Амурские звероловы (Год из жизни Богатыревых)

Углубившись в лес, Иван Тимофеевич подыскал поваленное дерево.

— Вот тут и будем молотить орехи, — объявил он.

Очистив от коры поверхность валежины, он вырубил топором на ней поперечные бороздки и подстелил под нее кусок тонкого брезента. Затем срубил молодой клен и сделал из его комля рубель, каким в старину бабы гладили белье. Подняв с земли шишку, он положил ее на гофрированную поверхность валежины и ударил с потягом рубелем. Попавшая словно между зубцами шестерен шишка рассыпалась, и коричневые орешки упали на брезент.

— Пойдет! — воскликнул он. — Теперь только подноси.

Вскоре возле импровизированной молотилки охотники насыпали большую кучу шишек. Иван Тимофеевич сел верхом на валежину и занялся их дроблением. Остальные продолжали собирать и подносить смолистую падалицу. К обеду Иван Тимофеевич переработал двенадцать мешков шишек. Когда он просеял их на ситах, а затем провеял на ветру, то наполнил целый мешок чистыми орехами.

До чего же вкусны маслянистые орешки кедра! Всяк любит ими лакомиться: и человек, и зверь, и птица. Люди делают из них дорогое ореховое масло, начинки для конфет, ореховое молоко. Медведи и кабаны быстро жиреют на них, а бурундуки и белки заполняют ими свои зимние кладовые. Обильный урожай кедра — это праздник для всех обитателей леса!

Прошла неделя. На недавно срубленном лабазе лежало восемнадцать мешков кедровых орехов, а около зимовья на тонких жердях вялились вереницы ленков. Все капканы были разнесены и подвешены на путиках. Охотники с нетерпением ожидали снега.

Очередной вечер не предвещал ненастья. Каково же было удивление охотников, когда, проснувшись рано утром, они едва открыли дверь избушки: за ночь выпал глубокий снег. Не переставал идти он и днем. Обычно в конце октября в горах Сихотэ-Алиня выпадают лишь неглубокие пороши, снег стаивает и снова возобновляется.

— Ну, братцы, этот снег уже не растает. Уж больно много его навалило. Завтра берегись, кабаны! — радостно воскликнул Иван Тимофеевич. — А сегодня отдыхай, ребята!

Пасмурный день короток. В пятом часу начало смеркаться. Лежа на нарах, охотники обсуждали план на завтрашний день: Степан с Кондратом пойдут по левым ключам Алой, Матвей с Маркиным — по правым. Иван Тимофеевич осмотрит марь за рекой. Долго в тот вечер не могли уснуть. Каждый думал о предстоящей охоте, о своем счастье, о том, как добудет он первого зверя. И лишь собаки крепко спали в своих дуплянках под мерный шелест снежинок.

По первому снегу

После двухдневного снегопада знакомый лес сделался неузнаваем. Он стал гуще и светлее. Каждая тонкая былинка, облепленная пушистым снегом, смотрелась толстым сучком. Молодые елочки с опущенными до самой земли ветвями возвышались белыми конусами. Небо и земля были одного цвета. Влажный потеплевший воздух пронизывался редкими крохотными кристалликами. В лесной чаще стояла такая тишина, что слух улавливал шепот падающих снежинок. И в этой всеобщей белизне особенно контрастно выделялись черные стволы старых осин и орешника.

Первым покинул зимовье Иван Тимофеевич. Перейдя незамерзающую речку по поваленному ясеню, словно по мостику, он направился в заболоченный пойменный лиственничник. Его помощник Верный трусил за ним на сворке, привязанный к поясу. Почти непроходимая в летнюю пору марь теперь стала доступна человеку, хорошо и далеко просматривалась. Редкие, потерявшие хвоинки лиственницы казались усохшими. Сквозь их ажурные кроны проникало много света. Осторожно ступая по промерзшему болоту, Богатырев зорко всматривался в просветы между деревьями. От его взгляда не ускользнул едва заметный между осоковыми кочками след лося. Зверь прошел вчера. Падающий снег местами сровнял глубокие вмятины от лосиных копыт, но через некоторое время охотник снова обнаружил след. Верный тыкался носом в углубление следов, и тогда поводок натягивался. Охотник сердито оттаскивал собаку за шнурок и шел дальше. Высота кочек увеличивалась. Появилась ива и ольха — верные признаки близости маленького ключа. В таком месте лось мог задержаться на кормежке…

