали?

– Знаю, знаю.

– Ну вот, чуть не помирают. Цинга их свалила.

Торговец изумился.

– Ну, конечно! И сами виноваты. Ведь вот ни у нас, ни у Егора нет цинги. Старик у Кузнецовых прихварывал, да вылечился.

Гао Да-пу о чем-то поговорил с братом.

– Ладно, - обратился он к Федору.
– Мужики Пахом и Тереха болеют. Пошлю больным людям муку, крупу, у меня чеснок, лук есть. Мужик будет лук кушать, и цинга пройдет. Мы совсем не плохие! Что теперь Егор скажет, а? Зачем его так дрался? Мы правильно торгуем. Людей жалеем, любим. И скажи: денег не надо. Совсем даром!
– в волнении и даже со слезой в голосе воскликнул торгаш.
– Моя сам русский!

Работник принес луку, чесноку и муки. Несмотря на весеннюю пору, у Гао еще были запасы в амбарах.

– Федор, вот мука. Тимошкиной больной бабе тоже дай. Баба пропадет русскому человеку тут, на Амуре, жить трудно.

Торговцы приготовили к отправке в Уральское целую груду припасов.

– Только смотри, Федор, это дело не казенное, надо хорошо делать.

– Как это не казенное?
– насторожился Барабанов.

– Не знаешь, что ли? Казенное дело такое. Солдаты плот гоняй, там корова, конь для переселенцев. Солдат говорит: "Наша бедный люди: денег нету, давай корову деревню продадим!" Пойдут на берег - корову продают. Деньги есть - водку купят, гуляют. Потом еще одну казенную корову продадут. Еще другую корову убьют, мясо казаку продадут в станицу и сами кушают тоже. Потом плот разобьют, совсем нарочно сломают. Пишут большую бумагу, такую длинную... Так пишут: наша Амур ходила, был шибко ветер, волна кругом ходи, плот ломай, корова утонули, кони пропали, наша не виновата. Это русска казенна дело... Русский начальник в большом городе живет - думай: "Черт знает, как много плотов посылали - все пропало! Переселенцы как-то сами жить могут без корова, что-нибудь кушать тайга нашли". Начальник так думает. Его понимает: солдат машинка есть.

– Что такое машинка?

– Как что? Ну, его правда нету, обмани мало-мало.

– Это мошенник, а не машинка.

– Все равно машинка. Пароходе середка тоже машинка есть. Ветер не работает, люди не работают, его как-то сам ходи! Мало-мало обмани есть! Все равно машинка! Люди тоже такой есть. Начальник-машинка тоже есть. Думай: "Разве моя дурак, тоже надо мало-мало мука, корова украли, богатым буду, а переселенцы там как-нибудь не пропадут". Вот такой казенна дело!

– Откуда ты об казне так понимаешь?
– обиделся Федор не столько за начальников, сколько за себя, что лавочник смеет подозревать и его в таких же делах.

– Моя, Федор, грамотный. Все понимает, не дурак. Начальников не ругаю. Русские начальники шибко хорошие. Один-два люди плохой, а другой хороший, - поспешил Гао тут же похвалить русские власти, чтобы избавить себя от всяких неприятностей.
– Русский царь - самый умный, сильный, хороший: его ума - два фунта. Моя царское дело понимаю. Его птица есть настоящая царская птица, у нее две головы есть, ума шибко много. Когда советоваться надо, царь ее спросит, птица скажет. Русский царь шибко сердитый, людей военных у него много, пушки есть большие, сколько хочешь людей могут убить. Наш пекинский царь тоже есть. Пекинский царь, как бог, силы много.

– Слышь, а вот у меня поясница тоже ломит, ноги мозжат... Как ты полагаешь, не дашь ли и мне луку-то?

– Можно!

– И муки. Ребята тоже прихварывают.

Но уловка Федору не удалась. Торговец отпустил ему муки, леденцов, луку, водки, но все записал в долговую книгу.

Как ни обидно было Федору брать в долг то, что другим давали даром, но он ни словом не обмолвился.

– Федор, помни, - говорил торгаш, - тут только Гао помогает. С нами ссориться нельзя. Если мы помогать не будем - пропадешь. Так всем скажи.

– Это тебя поколотили как следует, вот ты теперь и стараешься, ответил несколько обиженный Федор.
– Все-таки ты, Ваня, русского человека не знаешь!
– расставаясь, сказал торговцу Барабанов.

– Ну, как не знаю!
– самоуверенно ответил Гао Да-пу.
– Моя теперь сам русский. Разница нету.

Засветло Федор вернулся в Уральское с твердым намерением передать больным в целости и сохранности все продукты, посланные торговцами.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Больной, вспухший Тереха лежал на лавке.

– А где Пахом?
– спросил Барабанов.

– В стайке, - ответила бледная Аксинья, перебиравшая какие-то грязные тряпки.

– Не хотели должать, да, видно, придется, - сказал Тереха.
– Надо куда-то ехать.

Вошел Пахом. Барабанов заговорил с ним:

– Ты, сказывают, в Бельго собрался. Не езди, я тебе и муки и крупы привез, луку. Лавочник прислал. Узнал, что ты хвораешь, и прислал. Без денег, даром...

И Федор стал передавать Бормотовым подробности своего разговора с Гао.

Пахом заробел.

– Нет, не надо нам, - вдруг сказал он, выслушав рассказ Федора, - бог с ним... Уж как-нибудь пробьемся.

– Чудак! Ведь он даром, как помощь голодающим.

– Нет, не надо.

– Не бери, Пахом, - подхватил Тереха.
– Не бери! Как-нибудь цингу перетерпим. И не езди... дорога плохая.

– Их обманывали, обманывали...
– как бы извиняясь за мужиков, заговорила Аксинья.

Федор рассердился:

– Да ведь ты только что в лавку собирался. Как же так? Сам не лечишься, поднять себя не можешь и другим лечить не даешься? Что ты за человек? Возьми в толк! Мне-то как быть теперь? Куда эту муку? Я для тебя старался, вез, к пасхе тебе желал угождение сделать.

– Убей - не возьму!
– стоял на своем Пахом.
– Прощения просим.

– Быть не может, чтобы даром!
– суверенностью молвил Тереха.

– Вот тебе крест! Не веришь - съезди в Бельго... Не Хочешь даром брать - пусть цену назначит. Мне какое дело? Человек просил передать.

– Не поедем в Бельго: делать там нечего.

– Да ты не бойся.

– Вот луковку возьму. За луковку ничего не станет, - ухмыльнулся Пахом и с видимым удовольствием взял пару луковиц.
– А муки не надо.