Пока Иван Тимофеевич выслеживал лося, Степан с Кондратом поднимались на сопку. По ее склону росли старые кедры. Иное дерево такое толстое, что и втроем не обнять. В поисках опавших шишек сюда наведывались табуны кабанов. Степан вел на поводке своего волка, Кондрат — Рябчика — помесь лайки с дворняжкой. С вершины сопки открывалась величественная панорама. Со всех сторон к горизонту уходили гряды черно-зеленых сопок, посеребренных снегом. Словно огромные волны безбрежного океана в неподвижности, скованные морозом. Изредка в просветлевшем небе пролетали кедровки, издавая резкие скрежещущие тревожные звуки.

Смахнув снег с сухой валежины, охотники присели отдохнуть; сидели молча, не шевелясь, прислушиваясь к скупым звукам зимнего леса. Рябчик улегся у ног своего хозяина и скусывал снег, примерзший к волосам его передней лапы. Беркут, присев на задние лапы, вглядывался в лесную даль и жадно втягивал носом чистый, казалось лишенный запахов воздух. Он так долго принюхивался к легкому дуновению ветерка, что Степан забеспокоился, снял с плеча карабин и положил его на колени.

— Кого-то причуивает? — прошептал Кондрат.

— Волки завсегда так ведут себя в лесу, — ответил Степан.

Но настороженность Беркута передалась охотникам, и они, наставив к ушам ладони, тоже старались уловить возможные шорохи.

— Никак, поросенок взвизгнул, — с этими словами Степан поднялся и, подойдя к гребню сопки, стал еще внимательнее прислушиваться. Вскоре до его слуха донеслось слабое шуршание многих ног, задевавших за кусты. Недовольно рюхнул кабан. — Чушки идут, — сдавленным голосом проговорил Степан. Взглянув на Кондрата, он понял, что и тот слышит зверей. Приготовив к стрельбе винтовки и погрозив Рябчику, начавшему скулить от нетерпения, охотники осторожно подошли к крутяку. Здесь они стали на фоне толстых древесных стволов, приготовились к встрече со зверями. На какое-то время ими овладело сомнение: не пойдет ли табун стороной? Но кабаны неторопливо поднимались на гребень сопки, где их поджидали охотники. Шум, производимый стадом, нарастал. Теперь явственно слышалось чавканье, треск ломаемых сухих прутьев, сопение. Стоя чуть позади гребня, охотники слышали, но не могли видеть кабанов издали. Замер у ног своего хозяина Беркут. Волчья привычка терпеливо поджидать свою жертву в засаде и теперь способствовала успеху охоты.

Кабаны, видимо, были уже совсем близко: Степан слышал, как с хрустом раздавливаются в сильных зубах поднятые с земли шишки. Сняв с предохранителя курок, Степан поднял приклад к плечу: в любое мгновение мог появиться зверь. И вот он словно из-под земли поднялся над косогором. Это была старая самка — вожак табуна. Опустив низко к земле заостренную длинную морду, она принюхивалась в поисках кедровой шишки и медленно поводила в разные стороны рылом.

Прильнув щекой к холодному прикладу, Степан в прорезь прицела поймал ее узкий лоб и, выровняв мушку, плавно потянул пальцем за спусковой крючок. Глухо, будто лопнуло дерево от мороза, прозвучал одинокий выстрел. Смерть мгновенно застигла спокойно шедшую свинью. Она ссунулась, как будто ноги ее провалились в глубокий снег. Видя, как замерло на месте тело вожака, весь табун, несмотря на грохот выстрела, оцепенел. Мертвая тишина длилась несколько секунд. Нарушил ее секач. Он выскочил из зарослей, чтобы лучше разглядеть опасность, и тут же, получив в лоб вторую пулю Степана, перевернулся навзничь.

После второго выстрела табун с треском сорвался с места и с неимоверной скоростью понесся в том же направлении, в котором только что мирно двигался. Справа и слева мелькали поросята, подсвинки, черные молодые секачи и чушки. Словно вихрь мчались они мимо охотников. Выбирая покрупнее, Степан стрелял их на бегу. Кондрат вторил ему. Табун в своем походе, видимо, изрядно растянулся, и теперь отставшие спешили догнать убежавших вперед, появляясь из-за гребня.

— Пускай Рябчика! — крикнул Степан и отвязал со сворки Беркута. Волк и собака моментально скрылись.